Архієпископ Іоанн (Шаховський),  Вибрані праці святих отців,  Морально-аскетичні праці

Апокаліпсис малого гріха

Зміст
УкраїнськаРосійська

Від видавців

Збірка повчальних писань Архієпископа Іоанна (Шаховського), яку ми пропонуємо читачам, – про апокаліпсис, що звершується в кожному з нас, про апостасії (відступлення), що бере початок у наших серцях, захоплених самолюбством, самовдоволенням, саможалінням. Не бачимо “дрібних” гріхів, звикли до них, і вони легко, майже нечутливо зіштовхують нас із єдиного, вузького шляху, зрадницьки підставляють ніжку, “м’якими” лестощами примушують до непомітного рабства.

Владика Іоанн бачив багато чого в житті, що з жахливою яскравістю нагадувало про прийдешні останні часи світу, про апокаліпсис. Його юність (він народився 1902 року) збіглася з грізним і похмурим часом. Ставши учасником білого руху, він пройшов Громадянську війну: кров, рани і смерть бачив впритул. У вигнанні, в еміграції, відчув нелюдську жорстокість Другої світової війни. Однак у статтях, вміщених у цій збірці (вони зібрані нами з різних книжок владики) погляд його звернений не на світ узагалі, а всередину людини. Це аналіз духовного стану сучасних людей і, часом, він приголомшує своєю вірністю. У словах владики жорстоке викриття, але воно пронизане святою надією, що чистота і світло переможуть у нас, і віра Православна дасть нам крила піднятися над царством світу цього. І звернемося до Бога з благанням і упованням: “Обмий мене, і стану білішим за сніг” (Пс. 50:9)!

Олег Казаков

 

ПРО ЗНАННЯ

“Що святіше і що спасенніше може бути, як повчаючись у справах Господніх, на високий слави Його престол дивитися подумки і проповідувати Його величність, премудрість і силу! До цього відчиняє астрономія простору рук Його будівлю” – Ломоносов.

“Знання зникне” (1Кор. 13:8)… Звичайно, не те знання, яким споглядають істину чисті серцем; не те знання, від якого перебувають у безперервному здивуванні святі; не те, яким будується життя вічне.

Зникне знання, яке не знає своєї обмеженості, малості й тимчасовості. Знання смиренне благоговійне і трепетне залишиться навіки, бо належить Небесному Єрусалиму.

Належність лише до цього світу, є ознака мертвотності, як людини, так і знання. І тільки мертве знання “робить гордим” (1Кор. 8:1). Не маючи в собі життя, людина пишається примарним пізнанням висот і глибин. Дух чистий не гордиться ніякими знаннями, бо дані згори вогні можуть бути загашені. Чистий дух завжди тремтить і благоговіє перед вищими знаннями і нескінченно применшує свої. Філософією незнання охороняє своє знання.

Чи суперечить небесне знання віри – таємниць спасіння людства – знанню прагматичному, знанню “науки” нинішнього Світу? Звичайно, не суперечить. Як не суперечать небесні закони життя – законам земним, хоча й перевищують їх, а тому й освячують.

Знання тесляра, столяра, погонича верблюдів, живописця, лікаря, математика – не суперечать знанню святої, віруючої, люблячої людини, і кожна людина у світі, хоч би якого знання вона не мала і хоч би які таланти не мала, може бути святою, віруючою і люблячою – не зрікаючись свого земного знання, а лише підносячись до небесного.

“Конфлікт” “віри і науки”, “знання і віри” – це конфлікт, що не існує.

Віра небесна – це сіль життя. Без віри небесної будь-яке прикладне знання, будь-яка віра земна – прісні, неживі, томливі.

Земне знання освятив Сам Господь Спаситель, ставши Плотником. Цим Господь освятив у світі всяку земну працю і всяке знання земного Світу: хімію, фізику, архітектуру, історію, медицину, соціологію, геометрію; благословив порядок земних наукових вірувань в аксіоми й гіпотези. Але за умови, щоб кесар – життя світу цього – не затьмарював у душах людей Бога.

Ломоносову, Паскалю, Пастеру, Ньютону знання нижчого кола не заважає знанню кола вищого. Всупереч закону гордині, вони не гордилися своїм знанням, своєю земною красою і висотою. У смиренні своєму (смиренність є правда) вони осягнули життя у Христі. Вони зрозуміли, що їхнє “наукове” знання не є “висотою” для їхніх богоподібних душ, і тому знайшли іншу висоту, іншу науку – духа і вічності. Змирилися і вознеслися.

А скільки вчених, метафізичною надутістю своєю зваблюють серця простих людей! Скільки простаків біжить за ім’ям “професора”, як раніше бігло за ім’ям “короля”, “героя”… І скільки професорів приймають ці ідолопоклонницькі струмені у своє серце! Рід лукавий і перелюбний” (Мф. 12:39), перелюбний у найстрашнішому сенсі – самозблаготворення, самозбагачення.

Настає час, коли всі чисті люди науки земної повинні відліплювати від своїх людських чеснот усякий наліт практичного ідолопоклонства і бути свідками Божої слави, благовісниками приниження людини в Бозі, і через це – воскресіння нового людства.

Нехай не здасться дивним, що людині треба навчатися якогось незнання. Це незнання не буде необізнаністю. Ще менше, воно буде неосвіченістю. Прагнучи втекти від фальшивого знання, людина іноді приходить до вихваляння неосвіченості, до відкидання благодатної культури знання. Це шлях помилкової філософії незнання, шлях фарисейський, засвоюваний деякими митарями, які стають осторонь життя світу і звеличують себе над фарисеями науки. Не цей шлях дає Господь, для подолання спокуси і порожнечі лжезнання.

На всіх старих шляхах життя людині властиво “багатіти” і “знати”; до цього спрямована вся першородна пристрасть людини.

“І побачила жінка, що дерево добре для їжі, і що воно приємне для очей і жадане, тому що дає знання; і взяла плодів його і їла” (Бут. 3:6)… Ось зародження пристрасті до знання, – гріха, в якому перебуває весь старий світ людини… “Знати”, наїстися, збагатитися… без Бога, поза Богом.

Але, – “горе вам, багаті!…. горе вам, пересичені нині!” (Лк. 6:24-25).

У нинішньому стані людства жодне знання не повинно відчуватися як знання. Будь-яке знання має переживатися як незнання.

Чим більше людина знає, тим менше вона має відчувати, що вона знає. Як у духовній науці споглядання таємниць небесного світу, так і в земній науці, справжнє досягнення пов’язане буває зі свідомою убогістю. “Я знаю тільки те, що я нічого не знаю”, говорив найдавніший філософ, і ця істина найближче припала до верхів земної науки філософії. Різні форми її прояву. Це або “feu, feu, feu, feu” – Паскаля, або раціональний агностицизм Бергсона, або містичний агностицизм St. Joan de la Croix, або ведення преп. Ісаака Сиріна, яке посипається попелом, .

Досить навести кілька слів з останніх граней людської вченості, щоб переконатися в твердості передумов філософії незнання.

“Який великий, о, який великий Бог, а наше знання нікчемне!” (Ампер). “Не знаю, чим видаюся я світу. Але себе я уявляю дитиною, яка грається на березі моря і збирає гладке каміння та гарні мушлі, між тим як великий океан глибоко приховує істину від очей її” (Ньютон). “Що ми знаємо, це – дрібниця, а те, чого не знаємо – невимірно” (Даллас). “Більшість учених усвідомлює обмеженість позитивної науки і визнає, що кінцеві проблеми всесвіту для неї недосяжні” (А. Іоллер). “Я багато займався вивченням природи; тому я вірю, як бретонський селянин. Якби можна було мені займатися і досліджувати ще більше, то я вірував би простою дитячою вірою селянки з Бретані” (Пастер).

Можна було б без кінця примножувати ці свідчення земної людської науки. Мало чим відрізняються від них свідчення великих вчених науки духу, св. подвижників і Отців Церкви. Їхній досвід – нескінченне смирення… Їм відкриваються таємниці, але ці таємниці ще величніше відкривають їм таємницю незбагненності.

“Коли постанеш у молитві перед Богом, стань у думці своїй ніби мурахою, ніби плазуном, що повзає по Землі, ніби піявочкою, і ніби дитиною, що лепече. Не говори перед Богом чого-небудь від знання, але думками дитячими наближайся до Нього”. (Ісаак Сирин). Пізнати самого себе є певна досконалість знання; однак: “Розум входить всередину глибин Святого Духа після того, як омине все видиме й уявне, і серед тих незбагненних речей нерухомо рухається й обертається, живучи понад життям – у житті, будучи світлом у світлі, і не світлом, бо є сам у собі (тобто, може бути відокремленим від Світла Божого). Тоді він бачить не себе самого, але Того, Хто є вищим за нього, і будучи змінений подумки від тамтешньої слави, стає зовсім не знаючим себе самого”… “Буває він і сліпий, і не сліпий; він дивиться неприродними очима, бо став вищим за природний зір, отримавши нові очі, якими й дивиться вищим за природу. Буває бездіяльним і нерухомим, як такий, що виконав усяку власну дію. Буває немислячий, як такий, що став єдиним із Тим, Хто вищий за всяку думку, і спочив там, де немає місця для дії розуму, – тобто для руху його у спогаді, думці або роздумах. Не маючи можливості осягнути і пізнати незбагненне і чудесне, він певним чином спочиває на цьому досконалим спочиванням, цією нерухомістю блаженного нечуття, тобто нецікаво насолоджуючись незбагненними благами з почуттям, однак же, вірним і визначеним” (преп. Симеон Новий Богослов: Діяльні та богословські глави, 148, 149).

Різними словами відображаючи свій досвід, усі подвижники Церкви, в усі віки, у всіх країнах, говорять про одне й те саме.

Однакова і метафізика особистої свідомості істинних учених світу.

Незнання є предметом першого й останнього осягнення людини.

Дивно, що в жодному з Євангелій жодного разу не трапляється слово “знання”, а апостол Павло єдиний з усіх апостолів, який говорить про “знання”, тільки в трьох випадках коротко говорить про позитивне знання, як дар від Бога: “іншому – слово знання” (1Кор. 12:8); “хто любить Бога, тому дано знання від Нього” (1Кор. 8:3), “Та не в усіх таке знання” (1Кор. 8:7). У чотирьох же випадках говорить про шкідливі, як основи (1Тим. 6:20), так і наслідки (1Кор. 8:1,10-11) знання. І в одному випадку говорить про те, що “знання зникне” (1Кор. 13:8).

Це надзвичайно значне твердження апостола, у зв’язку із загальним ставленням до проблеми знання всього Одкровення Божого, набуває виняткового значення для християнської гносеологічної культури. Християнська філософія повинна твердо окреслити, усвідомити і сповідати у світі своє ставлення до найболючішої для старого людства проблеми знання.

Як “земля і всі діла на ній згорять” (2Пет. 3:10) – пройдуть крізь вогонь апокаліптичного очищення, так і “знання” згорить. Згорять як солома незліченні побудови старого людського розуму. Розваляться, як будинок, що на піску побудований. Бо мають подути вищі вітри пізнання і мають пролитися небесні води незбагненного осягнення. І всякий дім, не на Камені (Христі) збудований – неминуче й наперед визначено впаде. Говорячи про це, Євангеліє (Мф. 7:27) навіть додає, що це падіння будинку буде великим. Великим справді буде падіння всього людського знання, яке у великій гордині своїй протистоїть знанню Божому, яке не вміщає в собі (Ін. 8:37) знання Боже.

Це знання Боже, “першою з таємниць” якого “іменується чистота, що досягається справою виконання заповідей” (Ісаак Сирин), є Божественне життя в людині: “ходіння Бога в людині”, створеній саме для цього ходіння в ній Бога, для цього знання Бога, і світу в Бозі.

Це знання є чисте, божественне, святе. Сіль і вінець життя! Цвітіння духовного в “душевному”.

“Божеволіє людина у своєму знанні” – сказав пророк Єремія (Єр. 10:14). “Мої думки – не ваші думки, ні ваші шляхи – шляхи Мої, каже Господь. Але як небо вище за землю, так шляхи Мої вище за шляхи ваші, і думки Мої вище за думки ваші” (Іс. 55:8,9).

Незнанням має іменуватися не тільки знання хибне, а й знання недостатнє, яке, якщо людина переоцінить його, робиться знанням хибним.

Переоцінка ж свого знання практично весь час відбувається в житті людському, і тому людина весь час обертається в колі лжезнання. Але свідомість цього може стати джерелом невпинного приниження людини, перед Істиною, і тим відкрити їй шлях чистого розуміння.

Це чисте пізнання є Божественна премудрість, про яку недостатньо говорити словами. Сам апостол вдається до вираження граничної немочі людських слів: “мудрість світу цього є безумство перед Богом” (1Кор. 3:19). “Хто… думає бути мудрим,… будь безумним” (1Кор. 3:18). Господь ” вибрав немудре,… щоб осоромити мудрих” (1Кор. 1:27). Старому світу мудреців земних апостол протиставляє людей нових: мудрих у Христі (1Кор. 4:10). “славлю Тебе, Отче, Господи неба й землі, що Ти втаїв це від мудрих і розумних і відкрив те дітям” (Мф. 11:25).

Слово християнське (те, що має в собі “сіль”) “не в переконливих словах людської мудрості, а в явленні духа і сили” (1Кор. 2:4).

Віра (вхід у Нове Життя) має утверджуватися “не на мудрості людській” (1Кор. 2:5). Звідки ж така недовіра до мудрості людської? Але це не тільки недовіра, це вогняне відкидання всього старого кола знання, як позабожного буття. “Елліни шукають мудрості”… (1Кор. 1:22). Хто такі ці – “елліни”? – Стара культура людська, старий, замкнутий у собі світ, що відгороджується від живого Бога. Це – філософія світу цього, мудреців, які “завжди вчаться і ніколи не можуть дійти до пізнання істини” (2Тим. 3:7)… Це – тлінний вік, який мудро мудрує і нескінченно піднімається, що тлінний, який має в себе “тільки вигляд мудрості” (Кол. 2:23).

Яка страшна сила слів відкидання старого – знання, що не приводить до Бога. Божевільним – таким, що не знає, – бути треба, щоб через це розп’яття старого сенсу, через цю смерть людського нікчемного глибокодумства відродитися, виникнути в новий світ Премудрості Божої.

Боротьба з похоттю світу цього завершується відкиданням і похоті знання.

Світ вибухне не перетвореним знанням. Загине від своєї плотської науки, не врівноваженої, не освяченої чистим знанням духу. Те, що могло бути благословенням, буде прокляттям для людства. Розв’язана сила матерії обрушиться на розв’язувачів і зімне їх. У ці хвилини, ангели будуть жати плоди покаяння і молитов.

У світі науки і філософії станеться і відбувається вже те, що і в усіх галузях старого життя: “будуть двоє на полі: один візьметься, а другий залишиться; дві, що мелять на жорнах: одна береться, а друга залишається” (Мф. 24:40-41).

 

ВЧИТЕЛЬСТВО

“Я прийшов для того, щоб мали життя, і мали з достатком” (Ін. 10:10)

Якщо важко вчити, то ще важче вчити вчителювання. Бо вчителювання є і великий гріх, і найбільше добро.

Вчительство гріх, тому що: “і не називайтесь наставниками, бо один у вас Наставник – Христос” (Мф. 23:10). І – “Браття мої! не багато хто ставайте вчителями, знаючи, що ми підпадемо під більше осудження” (Як. 3:1).

Вчительство – добро, тому що “хто виконає і навчить, той великим буде названий в Царстві Небесному” (Мф. 5:19) і – “як прекрасні ноги… тих, хто благовістить благе” (Рим. 10:15).

Творити і вчити важко. Важко блаженство вчителювання, і важко позбавлення від його гріха. Той, хто навчає, уподібнюється Богові. Той, хто навчає неправильно (неналежно, і не в належному дусі), уподібнюється до ідола і диявола. У цьому хрест істинного вчителювання, і його слава.

Євангеліє є Словом, спрямованим не тільки до учнів, а й до вчителів, бо учень Божий є вчителем людей. Жити за Христом, – це значить невпинно вчити всіх і навчатися через усіх і від усього. Жити за Христом, – невпинно вчити себе.

Вчення істини – інших, є лише зростання вчення себе.

Хто по-євангельськи вчить себе (виявляє любов Божу до себе), може вчити й інших. Той, хто правильно навчає себе, виливається правильністю серця свого і вчення свого на інших. Бо інших бачить частинками себе. І їм виливає своє пізнання любові. Їм випромінює своє пізнання правди; і словами, і справами, і мовчанням, і молитвою.

У тому, хто любить, все – вчить; ніщо не перебуває в спокої, все виливається, випромінюється, долучається до всього, і все долучає до своєї любові.

Навчання Христове є усвідомлення Світу – через людей. Людей – один через одного.

Неправдиве вчення, є сіяння пажитниці (Мф. 13:25) – гіркої трави зла і невідання.

Сіяння вчення дорівнює сіянню хліба. Слово небесне сіється через слово людське. Слово людське є вигляд зерна; слово Боже є сила життя в зерні. Форма повинна згнити, і слово людське має стертися. Сила Божа, що запліднювала слово людське, дає плід. Суд над словом є мовчання, в якому все істинне зріє і росте (митр. Філарет).

Слово Про дух має бути словом духу. Інакше воно буде хибним.

Слово істини – дріт тонкий, по якому дух Божий сходить до серця людини і змінює серце. “Ви вже очищені через слово, яке Я проповідував вам” (Ін. 15:3).

“Я, – каже Господь, – випробовуючий серця” (Одкр. 2:23).

“Віра від слухання” (Рим. 10:17). Віра є зміна єства; не переконання, а зміна єства; не переконання, а зміна і перетворення людини. Слух же і слово – провідники віри до серця – від іншого серця.

Світ сповнений різними коливаннями і хвилями. Позитивний і негативний рух духу відбувається за порогами нашої свідомості, і тільки частково вловлюється досвідом нашого життя (Євангеліє – про траву, яка невидимо, але помітно зростає. Мк. 4:26-29).

Вчительство є горіння і випромінювання правди, однаково, приховане чи відкрите (“Нема нічого таємного, що не стало б явним” (Мк. 4:22)). Істинне вчительство зріє з потаємним серця людиною, (1Пет. 3:4), і не приховується ні від людей, ні від ангелів. (Від людей – іноді, від ангелів – ніколи; і тому завжди є сила для світу і його спасіння). Блаженний подвиг проповідників Слова, що “проповідують на покрівлях” (Мф. 10:27); блаженний подвиг і мовчазного поневіряння, в ущелинах землі (Євр. 11:38) святих пустельників. Їхнє світло вчить і гріє мільйони людей… “від повноти серця говорять уста” (Мф. 12:34) Що таке ця повнота серця?… Волога отруйна має отруйне випаровування. Пахуча, – пахне своїм випаровуванням. Духовний вміст серця не може сховатися, він просвічує крізь людину, ллється з очей, сходить з язика, з усіх рухів і рис.

У потаємному внутрішньому житті людини накопичуються енергії, добрі чи злі. Добрі, настільки ж не можуть жити в одному серці зі злими, як вода з вогнем. Або вогонь знищує воду, або вода заливає вогонь. Їхня боротьба є мука людського серця. Мука зникає лише в разі перемоги злого або доброго, і людина або заспокоюється у злі й свавіллі, стає (по-сатанинськи) “вищою за добро й зло” (Ніцше), або знаходить спокій Господній – благословенну “суботу” свободи від пристрастей і похотей. Перше “заспокоєння” є вираженням духовної смерті; друге – життя у Христі.

Кожна людина має свій вміст серця. Над очищенням цього вмісту треба невпинно працювати людині, щоб побачити Господа, щоб відчути Господа руками своїми. Блаженство цього обіцяно чистим серцем (Мф. 5:8). Вогонь Духа повинен випарувати з серця всі води, краплі і піну пристрастей (гріховних самовільностей). Вода Хрещення повинна загасити всі “розпалені стріли лукавого” (Еф. 6:16), вогонь похоті та гріха.

Щоб єдине вище єство запанувало в серці, оживотворяючи його вогнем святині і прохолоджуючи водами Вищого життя.

Вода життя підмінюється, у злому серці, мертвою водою, і вогонь слави горньої підмінюється вогнем геєни. Вода гріха і смерті спалюється вогнем любові євангельської, і вогонь геєни вгашається водами благодаті.

Але поки не відбулося це воскресіння людини (вже в цьому житті), йде боротьба за вічне життя: радість і муки людські.

“Надлишок серця” є випромінювання даного (в цю мить) змісту серця. Надлишок треба зберігати, не виявляти його. У цьому закон первинної духовності людини. Треба керувати своїм “надлишком”, уміти його утримувати. Злий треба утримувати, і спопеляти. Добрий треба утримувати – зберігати, як щось дорогоцінне, потаємне, нектарне, що зникає – при необережному і неблагоговійному поводженні.

Вода благодаті дасться тому, хто вміє зберегти. Вогонь духу небесного вручається тому, хто вміє не тільки його мудро відкривати у Світі, а й загороджувати його руками своїми від хворих очей світу.

“Надлишок” свій благодатний треба зберігати, як зіницю ока сердечного, тисячократно тоншого, ніж зовнішнє, що дивиться на тимчасові явища світу.

Мимоволі показують зазвичай люди зло своє. Хочуть приховати, і – не можуть. Нехай і виявлення добра завжди йде цим шляхом. І тоді з’являтиметься істинний надлишок. Якщо самі станемо відкривати добрі “надлишки” свої – відкриємо серце незатверджене своє, і – поранимося (Мф. 7:6). Якщо станемо приховувати серце, – відкриємо надлишок, тією мірою, якою сховали серце… Бо Господь уже буде являти Свій надлишок любові через наше серце, яке померло для своєї правди. Дивний і тонкий цей закон; блаженне його застосування. Бачиш його на скромних, на совісних, на тих, хто не знає своєї правди, але сяє своєю правдою людях.

Явно вчить лише той, хто вміє вчити таємно. Таємно навчати себе, таємно відбивати світло Боже у світі.

“хай ліва рука твоя не знає, що робить правиця твоя” (Мф. 6:3), “Помолися Отцю твоєму… таємно” (Мф. 6:6)… “Пильнуйте, не творіть милостині вашої перед людьми з тим, щоб вони бачили вас” (Мф. 6:1)… “Царство Небесне подібне до гірчичного зерна, яке взяв чоловік і посіяв на полі своєму, яке, хоч найменше від усіх насінин, але, коли виросте, буває більшим всіх злаків)” (Мф. 13:31,32). Таємне ставлення до навколишнього світу, приховування в Господі. Доручення себе і справ своїх Всевишньому.

Старці оптинські здебільшого викривали прикрито (під виглядом якоїсь розповіді або події з їхнього особистого життя). Таємниче врозумлення – найгостріше, таке, що “розсікає” людину. Слово Боже тільки те розсікає нас, яке найбезпосередніше, тобто не примусово і гостро входить у нашу душу. Ми шукаємо переконання, яке не пригнічує нашої свободи, а всяке слово людське тягне нас; лише одне Слово Боже (хоча б і в слові людському) – кличе нас, являючи свою любов. Слово ж людське вмовляє і примушує.

Бог Живий є найбільша свобода і милування. Цього милосердя сповнені ми повинні бути, і тоді слово наше буде вчити і звільняти.

Очевидне вчительство є свідчення; або, інакше сказати, – мучеництво. Мученик грецькою означає “свідок”, і свідок (істини Божої у світі) є завжди мученик. Бо долати йому треба терни власного серця і шипи диявола, і всього світу. Свідоцтво є явне учительство у світі. Істина повинна проникнути до останньої сфери світу, на найвіддаленіші його хвилі, осягнути слух і голос, повітря, подих і язик. Коли ми свідчимо (явно говоримо істину Божу у світі і про світ), ми говоримо не тільки тій людині, якій говоримо в дану хвилину, а й усьому світові: ангелам і людям, сонцю, повітрю, Землі й небу… Бо істина, висловлена звуком голосу людського, проходить усі небеса (Рим. 10:18) і, звеселяючи ангелів, лягає біля Престолу Божого, як якесь насіння, яке повинне воскреснути в Останній день. Безмірно цінним є це сповідування слова, свідоцтво Істини, через грішну людину у світі грішному! Істинно, хто не посоромиться Христа, Сина Божого (Його правди, Його чистоти), того й Син Людський не посоромиться, коли прийде у славі Своїй, – “зі святими ангелами” (Лк. 9:26), додає Євангеліє. Бо ангели – свідки наших слів.

Істину можна говорити лише “від надлишку серця”. І не можна чути про Істину “без того, хто проповідує” (Рим. 10:14). Але, “як проповідувати, якщо не… послані?” (Рим. 10:15)… Чути світ повинен істину Божу – від себе ж, від своїх вуст, від вуст людей грішних… “твоїми устами судитиму тебе, лукавий рабе” (Лк. 19:22). Тому ангели на землі мовчать, а люди посилаються. Їхньому серцю дається “надлишок”, і цей надлишок дає їм силу свідчення. Свідчити ж можна лише про те, що “бачили очі”, що “відчували руки” (1Ін. 1:1). “Про Слово Життя”. Серце має відчувати, серце має бачити Христа. Тільки таке свідчення приймається на судах Божих і людських.

 

ПРО СМІХ

Є два сміхи: світлий і темний. Їх одразу ж можна розрізнити за посмішкою, за очима того, хто сміється. У собі його розрізнити можна за супроводжувальним духом: якщо немає легкої радості, тонкого віяння, що м’якшить серце, то сміх – несвітлий. Якщо ж у грудях жорстко й сухо, і посмішка кривиться, то сміх – брудний. Він буває завжди після анекдоту, після якого-небудь глузування над гармонією світу. Гармонія світу, що викривляється, викривляє душу людини, і це виражається в кривленні рис обличчя.

“Горе вам, що смієтесь нині! бо будете плакати і ридати”. (“Лк. 6:25). Заплачете! Тому, що побачите, що доклали радість не до того, до чого можна докласти, але до того, що гідне муки.

“Милостива усмішка”, є дзеркало знайденої гармонії. Святі посміхаються не сміючись. Сміх, як повнота чистої радості, є стан майбутнього віку. Блаженні ті, що плачуть нині, бо ви будете сміятися. Аскетичний досвід освітлення і преображення людини радить навіть посміхатися, не відкриваючи зубів (краще трохи менше радості, ніж хоча б сама скороминуща нечистота в ній!).

“Анекдотичний сміх”, яким сміються в кінематографах, театрах, на гулянках і вечірках, яким легко висміюють ближнього, сміються над слабкостями й над гідністю людською, над совістю її та над гріхами, для звеселяння та для забуття печалі, без сенсу, та пихато смішивши інших, усе це – хвороба духу. Можна сказати навіть точніше: це – симптом хвороби духу.

У світі духів живуть нечисті духи; їх видно буває на обличчях тих, хто “закочується” сміхом… Ангельська радість осяює обличчя посмішкою.

Добрим сміхом безшумно розвіяти можна скупчені хмари злісної суперечливості, ненависті, навіть – убивства… Добрим сміхом відновлюється дружба, сімейне вогнище.

“Їдкий” сміх – не від Бога. Уїдлива посмішка, сарказм дотепності, це – пародія на євангельську сіль мудрості. Пародія, що викривляється в усмішці.

“Гострота” слова завжди розрізає душу. Але гострота – будучи навіть однаковою у двох ножів – хірургічного і розбійницького – справляє зовсім різну дію. Одна, порізаючи, пропускає світло небесне і теплоту Духа, або вирізає гній, обрізає мертвість; інша – безблагодатна гострота – ріже, шматує душу і часто вбиває.

Гострі тільки святі, і тільки святе гостре. Брудні ж духи пародіюють гостроту, і багато людей у світі витончується у “висловлюванні себе” через ці гостроти.

Межа духовної нечистоти сміху: “гомеричний регіт” – реготання… Такий сміх наздоганяє людей недалеко від рясних трапез.

Той, хто береже себе, хто благоговіє перед таємницею свого життя, буде берегти як усе своє життя, так і свій сміх. Навіть свою посмішку він дотримає перед Богом. Усе буде в нього – за допомогою невидимих хранителів його – чисто і ясно.

Святі світили світові і плачем своїм, і посмішкою. Як діти. Бо тільки в дітей – і в людей, які справді вірять у Христа, – є чистота життя, видима тілесними очима, навіть у рисах обличчя.

Просто і чисто все у дітей, які ще не торкнулися тлінного духу. Смерть ще не виявилася в усмішці їхньої смертної природи, їм дана весна життя, як початок і як спогад раю; і ось, вони чисто дивляться, чисто сміються, нелукаво говорять, легко плачуть, легко забувають свій плач…

“якщо ви не навернетесь і не будете, як діти, не ввійдете в Царство Небесне” (Мф. 18:3). Ясно – чому.

Найвища похвала людині, сказати: “У неї дитячий сміх” – сміх непорочний, близький до райської гармонії.

 

ПРО ВИКРАДЕННЯ

“Я прийшов вогонь звести на землю…” (Лк. 12:49)

Таємниця беззаконня Прометея не в тому, що він викрадає вогонь, а в тому, що він викрадає. Бажання захопити і збагачуватися захопленим, це – виявлення первозданної гармонії світу (можливості володіння всім), і – його зруйнованої любові.

Викрадати нікому нічого не можна, бо той, хто викрадає, не має єдності з тим, у кого викрадає.

Той, хто досяг любові, володіє всякою річчю, не викрадаючи її. Це є Царство Боже. “Ми нічого не маємо, але всім володіємо” (2Кор. 6:10).

Будь-який викрадач чужого, тому беззаконний, що не може зробити це чуже – своїм… Лише через любов підкоряються речі людині. Тому в світі треба просити (“Просіть, і дано буде вам” Мф. 7:7); тому в світі треба давати (“Давайте, і дасться вам” Лк. 6:38).

Викрадають завжди чуже, бо свого викрасти не можна. Своє тільки можна дарувати і своє тільки можна брати. Це – закон Нового світу.

“Не кради” – продовження “не вбивай” (Лк. 18:20) – закон Відтворення, закон Любові. Той, хто краде, вбиває життя, і своє, і того, у кого краде…

“Такі шляхи всякого, хто жадає чужого добра: воно забирає життя в того, хто заволодів ним” (Прит. 1, 19).

Якщо немає єднальної любові, чуже завжди залишається чужим, і воістину “забирає життя”. І свідчитиме (палитиме!) на Страшному Суді.

Світ, даний людині від Бога і переданий людиною людині, є осяяння і велике тепло життя… Світ, викрадений людиною і викрадений у людини, є вогонь пекельний.

Викрадення малого чи великого, матеріального чи духовного, ділом чи бажанням, є гріх до смерті, – бо проти Любові, Життя.

Лише любов, не викрадаючи, робить усе своїм. А своє викрасти вже не можна.

Кожен, хто викрадає – викрадає вогонь із неба…

Кожен, хто любить, має цей вогонь. Бо його звести на землю прийшов Господь.

 

ЛЮБОВ І ДОВІРА

Чи можна людину любити і їй не довіряти? Можна. Справжня любов до людини зовсім не означає звеличування всіх її якостей, і схиляння перед усіма її діями. Справжня любов може помічати і недоліки людини, так гостро, як і злість. Навіть ще гостріше. Але любов, не як злоба, а по-своєму, по-любовному ставиться до недоліків людини. Любов береже і рятує людську душу для вічності; злоба ж топить, вбиває. Любов любить саму людину; не її гріхи, не її безумство, не її сліпоту… І гостріше, ніж злість, бачить усю недосконалість цього світу.

Подвиг прозорливості духовної – бачити всі гріхи людей і судити все зло і, при цьому, не засудити нікого… Тільки зверху осяяна людина здатна на таку любов.

Так, можна любити, і – не довіряти. Але, чи не є довіра ознакою душі відкритої, і чи не є відкритість властивістю любові? Ні, любов – ширша за відкритість. І без відкритості душі, в цьому світі, може бути любов… Старець Амвросій Оптинський або Преподобний Серафим любили людей полум’яною любов’ю, і, в Дусі, служили їм. Однак, не всім відкривалися, і відкривалися мало; зберігали душу свою від людських поглядів, проникаючи своїм поглядом у душі людські. Духівник на сповіді зовсім не відкриває своєї душі тому, хто сповідається. Але душа істинного духівника відкрита – не виявленням, але любов’ю; і через любов виявляється у світі.

Старець не завжди і не всім відкриває все, що знає від Бога. Але, зважаючи на стан кожного, до кожного підходить відповідно.

Мати, яка не все, що спадає їй на думку, говорить своїй дитині, не через нелюбов приховує, а через любов не довіряє, а виявляє саме дитині свою любов, приховуючи від неї все їй некорисне, до чого не доросла вона ще, чого не може прийняти у своє незріле тіло, і у свою незрілу душу.

Нещирість, не безпосередність, не простота, як і “недовірливість”, – можуть бути благими… Лікар не все відкриває хворому, начальник – підлеглому, вчитель – учневі.

Стан і вік, місткість і приготованість визначають предмет і істину, що являється у світі.

Кораблю подібна людська душа. Корабель має підводну частину, і душа повинна мати свою невидиму для світу свідомість. Не “підсвідомість”, а приховану, – заради блага істини – свідомість. Зле приховувати треба, щоб нікого не забруднити. Добре приховувати треба, щоб не розплескати. Приховувати треба заради користі всіх. Приховування душею свого зла іноді буває необхідністю духовною; приховування свого добра майже завжди буває мудрістю і праведністю.

Не всяка “не прямота” є неправда; і не всяка “недовіра” є зрадою останньої довіри.

Останню довіру можна мати лише до Бога Триєдиного, і до всіх Його законів і слів. Недовіра ж до себе є завжди мудрість, і всяка справжня, позитивна недовіра, з любові, до інших є триваючою святою недовірою до самої себе… Бо не вільна буває, часом, у своїх справах і словах людина, метушиться в лихому, і сама не віддає собі в цьому звіту.

“Не в усьому довіряти собі”… – це має глибокий і рятівний сенс. Свій досвід, свій розум, своє серце, своя думка, свій настрій… все це хитке, бідне і невизначене; тут немає абсолютного предмета для довіри… А від недовіри до всього хиткого виникає вседосконала і безмежна довіра до Бога Триєдиного.

Ближнім так само не можна довіряти (і так само можна!), як собі; а собі – лише в міру своєї узгодженості з Одкровенням Божим, з волею Христовою, яка відкрита у світі, і відкривається в душі.

Лише духовним отцям і керівникам – істинним і випробуваним – у Христі, можна цілком довіряти себе, більше, ніж собі, і віддавати свій слух і свою душу в ім’я Бога.

Ближній же мій, друг мій, є лише частинка мене самого (бо він частинка всього людства, якого я – частинка). Наслідки первородного гріха, пристрасті, – притаманні і йому, і мені. Звісно, різною мірою і в різних відтінках, але як він, так і я – ми маємо підставу – не довіряти своїй, поки що двоїстій природі і не перетвореній волі. Ми діємо, майже завжди, “за пристрастю”, з домішкою гріховного, а не “безпристрасно”; не вільно – у Христі.

Я, дійсно, мінливий, непостійний; коливаюся різними “прираженнями” лукавого, і чистота глибини душі моєї, раз у раз, замутняється мулом, що піднімається з дна її. Ближній мій так само мінливий, як я, і настільки ж здатний на добре, як і на зле.

Я потребую постійної перевірки себе, і ближній мій – так само. Я маю невтомно перевіряти свої дії у світі: чи “по Богу” вони? Перевірки потребує не тільки зле, а й “добре” моє, бо зле часто буває очевидним, тоді як добре лише здається “добрим”, а насправді буває злим. Утім і зле потребує перевірки; і злому не можна “довіряти”, за першою ознакою “злого”. Людям потемнілим (якими є ми) і хороше видається поганим, якщо воно пов’язане з болем, тягарем і образою нашого самолюбства.

Не про злу підозрілість тут говориться, а про добру творчу недовіру до себе, і до всього, що оточує нас у світі.

Гріх нам видається, майже завжди, чимось “солодким”; – не потрібно довіряти цій солодощі, бо вона є найгірша гіркота і страждання. Страждання ж (напр., у боротьбі за чистоту тіла і душі) видається нестерпним і огидним; не треба довіряти і цьому висновку; за благим стражданням настає мир, що є вищим за всяку радість.

Люди багато, і, часто, довго говорять, і начебто ідеї їхні мають служити благу; але скільки невірного, спокусливого і – порожнього ллється з їхніх вуст. Не потрібно довіряти всім словам людей… Люди часто самі страждають за ті слова, які вони самі сказали, і каються в них.

Так, не все, що виходить від людини (навіть за найблагородніших її намірів!) є благом. Багато що буває непотрібним, марним, гріховним, і таким є не тільки для того, хто це непотрібне – виснажує, а й для того, хто його необережно приймає.

Поглиблюючи свою любов до людей, ніколи не треба забувати, що всі люди хворі, і необхідно жити серед них у постійному тверезому стані, не тільки щодо себе, а й щодо всіх оточуючих… Лише за умови першого буває плідним останнє.

Не до самої людини треба, звісно, мати недовіру, але до даного її стану. Ступінь довіри слід завжди змінювати, пропорційно до стану просвітленості людини в Бозі. Якщо людина, яку ми любимо і якій завжди досі довіряли, раптом з’явиться перед нами нетвереза і почне нам давати якісь поради… чи зникне наша любов до цієї людини? Якщо ми глибоко її любимо, любов наша не зникне, і навіть не послабиться. Але довіра зникне, не тільки до слів, а й до почуттів цієї людини, поки вона в такому стані.

Сп’яніння вином рідше буває в людей, ніж сп’яніння будь-якою іншою пристрастю: гнівом, злопам’ятством, похоттю, грошолюбством, славолюбістю… Пристрасті, як вино, діють на розум і на волю людини і спотворюють усю її душу. Сп’янілий будь-якою пристрастю не володіє собою, перестає бути самим собою, робиться “іграшковим місцем бісів”; навіть той, хто у вільний від пристрасті час буває сповнений справжньою глибиною і чистотою Христовою, наскільки вона можлива в межах нашої земної, особистої та спадкової гріховності.

До світлішого стану людини належить і досконаліша довіра… Наприклад: я хочу виголосити Слово, або – прийняти Св. Тайни, але відчуваю, що душа моя сповнена сум’яття й пристрасті… Я маю в цьому разі вчинити згідно з Євангелієм, тобто, залишивши свій дар біля жертовника, піти помиритися з душею, “з моїм братом”; інакше кажучи, – умиротворитися, увійти в небесне життя. Ось зразок праведної і благої недовіри собі, в ім’я Христової любові до самого себе. Егоїстична любов моя, навпаки, бажала б знехтувати, не помітити моїх недоліків і вважала б душу мою “гідною”, несправедливо довірила б їй, і дозволила б її гріховному стану вилитися на світ, або безпокаянно наблизитися до Бога, до Його палаючої купини… Дозволила б, – не за Божими заповідями (які суть: “роззуй чоботи” твої (Вих. 3:5), тобто гріховний стан душі), а за своєвольністю… І обпалився б я непорушними законами Божої чистоти.

Безсумнівно, що я повинен неупереджено ставитися до себе і до інших. Але чи не означатиме це, що я “чиню суд”, над ким-небудь, всупереч Слову: “не судіть, щоб не судимі були” (Мф. 7:1)? Анітрохи. Міркування є ознака виходу людської душі з поганого її дитинства. Міркування це – “мудрість”, про яку сказано: “будьте мудрі, як змії” (Мф. 10:16). Міркування є вінець любові, і Св. вчителі Церкви навіть – о таємниця! – вважають його вищим за “любов”, вищим, звісно, за “людську”, нерозумну, часто навіть згубну – любов. Міркування є небесна мудрість у житті, духовний розум любові, який не забирає її силу, але дає їй сіль.

“Не мечіть бісеру вашого” (Мф. 7:6) – це не відсутність любові (Слово Боже вчить лише однієї любові!), а мудрість любові, знання вищих законів неба, що виливається на весь гріховний світ, але не змішується ні з чим гріховним.

“Не мечіть бісеру вашого” – є заповідь про недовіру в коханні, заповідь, що веде до любові, оберігає любов.

“хай прийде Царство Твоє; хай буде воля Твоя” (Мф. 6:10) Я постійно хочу здійснити в собі, і в усьому, цю любов; – скасувати “царство своє” і відкрити – Боже. Не довіряти, не приймати нічого “свого”, “людського”, гріховного, і напівгріховного… Відкрити свій слух і своє серце (усю його глибину!) лише Божому, чистому, світлому… “хай прийде Царство Твоє”! Я – до смерті – не хочу заспокоїтися в жадобі його – в усьому. Я молюся, і не холодно злітає слово це з вуст моїх, воно викидається з усієї істоти моєї, і змушує мене нудитися, як у пустелі.

Солодкий Суд Божий, що відбувається в моєму серці, над моїм серцем… Солодке мені Пришестя Христове. Я зустрічаю Господа скрізь. Не скрізь з’являється мені Господь, але я зустрічаю Його, в кожному слові, і кожному подиху… У розмовах, намірах і діях людських.

Я хочу лише Його. І ненависть хочу мати до всякої і не Його правди. Я все хочу лише в Ньому, без Нього мені нічого не треба, все мені нескінченно важко і болісно. Він світло серця мого. Я б не зробив нічого доброго, якби знав, що це добре Йому не до вподоби. Я знаю завжди – і вночі, і вдень – що Він поруч зі мною; але не завжди я чую Його гарячий подих, тому що не завжди я сам спрямований до Нього і хочу Його понад усе інше. У цьому своєму переживанні я відчуваю таку неміч, таку слабкість і злидні, що ні в чому земному не можу заспокоїтися, ніщо не може підтримати мене. Лише Він, який сказав: “Мир Мій даю вам” (Ін. 14:27).

 

ПРО МИЛОСЕРДЯ НАД СВІТОМ

Була людина, яка бажала – як багато хто – виправдати себе. Він запитав у Христа Іісуса: “Хто мій ближній?” (Лк. 10:29) І Спаситель розповів йому притчу (Лк. 10:30-37).

Йшов мандрівник з Єрусалима в Єрихон, і його схопили розбійники. Вони зняли з нього одяг – ймовірно, єдине його надбання – і, побивши, залишили на дорозі.

Слідом за цією нелюдяністю слідує інша, можливо, ще гірша: люди, що йдуть тією самою дорогою, байдуже проходять повз цю лежачу людину, що стікає кров’ю. “Пройшов повз” священик. Левит вчинив ще гірше: “підійшов”, “подивився”, поцікавився, як страждає і вмирає людина, і пішов своєю дорогою. В особі цих двох людей повз поранену людину пройшло ніби все неспівчутливе людство. Одна половина цього людства поранила її і кинула вмирати на дорозі; інша проходить байдуже повз її страждання.

Іоанн Златоуст справедливо сказав: “Багаті й ситі, які байдуже дивляться на голодних і жебраків і не допомагають їм, дорівнюють убивцям”. Звичайно, рівні злочинцям і ті, які, маючи можливість допомогти хоча б одній жертві злочинів цього світу, проходять повз людські страждання, зайняті одним своїм благополуччям.

У простих словах Христос, який знає серця людей, відкриває всю глибину мороку, що згустився над людством, і показує головний гріх усіх часів і народів: немилосердя. І коли, заглиблюючись у цю істину, ми починаємо жахатися непроглядній темряві моральної людської свідомості – тиха небесна зоря – милосердя – сходить над землею. І за нею видно саме Сонце Божественної Любові – Христа.

Проїжджав тим самим шляхом біля Єрихона Самарянин дехто і, побачивши на дорозі закривавлену людину, зглянувся над нею. Ось усе, що сталося: зглянувся над ним. Все інше було тільки наслідком цього: одна людина зглянулася над іншою людиною. Здійснилося близьке до всіх чудо, через яке найгрішніша і найслабша людина стає причасником Божественної сили, правди і слави.

Жалість рухає більше, ніж кам’яними горами, – вона рухає кам’яними серцями. “Воістину кажу вам, якщо хто скаже горі цій: “підведись і кинься в море, і не сумніватиметься в серці своїм, а повірить, що станеться за його словом,– буде йому, що тільки скаже” (Мк. 11:23). Це слова Христа. Жалість у світі – є диво. Кам’яні гори пересувати з їхнього місця нікому не треба. Істинне диво є жалість.

Бог хоче цього дива, співчуття однієї людини до іншої. Тут сила вищого життя. Істинне милосердя завжди просте і діяльне. Воно є волею, готовою на всяку працю, серцем, яке погоджується перенести всяку скорботу заради любові.

Істинне милосердя діловите. Воно поєднує в собі небо і землю, і допомагає не тільки в почуттях і намірах, а й – зараз же тут, на цій сухій, запорошеній землі між Єрусалимом і Єрихоном.

Таким саме було милосердя Самарянина, про яке розповів світові Христос. Продумана дбайливість показує глибину його жалості. Підійшовши до пораненого, який лежав на дорозі, він негайно “перев’язав йому рани”, пом’якшивши їх олією, промивши вином, і, “посадивши його на віслюка, привіз у готель і подбав про нього”. Так говорить Євангеліє.

Після цього милосердний Самарянин міг би виїхати з чистою совістю. Але ні – “наступного дня, від’їжджаючи, вийняв два динарії, дав утримувачеві готелю і сказав: “Подбай про нього”. Здавалося б, тепер уже все зроблено ним. Але совість цієї людини продовжує бути незадоволеною: вона звертається до господаря готелю і каже йому: “Якщо витратиш щось більше, я, коли повернуся, віддам тобі”. Яке випромінювання істинної людяності.

Адже всі можуть чинити “так само”… Багато й зараз у світі біля нас людей, поранених гріхом, ображених злом цього світу, що лежать і страждають на різних дорогах. І можна допомогти їм.

Я бачу цей невеликий кам’яний готель милосердного Самарянина на дорозі між Єрусалимом і Єрихоном. Це малий дім, у ньому ніхто не мешкає, але його знають усі паломники Святої Землі… Дорога пустельна в’ється серед гір, спускаючись до Єрихона. Навколо – мертві гори. Це серця. Кого? Стародавніх? Сучасних людей? Це наші кам’яні людські серця, Господи. І вони жадають води Твоєї Милості і готові відповісти на воду Твою квітами і травами.

Малий дім стоїть поблизу дороги. Приходять сюди люди всіх країн і народів і бачать цю притчу, яку чують від Христа. І слово пустельної дороги, мертвих кам’яних гір, і цей малий дім, що промовляє народам про милосердя, – усе лишається як Божественний поклик серед світу до людяності людини, до любові та жалості.

 

ШУКАЙТЕ ДОБРА…

“Браття, наставляйте на розум безчинних, втішайте малодушних, підтримуйте слабких, будьте довготерпеливі до всіх. Пильнуйте, щоб хто кому не відплачував злом за зло; але завжди дбайте про добро один одному і всім” (1Сол. 5:14-15). Так говорить в останньому розділі свого послання до Фессалонікійців апостол Павло. Ясні слова ці, прості, небагатоскладні, але скільки в них світла, скільки добра і правди.

Важко живеться нам, людям, – від нашого зла людського і від наслідків його. Людина страждає насамперед від того зла, яке живе в ній самій, а потім і від того зла, яке живе в інших людях. Зло, як снігова куля, збільшується, якщо йому не протиставляти добра, якщо його не розтоплювати променями добра і милосердя. І в інших людях, і в собі самих ми перемагаємо холодне, темне зло тільки сяючим, зігріваючим Христовим добром. Це Христове добро може бути іноді гнівним, свято обурюватися, викривати зло, – воно і повинно бути іноді таким вогненним, але воно ніколи не буде нести зла під маскою добра. Така властивість того стану духовного, про який говорить апостол. Нам потрібно насамперед берегти свою душу і зберігати її в мирному дусі; і якщо ми вже цього досягли, будемо допомагати душі іншої людини – бути в добрі.

Щоб вилікувати іншу душу людську, нам треба знати на своїй душі дію того засобу лікарського, який ми пропонуємо. Ліки Христової правди, Христового добра випробувані вже у віках, у, двох тисячоліттях, випробувані на всіх характерах і у всіх народах світу. Ці чудові ліки мають надзвичайну силу, якщо їх прийняти “всередину”, ввести в серце своє і в розум свій… Ось одна з дорогоцінних крапель цих ліків: “Брати, напоумляйте безчинних, утішайте легкодухих, підтримуйте слабких, будьте довготерплячі до всіх. Дивіться, щоб хто кому не відплачував злом за зло, але завжди шукайте добра і один одному і всім”.

Дехто, бажаючи виправдати зло, що таїться в них, посилається на свій “характер”. Але характер формується і складається від вільних людських реакцій на навколишній світ. Той, хто робить добро іншим людям, набуває прекрасного характеру; і це є найкраща його нагорода вже в цьому світі. А в майбутньому світі він буде одного духу з Самим Богом і з міріадами істот врятованого в Бозі творіння. Той, хто чинить зло і наштовхує на зло інших, набуває жахливого характеру і стає бичем і нещастям для оточуючих, і для своєї сім’ї, для свого народу. “Лиха біда початок”, – говорить прислів’я. Варто лише почати виправдовувати в собі прояв і спалахи зла, як розбещення душі піде само собою і її загибель піде.

Моральний характер дорослої людини – це те, що людина створила і творить сама з собою. Душа – земля. Людина – хлібороб своєї душі. Якщо в землі душевній сіється слово Боже, слово Правди і любові Христової, то плід буває солодкий, радісний, для самої людини і її оточуючих. Якщо ж людина сіє в душі своїй пажитниці зла, то виростуть бур’янисті, отруйні трави духу, які мучитимуть і саму людину, й інших людей.

Душу ще можна уподібнити глині, людину ж – скульптору. Скульптор ліпить із глини образ людський. Так сама людина ліпить зі своїх душевних якостей і здібностей або образ людський, або звіриний.

Роблячи якесь зло, людина не тільки вводить у своє серце смертельну отруту, а й бризкає цією отрутою на інших людей, іноді на найближчих… Але при сторонніх людях людина зазвичай неохоче показує себе з поганого боку; дорожачи думкою про неї інших, вона хоче, щоб про неї всі завжди думали добре. У звичній же домашній обстановці вона показує свій справжній лик і мучить своїх близьких… Приховане зло чи явне – залишається завжди злом, і людині треба його позбутися якомога швидше. Як? Насамперед через усвідомлення вищого сенсу свого земного життя, його великого безсмертя в Бозі та його стислості на землі; через пізнання Євангелія та Іісуса Христа; через звернення до Його правди. Христос відкриває справжнє і вічне Спасіння людям… І, благодаттю Своєю, вводить у це спасіння. “Я світло світові, – каже Він. – хто піде вслід за Мною, той не ходитиме в темряві, а матиме світло життя” (Ін. 8:12). Якщо будемо ходити в цьому світлі, то станемо синами світла; темне зло втратить над нами свою владу, і ми перейдемо від влади темряви до “Царства улюбленого Сина Божого” (Кол. 1:13) Іісуса Христа. І будемо світильниками, що осявають ніч скорботи і в житті інших людей. Ми будемо у Христі, втіхою для сумних, зціленням для поранених злом світу.

СЛАБКІСТЬ І СИЛА ЛЮДИНИ

Апостол Яків так звернувся до людей, занадто самовпевнених у своїх людських планах: “Тепер послухайте ви, що говорите: сьогодні або завтра підемо в таке-то місто і проживемо там один рік, і будемо торгувати й одержувати прибуток; ви, які не знаєте, що станеться завтра: бо що таке ваше життя? пара, що з’являється на короткий час, а потім зникає. Замість того, щоб вам говорити: якщо угодно буде Господу і будемо живі, то зробимо те або інше,– ви ж нині хвалитесь у гордощах ваших: всяка така похвальба є зло.” (Як. 4:13-16).

Здавалося б, це абсолютно беззаперечна істина, що перевіряється на досвіді кожної людини і кожного дня, – життя на землі є “пара, що з’являється на малий час”. Чи можна будувати занадто розрахунково життя на цій “парі”? Пара довго не тримається, як і земне життя. Однак, розрахунки людські зазвичай ведуться саме таким чином. У твердому переконанні своєї міцності й непохитності, людина будує своє життя, бореться, планує, – не бачачи всієї хиткості своєї у світі, залежності від непередбачуваних обставин, а за ними – завжди й у всьому – від Бога. Бог є господар видимого і невидимого буття, сьогодення і майбутнього (яке є для нас уже світом невидимим). Ми, люди, так часто “пишаємося” у своїх планах і намірах! І, замість того, щоб казати, як радить апостол: “коли Господу буде завгодно, і живі будемо, то зробимо те чи інше”, ми одразу, безапеляційно й самовпевнено говоримо, що ми це – обов’язково зробимо, то – збудуємо й виконаємо, те – неодмінно переможемо й переможемо… “Усяка така гонорність – це зло”, бо нею ми Господа Бога усуваємо зі світу, а оскільки Господь Бог – істинний Господар усього, то ми самі себе позбавляємо його допомоги й благословення. Так, занадто часто люди висловлюють цю необґрунтовану думку, що їхнє життя, успіх і удача залежать тільки від них самих; і багато хто у світі навіть хвалиться цим. Але такі погляди весь час руйнуються перед очима всього світу; “неочікувані” хвороби наступають на людей; стихійні лиха, землетруси, фізичні та психічні – війни, від яких усі страждають; швидка руйнація, здавалося б, налагоджених родин та цілих товариств, гордих правлячих партій і могутніх держав; “передчасні” (як люди виражаються) смерті, які настають на людство, незважаючи на вік людей, і ллється потік людський крізь край цього світу – у вічність. Покоління за поколінням зникають і історія минулих століть залишається, як сон, іноді, як жахіття людства; старі й молоді люди відходять у невідому далечінь, відходять несподівано для оточуючих, серед своїх планів і розпочатих справ… Логіка людських розрахунків руйнується весь час. І немає обчислень, за допомогою яких можна було б передбачити майбутній час і день кожної людини. Життя всіх зберігається лише в Промислі Творця, і межі кожного визначаються тільки Ним.

Але людина все легковажно повторює свою стару хибну думку, яку помітили й так добре висловили майже 20 століть тому: “сьогодні або завтра вирушимо в таке-то місто, і проживемо там один рік”… і т. д. Незмінність життєвої логіки! Сталість фізичних феноменів зміни дня і ночі, припливу і відпливу, повсякчасна гарячість вогню і холодність льоду, – захоплює поверхневу думку людини до висновку, що і її “завтра”, і “післязавтра” з безсумнівністю і логічністю фізичних законів випливають з її “сьогодні”… Цю необґрунтовану думку і хибну віру в сталість і міцність земних цінностей і феноменів треба замінити істинною вірою, в те, що люди, завжди і в усьому залежать насамперед від рішень святої і великої волі Господньої. “Якщо завгодно буде Господу, і живі будемо, то зробимо те чи інше”, – ось непогрішна формула, що стосується нашого майбутнього, не тільки особистого, а й усього людства. Якщо ми витіснимо, бодай трохи, зі своєї свідомості це неприродне ставлення до життя, що випливає тільки з нашої зарозумілості й самовпевненості, – ми зараз же побачимо всю неможливість і нерозумність побудови свого майбутнього тільки на такому піску, або краще сказати парі, якою є наша людська воля та наше фізичне життя – “Бо що таке життя ваше, – пара, що з’являється на малий час, а потім зникає”.

Але ось, що дивно: за всієї своєї слабкості та смертності, людина є, водночас, і дивовижною силою. Не фізична, не матеріальна, духовна; величезна, духовно-творча, або величезна духовно-руйнівна сила. Людина підкорює гори й океани, господарює в надрах землі, утверджує свою владу над повітрям, будує швидко і так само швидко руйнує багато чого. Будучи фізично слабшою, недовговічнішою і недосконалішою, у багатьох відношеннях, за тварин і навіть рослини, вона панує над ними… Звідки в людини така влада над світом, серед його нікчемності? Звідки в неї така сила над стихіями, серед усієї павутинності її життя? Відповідь одна – від духу, – від, невидимої, очима її духовної сутності, дорогоцінної печатки Вищого Розуму в ній. Цю сутність і печатку сили нетутешньої намагаються заперечувати або виводити її існування з матерії; однак, сама енергія і сила цього заперечення в матеріалістах йде не від їхньої матерії, а від їхнього духу, – нехай сліпого й хворого, але духу, який носить у собі печатку вищого світу.

 

АПОКАЛІПСИС МАЛОГО ГРІХА

“Але маю проти тебе те, що ти залишив першу любов твою” (Одкр. 2:4)

Дрібний гріх, як тютюн, до того увійшов у звичку людського суспільства, що суспільство йому надає всілякі зручності. Де тільки не можна знайти цигарок! Скрізь можна знайти попільничку, всюди існують спеціальні кімнати, вагони, купе – “для курців”. Навіть не буде перебільшенням сказати, що весь світ являє собою одну величезну кімнату, точніше один величезний вагон у міжзоряних сферах: “для курців”. “Палять” – дрібно-спокійно грішать усі: старі й малі, хворі й здорові, вчені й прості… Злочинцеві перед стратою дозволяють викурити цигарку. Немов повітрю мало в земній атмосфері, або занадто прісне воно, – треба створити собі якесь димне, отруйне повітря і дихати, дихати цією отрутою, впиватися цим димом. І ось усі впиваються. До того, що “той, хто не палить”, – явище майже таке ж рідкісне, як і той, хто “ніколи не бреше”, або той, хто “ні над ким не возвеличується”… Тютюновий ринок – один із найзначніших у світовій торгівлі, і щороку мільйони людей працюють, щоб забезпечити можливість іншим мільйонам і мільйонам вдихати їдкий дим, обволікати його наркозом свою голову й увесь організм.

Чи в природі людини дрібно, наркотично грішити – “курити”? Дивним видається саме питання. Чи в природі людини йти проти природи? Чи в природі наркотувати себе? Задоволення кокаїном уряди забороняють, а тютюном заохочують. Дрібні гріхи людським законом дозволяються, до в’язниці вони не приводять. Усі винні в них, і ніхто не хоче кидати в них каменем. Тютюн, як “маленький кокаїн”, дозволений, як маленька брехня, як непомітна неправда, як убивство людини в серці або в утробі. Але не те говорить Одкровення Боже – воля Живого Бога. Господь не мириться ні з маленькою неправдою, ні з єдиним убивчим словом, ні з одним, перелюбним поглядом. Маленька травичка беззаконня настільки ж окаянна перед Господом, наскільки велике дерево злочину. Безліч малих гріхопадінь, безсумнівно, важчі для душі людини, ніж кілька великих, які завжди стоять у пам’яті, які можна завжди зняти в покаянні. І святий, звичайно, не той, хто робить великі справи, але хто утримується і від найменших злочинів.

Проти великого гріха легше почати боротьбу, легше зненавидіти його наближення. Відомий випадок із праведним Антонієм Муромським. До нього прийшли дві жінки: одна журилася про свій один великий гріх, інша самовдоволено свідчила про свою непричетність до жодних великих гріхів¹. Зустрівши жінок на дорозі, старець велів першій піти й принести йому великий камінь, а іншій – набрати побільше дрібних камінчиків. Через кілька хвилин жінки повернулися. Тоді старець сказав їм: “Тепер віднесіть і покладіть це каміння точно в ті місця, звідки ви його взяли”. Жінка з великим каменем легко знайшла те місце, звідки вона взяла камінь, інша ж марно кружляла, шукаючи гнізда своїх дрібних камінців, і повернулася до старця з усіма каменями. Прозорливий Антоній пояснив їм, що ці камінці виражають… У другої жінки вони виражали численні гріхи, до яких вона звикла, вважала їх нізащо і ніколи в них не каялася. Вона не пам’ятала своїх дрібних гріхів і спалахів пристрастей, а вони виражали безвідрадний стан її душі, нездатної навіть до покаяння. А перша жінка, яка пам’ятала свій гріх, хворіла цим гріхом і зняла його зі своєї душі.

Безліч малих, негідних звичок – твань для душі людини, якщо людина утверджує їх у собі або усвідомила як “неминуче” зло, проти якого “не варто” і “не можна” боротися. Ось тут-то і потрапляє душа в пастку ворога Божого. “Я не святий”, “я в миру живу”, “я маю жити, як усі люди”… – заспокоює себе ниюче сумління віруючої людини. Людино, людино, звісно, ти не святий, звісно, ти “живеш у миру”, і “мусиш жити, як усі люди”, і тому – народжуйся, як усі люди; помирай, як вони; дивись, слухай, говори, як вони, але навіщо тобі переступати Закон Бога – “як вони”? Навіщо тобі морально так не пахнути, “як вони”? Задумайся над цим, людино.

Як важко зрушити душі з хибної, але звичної думки. Психологія атеїстичного світу цього так міцно в’їлася в психічний світ сучасної людини, що стосовно гріха і злочину проти Божих Законів майже всі люди діють однаково – “за штампом”. Найсумніше ж, що зло вселило людям “вимогами природи” називати вимоги гріха. Вимога природи – дихати, в міру харчуватися, зігріватися, приділяти частину доби сну, але ніяк не наркотувати свій організм, безглуздо прив’язуватися до міражу, до диму.

Адже варто тільки чесно замислитися над цим питанням, як зло саме виринає на поверхню совісті. Але в тому-то й річ, що сучасній людині ніколи замислитися над єдино важливим питанням, яке стосується не маленького цього 60-70 річного життя, а вічності його безсмертного існування в нових, великих умовах. Поглинута зовсім неправильно розумінням ” практики”, людина сучасна, занурившись у своє практично-земне життя, думає, що вона справді “практична”. Сумна помилка! У хвилину своєї неминучої (завжди дуже близької від неї) так званої смерті вона на власні очі побачить, наскільки мало практичною вона була, звівши питання практики до потреб свого шлунка і зовсім забувши свій дух.

А поки що людині справді “ніколи” задуматися над елементарними моральними законами свого життя. І, нещасна людина, сама страждає невимовно від цього. Як дитина, що безперестанку торкається вогню і плаче, людство безперестанку торкається вогню гріха й похоті, і плаче, і страждає, але знову й знову торкається… не розуміючи свого стану духовної дитячості, яка в Євангелії називається “сліпотою”, і є справжнісінька сліпота серця за наявності фізичних очей.

Людство саме себе вбиває через гріх, і кожна людина так само. Обурюючись, хвилюючись злом, розгнуздуючи нижчі інстинкти, людство собі готує страшну долю, як і кожна людина, що йде цим шляхом. Ті, що сіють вітер, – пожнуть бурю. І ось над цим, над єдино важливим – “ніколи” замислитися… “Живи миттю”, “що буде, те буде” – відмахується душа від самої істини, яка всередині її каже, що треба їй увійти в себе, зосередитися, оглянути прихильності свого серця й подумати про свою вічну долю. Творець світу велів піклуватися людині тільки про день; світ велить піклуватися тільки “про мить”, занурюючи людину в море турбот про все життя!

Тема про морально маленького зовсім не дрібна. Тут відображення апокаліптичного докору Божого християнському світові, що він “забув першу любов свою”. Наскільки чистішою і морально вищою за людину зараз є навіть та похитнута природа, з якої створено її тіло. Наскільки чистий камінь, готовий волати проти людей, які не віддають славу Богові, наскільки чисті квіти, дерева у своєму дивовижному колі життя, наскільки чудово покірні Закону Творця звірі в чистоті своїй. Божа природа не палить, не наркотикується, не розпустується, не витравлює Богом даного плоду. Безсловесна природа вчить людину, як треба нести Хрест послуху Богові серед усіх бур і страждань цього життя. Потрібно людині задуматися над цим.

Дехто думає, що все, що відбувається тут, на землі, не матиме жодних наслідків. Людині з нечистою совістю, звичайно, так приємніше думати. Але навіщо обманювати себе? Рано чи пізно доведеться побачити сліпучу таємницю чистоти світобудови.

Ми себе відчуваємо як “життя”. Невже ж ми себе так дрібно розцінюємо і так неглибоко розуміємо Того, Хто створив світи, щоб думати про цю земну життєву суєту як про буття людини? Ми набагато більші й вищі за те, що ми звикли тут, на землі, вважати не тільки своїм життям, але навіть своїми ідеалами. Але ми: зерно, покладене в землю. І тому нам зараз не видно поверхні всесвіту, тієї істинної картини природи, яка відкриється нашим очам у хвилину так званої смерті, тобто для всіх вельми скоро.

Що таке смерть? Смерть – це зовсім не труна, не балдахін, не чорна пов’язка на руці, не могила глині. Смерть – це, коли паросток життя нашого вилізе на поверхню землі і стане під прямі промені Божого сонця. Померти і прорости зерно життя має ще тут, у землі. Це так зване в Євангелії “народження духом”, “друге народження” людини. Смерть же тіла є залишення паростком землі, вихід із землі. Кожну людину, яка отримала хоча б найменшу духовну закваску, хоча б найнезначнішу євангельську перлину “всередину себе”, очікує зовсім не смерть, і навіть – далеко не смерть. Для мертвих же духом, звісно, труни, могили, чорні пов’язки – це все реальності. І їхньому духу не можна буде вийти на поверхню істинного життя, бо вони на землі для себе, для гріхів своїх не померли.

Як яйце, ми закриті від іншого світу тонкою шкаралупою тіла. І шкарлупки наші б’ються одна за одною… Блаженна людина, яка виявиться живим, сформованим для майбутнього життя організмом. Гідний плачу стан того, хто виявиться безформною рідиною… і ще навіть може бути огидною за своїм моральним запахом!

Тут, на землі, ми істинно в темряві духу, в “утробі” його. І невже не злочинно, перебуваючи в такому стані, не готуватися до свого справжнього народження, але вважати свій морок – або ідеальним гранично-радісним місцем життя (як вважає оптимістичний атеїзм), або незрозумілим місцем безглуздих страждань (як вважає атеїзм песимістичний)?

Фізичним очам сенс, звісно, не видно, але в нього дуже легко, більш ніж легко повірити, подумавши над собою і над Євангелієм. Про цей сенс кричить уся природа; про нього починає кричати будь-яка душа людини, що прокинулася.

Як дбайливо всім нам, “не-пророслим” людям, треба ставитися одне до одного… Як треба оберігати одне в одному це проростання, цей вихід на вільне повітря, під Боже сонце!

Людина страшенно за все відповідальна, і важко теоретично уявити собі нещастя тієї людини, яка, атеїстично проживши на землі “так, начебто нічого немає”, раптом опиниться віч-на-віч із реальністю, яка не лише яскравіша за цю нашу землю, а й навіть перевершує всі наші поняття про реальність… Чи не за ці душі страждав Господь у Гефсиманському саду? У всякому разі, і за них він прийняв страждання на Хресті.

Якби видиме небо не відокремлювало нас від неба невидимого, ми б здригалися від тих невідповідностей духу, які існують між ангельською торжествуючою церквою та нашою земною церквою, майже не войовничих, в’ялих людських душ. Ми б жахнулися і зрозуміли б ясно ту істину, яка нам зараз незрозуміла: що зробив для нас Господь Іісус Христос і що Він робить для кожного з нас. Його спасіння ми уявляємо собі майже теоретично, абстрактно. Але коли б ми побачили, з одного боку, білосніжні сонми блискавично-променистих чистих духів, вогняних, полум’яних, які горять неймовірною любов’ю до Бога і прагнуть до порятунку всього творіння, та, з іншого боку, побачили б землю з її сотнями мільйонів напів-людей, напів-комах, із серцями, спрямованими тільки до землі, людей, що пожирають одне одного, самолюбних, ласунів, грошолюбів, незговірливих, одержимих темними силами, що прилипли до них, ми б жахнулися й охрипнули. І нам би постала ясна картина безумовної неможливості порятунку “природними” шляхами. Міркування окультистів про еволюційний рух перевтілюваного людства вгору нам би здалися, в кращому разі, божевільними. Ми б побачили, що темрява над людством не рідшає, а згущується… І ми б зрозуміли, що зробив для людей Творець, який втілився на їхній землі. Ми б побачили, як колоски навіть з одним зернятком беруться небесними жниварями на небо, що найменша іскра Христова в людині – як єдине зернятко в колоску – вже рятує цю людину. Усе темне закреслюється, відсікається, береться одна тільки іскра, і вона стає вічним життям людини. Слава спасінню Христовому! Воістину, ми нічого не маємо в собі, крім своєї гідності людської, яка лежить у праху. І з цього праху ми виникаємо благодаттю Христовою і іскрою несемося в небо. Але несемося, якщо запалилася в нас ця іскра любові до Бога, якщо ми здатні відштовхнутися душею від усього смертного у світі, здатні помітити це смертне в найменшому, і так само відштовхнути його від себе. Чуйність до найменшого в собі буде для нас показник здоров’я нашої душі. Якщо атоми справді містять у собі точні сонячні системи, то це чудовий приклад органічної однорідності всякого гріха: малого і великого.

Мова про необхідність відкидання навіть найдрібнішого гріха приводить нас до найважливішого питання людського життя: питання про життя після смерті.

Одкровення Церкви стверджує, що душа, яка не звільнилася від тієї чи іншої пристрасті, перенесе цю свою пристрасть у потойбічний світ, де, зважаючи на відсутність тіла (до воскресіння), неможливо буде цю пристрасть задовольнити, відтак душа перебуватиме в безперервному томлінні самозгоряння, безперервній спразі до гріха та похоті без можливості її задовольнити.

Гастроном, який тільки й думав у своєму земному житті, що про їжу, безсумнівно, мучитиметься після своєї смерті, втративши тілесну їжу, але не втративши духовну спрагу до неї прагнути. П’яниця буде неймовірно мучитися, не маючи тіла, яке можна задовольнити, заливши алкоголем, і тим трохи заспокоїти на деякий час душу, що мучиться. Блудник відчуватиме те саме почуття. Грошолюб теж… Курець – теж.

Легко зробити дослід. Нехай курець не покурить дві-три доби. Що він буде відчувати? Відомі муки, пом’якшувані ще всіма стосунками і розвагами життя. Але заберіть життя з його розвагами… Страждання загостриться. Страждає не тіло, але душа, що живе в тілі, яка звикла через тіло задовольняти свою пристрасть, свою похіть. Позбавлена задоволення, душа страждає. Так страждає, звісно, і душа багатого грішника, яка раптом позбулася багатства, любителя відпочинку, яка позбулася спокою, душа самолюба, яка отримала удар по самолюбству… Скільки самогубств було на цьому ґрунті! Усе це досвід, голий досвід нашого земного життя. Уже тут, на землі, ми можемо проробляти досліди над своєю душею. Слід кожній людині бути далекоглядною. Потрібно оберігати свій дім від підкопу (Мф. 24:43).

Відчуваючи це, невже можна спокійно вдаватися до пристрастей або навіть ділити їх на серйозні та “невинні”? Адже вогонь все одно вогонь – як доменної печі, так і палаючого сірника. І той і інший болісний для людини, що торкається його, і може бути смертельним. Потрібно зрозуміти цю безсумнівну істину, що всяка пристрасть, всяка злість, всяка похіть є вогонь.

Божий Закон уклав інстинкти тіла людського в рамки, а вольовій і дратівливій енергій душі дає істинне спрямування, щоб зручно і легко йшла людина до одухотворення. Як назвати ту людину, яка, розуміючи все це, спокійно й легковажно ставиться до своїх пристрастей, вибачає їх, присипляючи всі ознаки рятівної чуйності у своїй душі.

Треба, перш за все, перестати виправдовувати свою хіть – навіть найменшу, треба засудити її перед Богом і самим собою. Треба благати про позбавлення, про спасіння. Спаситель Господь називається Спасителем не абстрактно, але реально. Спаситель рятує від усіх слабкостей і пристрастей. Він позбавляє. Він зцілює. Абсолютно видимо, відчутно. Зцілюючи, прощає. Прощення є зцілення того, що треба пробачити. Дається воно тільки тим, хто жадає і жадає цієї правди. Тим, хто просто хоче, хто тліє в бажанні своєму, не дається зцілення. Тим же, хто горить, полум’яніє, благає, прагне серцем – дається. Бо тільки такі здатні оцінити дар Божого зцілення, не розтоптати і подякувати за нього, чуйно охоронити Іменем Спасителя від нових спокус зла.

Звісно, паління – дуже невелика похіть, як і сірник – невеликий вогонь. Але і ця похіть – духопротивна, і неможливо собі навіть уявити когось із найближчих Господніх учнів, які курять цигарки.

“Знищуй малу хіть”, – кажуть святі. Немає такого жолудя, який не містив би в собі дуба. Так і в гріхах. Малу рослинку легко виполювати. Велика вимагає спеціальних знарядь для свого викорінення.

Духовний сенс куріння і всіх дрібних “виправдовуваних” протизаконів духу є розбещеність. Не тільки тіла, а й душі. Це є хибне заспокоювання себе (своїх “нервів”, як кажуть інколи не цілком усвідомлюючи, що нерви – плотське дзеркало душі). “Заспокоювання” це веде до дедалі більшого віддалення від істинного спокою, від істинної розради Духа. Це заспокоєння – міраж. Зараз – поки є тіло – його треба відновлювати постійно. Після – це наркотичне заспокоєння буде джерелом болісної полоненості душі.

Треба зрозуміти, що той, хто “зриває”, наприклад, свою злість – теж “заспокоюється”. Але, звісно, лише – до нового нападу злоби. Заспокоювати себе задоволенням пристрасті не можна. Заспокоїти себе можна, лише протиставивши пристрасті, утримавшись від неї. Заспокоїти себе можна, лише понісши Хрест боротьби проти всякої пристрасті, навіть найдрібнішої, Хрест її неприйняття у своє серце. Це шлях істинного, твердого, вірного і – головне – вічного щастя. Той, хто піднявся над туманом, бачить сонце і вічно блакитне небо. Той, хто піднявся над пристрастями, входить у сферу світу Христового, невимовного блаженства, що починається вже тут, на землі, і є доступним кожній людині.

Міражне щастя – цигарка. Таке саме, як на кого-небудь розсердитися, перед ким-небудь погордитися, пофарбувати для людей свої щоки або свої губи, вкрасти маленький шматочок солодощів – маленьку копійчину з церковного блюда Божої природи. Не потрібно шукати таких щасть. Їхнє пряме, логічне продовження: кокаїн, удар по обличчю людини або постріл у неї, підробка цінності. Блаженна людина, яка знайшовши таке щастя, відштовхне його з праведним і святим гнівом. Це демонічне щастя, що панує у світі, є блудницею, яка вторглася в шлюб душі людської з Христом, Богом Істини і чистої блаженної радості.

Усяка розрада поза Духом Святим Утішителя є тією божевільною спокусою, на якій будують свої мрії улаштовувачі людського раю. Утішитель – один тільки Творчий Дух Істини Христової.

Молитися духом, курячи цигарку, неможливо. Неможливо проповідувати, курячи цигарку. Перед входом до храму Божого відкидається цигарка… але храм Божий – адже це ми.

Хто хоче щохвилини бути храмом Божим – відкине цигарку, як усяку хибну думку, усяке нечисте почуття. Ставлення до маленького душевного руху в собі – термометр гарячності віри людини і її любові до Бога.

Можна собі уявити такий життєвий приклад: тютюн, як рослина, не має в собі жодного зла (як і золотий пісок, як і бавовна, з якої виробляється грошова асигнація). Абрикос – Божа рослина. Алкоголь буває дуже корисний для організму людини у відомі хвилини й у відомих дозах, анітрохи не суперечачи духу, як помірний чай або кава. Дерево, матерія, з яких робляться меблі, все – Боже… Але тепер візьмемо ці складові в такому поєднанні: у м’якому кріслі розвалилася людина і курить гаванську сигару, щохвилини прихлебиваючи з чарки абрикотину, яка стоїть біля неї… Чи може ця людина в такому стані вести бесіду про Живого Бога – творити молитву Живому Богові? Фізично – так, духовно – ні. Чому? Та тому, що людина ця зараз розпущена, її душа потонула і в кріслі, і в гаванській сигарі, і в чарці абрикотину. У цю хвилину в нього майже немає душі. Він, як блудний син Євангелія, поневіряється “в далеких краях”. Так може людина втратити свою душу. Втрачає її людина весь час. І добре, якщо і весь час знову знаходить її, бореться, щоб не втрачати, тремтить над душею своєю, як над улюбленим немовлям своїм. Душа – немовля безсмертя, беззахисне і жалюгідне в умовах навколишнього світу. Як потрібно притискати до грудей своїх, до серця свого – свою душу, як потрібно любити її, призначену для вічного життя. О, як потрібно зчищати навіть найменшу плямочку з неї!

Зараз був представлений приклад неможливості зберегти свою душу, сластолюбно розподіливши її по навколишніх предметах: крісла, сигари, лікеру. Приклад узято особливо барвистий, хоча бувають у житті і ще більш барвисті. Але якщо взяти не барвистий, а сірий, але того самого розбещеного духу, – все залишиться тією ж самою атмосферою, за якої меншим гріхом буде мовчати про Христа, ніж говорити про Нього. Ось де розгадка того, чому світ мовчить про Христа, чому ні на вулицях, ні в салонах, ні в дружніх бесідах люди не говорять про Спасителя Всесвіту, про Єдиного Отця світу, незважаючи на безліч людей, які вірять у Нього.

Не завжди перед людьми соромно говорити про Бога; іноді перед Богом соромно буває говорити про Нього людям. Світ інстинктивно розуміє, що в тій обстановці, в якій він перебуває весь час, – менше гріха мовчати про Христа, ніж говорити про нього. І ось люди мовчать про Бога. Страшний симптом. Наводнюється світ легіонами слів, одержимий язик людини цими порожніми легіонами, і – ні слова, майже ні слова про Бога, про Початок, Кінець і Осередок усього.

Бо сказати про Бога – це зараз же викрити себе і весь світ. І якщо слово про Бога все ж таки сказано, його важко договорити до кінця – і перед собою, і перед світом.

Якщо в людини немає огиди до своїх маленьких гріхів – вона духовно нездорова. Якщо є відраза, але “немає сил” подолати слабкість, значить, вона залишається доти, доки людина не проявить свою віру в боротьбі з чимось більш для неї небезпечним, ніж дана слабкість, а вона залишається їй для смирення. Бо чимало людей, на вигляд бездоганних, які не п’ють і не палять, але подібних, за словом Ліствичника, до “гнилого яблука”, тобто сповнених явної або таємної гордині. І немає можливості упокорити їхню гординю, як тільки будь-яким падінням. Але залишиться поза Царством Божим і його законами той, хто сам, з тих чи інших міркувань, “дозволить” собі дрібні гріхи. Така людина, що “присипляє” свою совість, стає не здатною переступити межу справжнього життя духу. Вона залишається завжди подібною до юнака, який підходить до Христа і зараз же відходить від нього з сумом, або навіть іноді без суму, а просто щоб… “покурити”!

Ригоризм і пуританство чужі євангельському духу. Фарисейська праведність без любові – темніша в очах Божих, ніж усякий гріх. Але і теплохолодність християн у виконанні заповідей – так само темна. Як тих, хто фарисействує, так і тих, хто торгує і палить у храмі Божому, однаково виганяють із храму.

“Бо воля Божа є освячення наше” (1Сол. 4:3). Чуйна совість сама загострить зір для виявлення того чужого пилу, який лежить на ранах душі.

Син Божий і Син Людський дав нам одну заповідь для спраги: “Будьте досконалі, як Отець ваш Небесний досконалий є” (Мф. 5:48). У ній Господь ніби говорить: “Люди, Я не даю вам міри – визначте її самі. Визначте самі міру вашої любові до чистоти Моєї і вашого послуху цій любові”.

* * *

¹ “На сповіді часто нерозумно свідчать люди про це саме, не розуміючи, що не для самовиправдання, а для самоосуду вони прийшли.”

 

Агонія самотності (пневматологія страху)

I

Страх – агонія людства… Важко до кінця її зрозуміти і зовсім не можна вилікувати. Її можна тільки зцілити небом або заглушити землею, загальмувати метушнею, прикрити турботами; відволікти тільки себе можна від цієї муки різними прагненнями, планами, надіями, короткими радощами землі або іншим її болем.

Страх, як вітер, зустрічає людину на всіх шляхах її. Чого тільки не бояться люди у світі! Відійшовши від своєї довіри до Творця, вони будують своє земне життя, оточені тривогами, побоюваннями, страхом і жахом.

Переставши перебувати в раю солодкої Божої довіри і своєї довіри до Бога, люди стали болісно всього боятися і весь світ лякати собою. Люди наповнили землю неміцністю і злиднями, в якій живуть ті, кого невпинно кличуть в інше, вище життя, але вони майже не відгукуються на нього. Людина, що потонула в землі, бачить зараз тільки чорноту землі. І вся природа відчуває цю відлученість людини від вищого життя і свободи, і мучить її, і боїться її… Терни оточили життя людське, і вовченята виросли на його дорогах. Зло і страх стали жалити людину. Вони можуть її жалити тільки “в п’яту” (Бут. 3:15), але в п’яті, тобто в зовнішніх, периферійних почуттях і думках, зосередилося тепер усе земне життя, що спало з висоти світлого Розуму. І, уражена у свою жалюгідну п’яту, людина почала знемагати всією глибиною свого єства – така вона слабка, позбавлена Благодаті. Як звір, вона тремтить і боїться всього, “Страх і трепет напали на мене, темрява накрила мене” (Пс. 54:6).

Втративши свою “першу любов” (Одкр. 2:4) і ще не навчившись останньої своєї любові – у Христі, – людина озиралася у своєму величезному й холодному лігві світу і – боялася. Так почалася її історія, яка не зжита донині людством. Вона почала вистигати очима від небезпеки, від невірності свого життя і життя іншої людини. Злі сили почали мучити її, вабити до себе, дарувати їй свої примарні насолоди, а після бити її, насолоджуючись її беззахисністю і затьмареністю. І людина звикла до влади темних сил над собою. І стало її відвідувати нове почуття: радість бути злою і страшною для оточуючих. І що більше вона живе у своїй злісній насолоді ненависті до іншої людини, владності та гордості, то більше вона боїться й побоюється іншої людини.

Таємниче і страшне народження людини у світі. Страшний для людини перехід із темної утроби світу в таємничу вічність. Страшна своєю новизною і відповідальністю кожна хвилина цього життя. Але людина навчилася обманювати свій страх, ховати його, навіть сміятися над ним; обманювати його, навіть підкоряючись йому і приносячи йому жертви, для отримання більшої легкості існування під його владою. Такою є сутність стародавнього і сучасного ідолопоклонства, культивування штучного саду життя і думки поза Богом… Людина обманює себе, живучи бездушно і безстрашно.

Сучасний біг людства, його інтересів, його уяви і цивілізації, прискорене обертання людей у просторі та часі виростає не тільки із соціального і культурного зв’язку людей, а й зі страшної самотності людини у світі, від самотності, яку людина хоче приховати від себе і від інших.

Стародавнє поклоніння ідолам і фетишам було вже явищем цієї самотності. Прагнучи приховати від себе і від інших свою нікчемність і свою метафізичну наготу без Бога, людина будувала і будує світ. Але навіть у цьому темному прагненні людини – приховати від себе самої свою слабкість і малість, криється іскра її свободи у виборі свого шляху.

Людина, яка не оцінила і не цінує своєї високої гідності і своєї свободи бути сином Божим, повинна тепер вчитися цієї свободи віри в Бога, любові до Бога і слухняності Йому крізь увесь біль своєї нелюбові, своєї невір’я і непослуху. Залишаючись Божою, до останньої своєї пилинки і травинки, земля стала суворою школою для людини. Запашна близькістю до небесного світу, земля стала для людини суворим училищем Божої правди. Внутрішнє зло людської нелюбові до Бога зробилося і все робиться зовнішнім, фізичним та історичним оточенням людини. Зло, що виникає в душевній безодні і не омивається покаянням, йде ранами, виразками і хворобами по тілу землі. “Терни і вовки” Біблії (Бут. 3:18), якими оточене наше життя, – це наші хвороби, наші страхи, наші сум’яття і жахи; вони вповзли, втекли, влетіли у світ зовнішній крізь внутрішній світ людської душі, що здригнулася і здригнулася від своєї зради Бога.

Історики стародавнього світу (як Fustel de Coulange – “La Cite antique”) свідчать про той нелюдський, “тоталітарний”, темний страх, яким рухалася й спрямовувалася історія стародавнього світу.

У всіх сферах життя люди були рабами свого темного страху, доки не був даний їм новий страх – високий страх святого закону. Творець виліковує людей страхом Свого Закону від страхів землі. Людство, яке затьмарюється і чогось весь час боїться на кожному кроці, може бути вилікувано від темного страху тільки новим страхом, вищим, світлим; уже не безглуздим тремтінням перед жахом життя й долі, а страхом благоговіння перед законом Творця та Його Духа, страхом моральної відповідальності за дані таланти правди й любові. “скинь взуття з ніг твоїх, бо місце, на якому ти стоїш, є земля свята” (Діян. 7:33).

Після втілення Логоса і пришестя у світ вогню Духа вся земля (для вищої свідомості людської) стала святою і гріх людський серед землі набув ще більшої огидності, є ще більшим божевіллям, ніж за часів одного Закону. Світлий страх перед палаючим кущем великої Божої досконалості є початком останньої мудрості людини: “Початок Премудрості – страх Господній” (Пс. 110:10). Словом Своєї Істини Творець вирвав смертельну стрілу з життя людства і вразив зло цією ж стрілою. Звільнивши страх від його демонічної отрути, Дух Божий став зміцнювати і підносити цим страхом серця людей. І, звиклі до страху, як до свого життя, люди стали харчуватися новим, вищим страхом, і повертатися до Бога, до сенсу свого життя, звільняючись від своїх старих страхів. Страх виявився знешкодженим, перетвореним, піднятим до неба…

Цей страх Божий здатний до нескінченного піднесення і стоншення, і виходить зі сфери всякої боязкості. Тому він не був скасований приходом на землю Боголюдини, яка принесла світові Новий Завіт, вже не страху, а безстрашності любові. Страх залишився у світі, як світлий німб над вогненним людським прагненням до Божої Чистоти.

Людство стало жити між двох страхів: чистим, святим і темним, грішним, загоряючись то одним, то іншим страхом. Людина ще залишилася здатною, поряд із піднесеними почуттями благоговіння ангельського перед Іменем Господа Сил, приховувати в собі й виявляти темний демонічний страх – марновірства, самолюбства й егоїзму.

Глибока душевна роздвоєність, пережита і усвідомлювана багатьма людьми, може бути зцілена тільки очищенням і освяченням страху. Знищити у своїх переживаннях будь-яку ознаку якого б то не було страху неможливо. Але можна піднести свій страх. У цьому відбувається релігійне цвітіння людської особистості.

Перший темний страх людини є боязнь побачити Бога. Це – всесвітнє постійне ховання Адамалюдства від близькості Божої. “Наг єсмь і сховався” (Бут. 3:10). Так і донині людство ховається від Бога у своїх справах, почуттях і бажаннях.

Другий темний страх людини – це боязнь побачити людину. Глибина антропологічної правди розкривається вже на перших сторінках Біблії:

“Ось… я сховаюся і буду вигнанцем і блукачем на землі, і кожен, хто зустрінеться зі мною, уб’є мене” (Бут. 4:14). Це слова Каїна після вбивства брата.

Як боїться людина не знайти Бога, так боїться вона і знайти Бога, побачити свого Спасителя всередині себе і всередині іншої людини. Боїться інколи людина знайти вищу людяність у собі й у братові.

“Де ти, людино?” (Бут. 3:10), – кличе Дух Божий усе того ж давнього біблійного Адама, людство. І кожна людина, свідомим – чи несвідомим – рухом душі своєї відповідає Богові: “Голос Твій я почув у раю, і злякався, бо я голий, і сховався” (Бут. 3:10).

Втеча від людини є лише другим етапом відходу від Бога. Ті, хто пішов від Бога, але ще не пішов від людини, близькі до повернення до Бога. Метафізично відхід людини, яка не вірить у Бога, від іншої людини є останньою формою морального соліпсизму, злоякісною пухлиною людства, яке розвивається не в бік Божественної істини, а в бік своєї власної егоїстичної істоти.

Страхи злих служать злу. Боїться людина визнати себе духом жебраком і нагим. Усвідомлюючи ж себе нагим, боїться звернути чоло своє і вічність свою (людяність) до Бога. І, боячись цього, боїться виявити де-небудь, у світі або у своєму житті Бога. Так виганяє сама себе людина від лиця Божого в “темряву зовнішню”, де “плач і скрегіт зубів” (Мф. 8:12), безвихідне страждання людяності, яка не бажає для себе померти і воскреснути в Бозі.

Жахом своєї невідповідності Богові, що іноді дуже глибоко живе, пояснюється невір’я людини, ця темна людська боязнь виявити у себе або де-небудь у світі Бога. “Немає Бога!”… “Не може бути Бога у світі, де стільки зла і страждань!”. Адже це вже є знання про Бога, і вже трепет перед своєю і світовою невідповідністю Йому. У невір’ї є жах можливості зустрічі з Богом. Страх відсувається, душа заспокоюється невір’ям… Так тільки птах страус, що бігає по землі пустель, ховає свою голову в пісок, рятуючись від переслідування. І так людина ховається в порожнечу від Творця.

Але ми бачимо в страху занепалої людини і райську відповідь першої сором’язливої цнотливості творіння: “Господи, відійди від мене, бо я людина грішна!” Так вигукує, охоплений соромом і жахом своєї слабкості й нечистоти, апостол Петро після явленої йому чудесно милості на Тиверіадському озері. Тут відкривається вже не темне прагнення втекти від Святого Святих, але ангельське приховування себе від Нього, з любові до Нього, від сорому за себе, за свою неміч і непідготовленість до цієї зустрічі.

І людина в цьому світлому жаху вже носить у собі відсвіт Раю, радість херувимів і серафимів, що закривають обличчя свої від Сонця любові.

Усякому істинному покаянню притаманне почуття святого приховування себе від Бога, яке показує райську природу людського покаяння як знаходження місця своєї духовної відповідності Богові. Світлий трепет блудного сина перед любов’ю Отця, який усвідомлює, що він “не має права називатися сином”, – це той самий страх, що й страх апостола Петра після чудесного вилову риби на Галілейському озері.

Якби наших людських сердець торкався тільки такий страх! Але ми, люди, буваємо або байдужо-стримаючими до всього – до життя і до смерті, до добра і до зла, або надзвичайно страхітливими і полохливими, недовірливими до життя, до стихій, до звірів і людей. І навіть сама безстрашність наша часто є не ознакою Вічного Життя, яке в нас розпочалося, а тільки одним із виразів, нашого байдужості до таємниць життя та його святинь.

Самовпевнена людина, яка не боїться жодних труднощів життя і смерті, раптом буває налякана однією можливістю отримати догану начальника, викликати глузування суспільства або, навпаки, не отримати будь-якої відзнаки, задоволення самолюбства. Хоробрі воїни бліднуть від слова або погляду слабкої жінки. Темний страх завжди викликається пристрастю. Цей страх є завжди наслідком невірної любові або до світу, або до іншої людини, або до себе. Але буває страх і від душевної порожнечі, від втрати людиною себе. Цим останнім страхом злякався апостол Петро на подвір’ї Каяфи, у присутності Самого Христа Cпасителя. Життя готовий віддати за Христа, він (такий наслідок самовпевненості) раптом загубився і злякався.

Серед свого темного страху сучасна людина схожа на найпримітивнішу. Чого тільки не бояться люди! Життя сучасної людини, як і стародавньої, виткане зі страхів, які проносяться в її душі, як птахи, не завжди відображаючись на екрані її свідомості. Сучасна людина не усвідомлює всіх своїх страхів. Але, якщо в її серці немає повного миру, можна сказати, що страхи, ці діти її людських пристрастей, живуть у її душевному домі.

Страхи входять у двері й вікна людини, свистять у її замкових щілинах, наповнюють усі пори життя, паралізують діяльність людей діяльних і збуджують до діяльності недіяльних. Хто не байдужий, чогось та боїться, іноді – багато чого. Правителі і піддані, начальники і підлеглі, багаті і бідні, здорові і хворі. Кожен боїться по-своєму… Безсумнівно, що, з усіх боків залякувана всілякими особистими, громадськими та світовими привидами, сучасна людина ще більший раб демонічних страхів, ніж стародавній язичник або наївний африканець наших днів.

Ще недавно безліч людей, заляканих авторитетом “науки”, поспішали зректися вищих цінностей свого життя і культури – від Творця, від вічного спасіння свого, від Євангелія, від своєї душі… Хіба це не був страх перед привидами? Зникли тепер ці дитячо-наукові висновки минулого століття перед світлом нового людського пізнання, перед новим словом науки, яка вже не протиставляє себе Богові, але скромно усвідомлює свої межі.

Людину мучить власне тіло. Тіло людське має власне розуміння щастя і горя, радості і печалі. Тілесні емоції бувають для людини новим джерелом страждань і страхів – страхів тіла і страхів поступитися тілу. Тіло косе, наполегливе і грубе щодо духу, воно має свою власну психологію і волю. Воно наступає на дух людини, як лев; зв’язане духом, перетворюється на жалюгідного пса. Воно “від світу цього”, і вищих запитів людського духу не визнає; його доводиться примушувати до доброї справи, до молитви, до самовіддачі.

Тіло “душевне” (1Кор. 15:44) боїться багато чого. Воно нерідко тремтить, тоді як дух людини залишається мирним і відданим у руки Божі (досвід багатьох віруючих людей під час повітряних бомбардувань).

Людина боїться зустріти саму себе, бо знайшовши себе, людина може знайти Бога. А Бога не хоче людина зустріти. Тому людина боїться своєї великої глибини і тікає все життя від найменшого заглиблення в себе. Увесь біг її життя, уся метушня світу, уся динаміка її цивілізації, з її нівелюванням і стандартизацією життя, її розваги й захоплення, турботи, плани й ентузіазм немов би виганяють людину з Обличчя Божого і позбавляють людського обличчя. Але – “Куди піду від Духа Твого, Господи, і від Лиця Твого куди втечу? (Пс. 138:7) – невіруючого або маловірливого людства спрямований до того, щоб тікати від своєї глибини, від своєї тиші, де сховане райське блаженство, де Бог зустрічає людину. Біжить людина від духовного світу – куди? У порочне коло зовнішньої творчості, зовнішніх завдань, зовнішніх стосунків до людей, швидкоплинних успіхів, радощів, що миттєво виникають і ніколи не насичують. І людина дедалі більше боїться залишитися наодинці із самою собою. Вона вже більше не дивиться на зірки, не замислюється в тиші над життям. Глибина її душі, що може вмістити велику любов Самого Творця, не радісне для неї, але моторошне бачення.

Людина боїться глибини свого безсмертного “я”, своєї абсолютності, “здатності на все”: можливої безодні свого злочину і граничної своєї самовіддачі Богові.

І в усьому людина страшиться болю свого, і невідомого, як несподіваного болю. Боїться вона і самого страху свого, бо страх є біль; і радості навіть іноді боїться людина, бо радість невірна і, йдучи, приносить біль; людина може боятися радісних своїх надій. Наскільки глибока людина, так таємничо-безмежний світ її духу; можна воістину сказати: такий дух, як людський, міг бути даний тільки безсмертній людині.

Наукова психопатологія і психотерапія занадто абстрактно (і тому невірно – поза критеріями добра і зла) досліджують сферу несвідомого; тому, навіть у найтонших своїх аналізах, не можуть торкнутися справжніх таємниць життя людини.

 

II

Світлі страхи народжуються від страху Божого. Благоговіння, трепет віри і надії входять у серце людини гострим болем і блаженством світлого страху.

Той, хто любить волю Божу більше за своє життя, боїться зробити що-небудь у світі “від себе”, а не “за Богом”, зробити що-небудь так значить для нього заподіяти собі муки. І людина обережно ходить і наповнює світ тільки запашним медом життя. Людина боїться гріха, але не як зовнішньої, фатальної сили, а як чогось, співзвучного своїй слабкості… “Не введи нас (нашу слабкість!) на спокусу” (на випробування), “не піддавай її іспиту”, – просить Бога людина, яка упокорюється… “ти розчавиш змію і гадюку, лева і дракона розтопчеш” (Пс. 90:13) – відповідає людині Бог. Цю істину 90-го псалма знає вірна Богові душа і не боїться ні темряви навколишнього світу, ні своєї. Вона боїться лише одного: страшно засмутити Улюбленого! Це – страх учнів Христових. Людина тоді боїться вже не мук своєї невірності Богові, але втрати цих мук; боїться мирних і безболісних для себе порушень Божественної волі. Це – вище коло страху, що вводить у небесну гармонію духу і цю гармонію в людині охороняє. Світлий страх надихає і живить людину своєю мукою.

Окрилена, піднесена цим страхом божественної любові, людина знаходить свободу від гріха і звільняється від нижчих мук страху.

Досвід “розрізнення духів” (1Ін. 4:1) є досвід і розрізнення страхів. Страх завжди натхненний якимось духом. Темні страхи гнітять, знесилюють, вбивають. Світлі страхи збирають душу, очищають, вводять у світ Святого Духа.

Темний страх є брак любові до Бога і до ближнього. Той, хто любить, перестає боятися. “Любов перемагає страх” (1Ін. 4:18). Як свобода руху перемагає скутість, так любов перемагає страх. Чиста, синівська відданість людини Богові, або братерська відданість серця іншій людині, перемагає страх себелюбства, що охолоджує, замерзає, замерзає в серці. Але це стосується тільки істинної любові. Невірна, рухома пристрастю або похоттю любов не знає безстрашності; вона не перемагає страху, але підсилює його, бо посилює самість людини. Навіть материнська любов, одна з найвищих і жертовних любовей цього світу, лише в натхненності й піднесенні до Бога себе й коханих перемагає природний страх.

Повне звільнення від природних і протиприродних страхів досягається тільки через “звільнення сина” – коли син, тобто Божа людина, звільняється в самій душі людській, і здійснює це звільнення Син Божий, “Звільнення сина” відбувається через витіснення з людської душі будь-якої пристрасті і тим самим пов’язаного з нею страху. Іноді всіх пристрастей і всіх страхів. Тоді всі тіні йдуть із душі; і навіть тіні тіней її залишають.

Св. Іоанн Златоуст говорив, що для нього жахливішим за вічні муки було б побачити лагідне личко Господа Іісуса Христа, яке з сумом відвертається від нього… Ось психологія істинної віри: страх засмутити улюбленого Господа, не прийняти з безмірністю духу Його безмірну любов.

Ані Іоанн Златоуст, ані інші праведники не були, звісно, вільні на землі від страхів людини, яка “у світі живе, і плоть носить”. Супутник Павлів, Лука, каже, що ангел, який з’явився ап. Павлу на кораблі, під час жахливої бурі, сказав: “Не бійся, Павле, ти маєш постати перед Кесарем” (Діян. 27:24). Безсумнівно, ангел зі свого духовного світу бачив, що в апостола був тоді і певний плотський страх. Ми бачимо далі, як, ідучи в’язнем Аппієвою дорогою до Риму, старий апостол “підбадьорився”, побачивши тамтешніх братів. Такий людяний опис цієї немочі апостола. І не раз він відчував занепокоєння. “Коли ж прийшли ми до Македонії, плоть наша не мала… спокою, але ми були стиснуті звідусіль: ззовні – напади, всередині – страхи” (2Кор. 7:5).

Вітер світу рябив і страхом поверхню цієї до кінця боговідданої душі. Але він не завадив її апостольській справі. У цьому і відкривається сила Божа, що діє у відданій Богу слабкості людській. Уся краса людини в тому, що ніщо не в силах утримати її від справи Божої у світі. Світ шукає “сильних” і їх розсіює, як прах. Творець наближає до Себе “слабких” (у їхній власній свідомості), тому що тільки людина, яка правдиво усвідомила себе слабкою і потребує сили Божої, може прийняти силу Божу.

Людина боїться вмирати в Бозі, до кінця присвячувати себе і все Богові. Але їй не треба лякатися ні уявної величі своїх зусиль і жертв на шляхах до Бога, ні своїх слабкостей, ні страхів на цих шляхах. Крізь усі ці безодні переноситься людина силою Божою, коли це треба для справи Божої і людської у світі. А не треба, і людина знову стоїть біля безодні своєї, безсила і блаженна у своїй безстрашній нікчемності.

Вірна душа, яка перебуває у бажанні вірності, залишається завжди у світлій настороженості, вона боїться не впізнати волі Божої або, знаючи її, в чомусь зрадити їй. “Не введи нас у спокусу” (Мф. 6:13), – молитва всіх, хто правдиво усвідомлює можливість своєї неуваги, своєї неуважності, свого захоплення другорядним і свого падіння.

Але почуття своєї слабкості в християнина ніколи не переходить в inferiority complex². Навпаки, це почуття є крилом віри, мужності й утвердження в Бозі. З огляду на свою слабкість, слабкість усіх загалом людей і павутинність усього світу, людина ні в чому не покладається ні на себе, ні на будь-що “від світу”; ні в чому земному не стверджує своєї останньої надії, І в цьому ніколи не обманюється.

Сила “страху Божого” народжує в душі відштовхування від зла і потяг до правди. Той, хто живе у світлі страху Божого, бачить у своєму серці всі тіні. І що більше вміщує в собі світло Христове, то ясніше бачить найменшу свою невірність Богові й палкіше ненавидить усяке наближення гріха до свого серця, справедливо вбачаючи навіть у найменшому гріху середостіння між Богом і собою. Ця постійна увага до себе, і світла ненависть до себе, що народжується від пізнання рухів волі своєї, зовсім не схожа на ту ненависть до себе, на яку здатна відносно себе людина, яка любить тільки саму себе. Є євангельська ненависть до себе, і є демонічна. Людина, що живе у злі, теж здатна часом щиро ненавидіти себе, зневажати і побоюватися сама себе за недостатню свою досконалість у злі. Вбивця, який злякався, у совісті своїй, вбити свідків свого злочину, здатний зневажати себе за таку “малодушність” і навіть “каятися” в ній. Злочинець, який не зумів приховати слідів свого злочину, може ненавидіти себе за цей промах. Таких морально-перевернутих людей, що ходять морально “вниз головою”, змій зла жалить, звісно, вже не “в п’яту”, а – в саму голову. Ми бачимо у світі людей, які свідомо привчають і навіть примушують себе бути непривітними, грубими, кам’яними і гордими з іншими людьми (навіть інколи особливо з домашніми своїми); боїться тоді людина мати, або навіть лише показати, якусь участь до іншої людини. Розвиток цього почуття і його технічна організація: сучасний концентраційний табір.

Особливо важким стає моральний стан людини, коли її душа, немов заражена апокаліптичною “трихіною”, включається в якесь колективне зло світу. Тоді люди починають ненавидіти один одного і винищувати через зовнішні ознаки крові, раси, класу, походження або через різні ідеї, що змінюються у світі. У колективному злі моральна збоченість має більше приводів для самовиправдання, хоча самовиправдання, психологічно, не потребує зазвичай жодних приводів.

Людина, яка не вірить у світ вічних цінностей і реальностей духу, боїться бути чесною (“збіднієш”), щирою (“посміються”), правдивою (“обдурять”), доброю (“експлуатуватимуть”)… і т. д. Життя ховається під кіркою лицемірства, умовності. Усе робиться двояким і напівправдивим. Над душами розливається інфернальне світло не від Сонця – Христа, а від фосфору людських мізків і кісток.

Пригадуються великі нічні повітряні бомбардування міст. Величезна фосфорична пустеля мертвого світла, нелюдських вогнів, пекельних звуків і водночас якоїсь тиші, місячної безлюддя… Хто бодай раз бачив щось подібне, не забуде цього неживого світла від “ялинок смерті”, що світять над приреченим місцем землі, блиску гарматних блискавок у заграві вибухів і пожеж. Таким є світло світу, що протисвітлить Христову; це є водночас і суд над світом, екстеріоризація його неістинних думок, бажань, – усіх напівправд його життя.

Від багатьох душ у світі тягнуться до неба темні цівки кіптяви пристрастей – гордості, жадібності, злості, заздрості, жадання. Ця кіптява щоденного буття зливається над землею у величезну чорну хмару. Вона розпростерта над людським життям та історією. Від неї йде по землі тінь страху. Цієї тіні не бачать тільки байдужі люди, сп’янілі собою, або люди, охоплені божественною любов’ю…

 

III

Головне страждання людини, яка пішла від Бога, є самолюбство. Безблагодатне страждання народжується в колі неосяяної Богом любові, пре-любові.

1) Любов до хибної і нікчемної слави своєї у світі, 2) любов до хибних і швидко швидкоплинних цінностей, 3) любов до тілесних насолод і зовнішнього спокою; ці три пре-любові людські, з’єднуючись в одному колі, відкидають у світ люциферіанську тінь страху.

“Душа гордовита є раба страху; будучи самовпевненою, вона боїться всякого шереху і навіть тіней” (Ліствиця, Сл. 21, гл. 4). “Боязливість є ухилення від віри в очікуванні несподіванок” (гл. 2). – “Хоча всі боязкі марнославні, – каже св. Іоанн Ліствичник, – проте ж не всі небоязливі смиренномудрі”, “і розбійники, і гробокопачі не бояться” (гл. 6).

Першу пре-любов оточує страх безслав’я, безчестя або неотримання від людей бажаної честі. Це боязнь побачити неувагу до себе, до своїх здібностей, талантів, досконалостей. У цьому стані, наче п’яниці вина, люди шукають схвалення собі та визнання з боку інших людей, навіть тих, до яких вони абсолютно байдужі. Художник або політичний діяч, який зверхньо ставиться до “натовпу” (себе з нього виокремлює), водночас жадібно шукає в цього натовпу собі визнання і поклоніння, боячись не знайти цього. Від думки інших людей людина часто ставить у залежність своє життя. Тут один із тяжких ланцюгів загального рабства. Як ідоли, одні люди постійно шукають собі від інших людей визнання, пошани, уваги й поваги. Ті, хто не дбають про славу Божу, гостро дбають про свою славу і честь. Різні ступені та види цього загальнолюдського, а краще сказати, нелюдського прагнення, і страхів, з ним пов’язаних. У правителів і політиків вони виражаються в одному, у людей мистецтва в іншому. Тоді як справжні художники, літератори і музиканти бояться тільки збрехати у своєму мистецтві, не висловити його останньої правди (такий страх і справжніх учених), поверхневі діячі мистецтва бояться тільки несприятливої оцінки своїх творів, відсутності похвал і покупців. Не поверхневої критики вони бояться, а всякої критики, сприймаючи її як навмисне приниження їхньої особистості. Сп’янілий пристрастю самолюбства і славолюбства стає ворогом найціннішому і найрозумнішому критику. Лише піднесене, безкорисливе (“аскетичне”) ставлення до мистецтва, спрямування його на служіння Богові, і Його правді у світі, зберігає і рятує людську особистість художника від розкладання. Найтонші відгалуження славолюбства опускаються глибоко в підсвідомість людини, особливо тієї, що перебуває, через свою справу, в найбільшій залежності від думки оточуючих.

Завжди людина залежить, тією чи іншою мірою, від життя інших людей; але завдання і мета людини у світі полягає якраз у тому, щоб переходити з нижчого плану залежності від людей у вищий. Людина покликана бути залежною не від випадкових поглядів, настроїв і пристрастей людських, а від справжньої долі кожної людини, від тієї глибини її життєвого шляху, яка тільки починається на землі. На шляху своєму у вічність кожна людина може бути підтримана і укріплена іншою. Тут наша справжня кругова порука, ланцюг світлої нашої залежності один від одного.

Служіння людині (не її випадковим думкам, бажанням і слабкостям) є найблагородніша і найвища форма залежності від цієї людини. Ми ніколи не буваємо незалежними у світі. Навіть найвища форма презирства до оточуючих, ніцшеанська повість про “надлюдину”, не з’явилася б у світі, якби не було цих “оточуючих” – автора і тих, хто слухає…

Залежати від людей, служачи їм у всіх формах і на всіх шляхах життя, є шлях справжньої слави людини, слави в Бозі і вічності. “Не нам, Господи, не нам, але імені Твоєму дай славу” (Пс. 113:9) – ось шлях істинної людської слави. Чого тоді злякається людина? Будь-яку неповагу до себе з боку інших, навіть безчестя, вона прийме з чистою і лагідною совістю на шляхах свого посильного і щирого служіння всім. Живучи у світі, ця людина вільна від першої, головної спокуси – від любові до нікчемної, неістинної слави,

Шукання цієї слави зміїться на багатьох устах і в багатьох очах людських. Надихають себе люди, на короткий час земного життя, наркозом цієї слави. “Пес, що лиже пилу, тішиться смаком власної крові, не розуміючи всієї шкоди, яку він собі заподіює”, – визначає св. Іоанн Ліствичник ту шкоду, яку люди завдають самі собі, прагнучи несправжньої слави в цьому світі, забуваючи справжню свою славу, яка приходить тільки від Бога. І в царині духовній, релігійній, людина не звільнена від спокуси цієї слави і страхів, з нею пов’язаних. Тут, у царині найвищих цінностей, дух славолюбства може набути особливо тонкого і несподівано небезпечного вираження.

Постійне попередження, що лунало з вуст Господа Іісуса Христа книжникам і фарисеям, “сідати нижче” показує, що в духовній царині, не менше, ніж в іншій, людина може легко знайти поживу своєму марнославному “я” і злякатися, що ненаситна природа цього “я” залишиться голодною та бідною. “Сурмити перед собою”, радіти собою самим вигаданій або світом подарованій славі, властиво не тільки імператорам, маршалам, політикам і художникам. Найтонша, за “гнилістю” своєю, слава чатує на служителів Церкви, Божих слуг, на їхніх шляхах… Соломія, мати апостолів Якова та Іоанна, злякалася, що її сини не отримають у Царстві Божому досить високої (по-земному, як вона розуміє) слави. Вклоняючись Спасителеві, вона просила Його дати її синам місце “по праву” і “по ліву” Його сторону, коли прийде Його Царство. “Не знаєте, чого просите” (Мф. 20:22), – була відповідь Спасителя не тільки їй і своїм учням, а й усім людям, які бояться не прославитися перед іншими людьми цього світу.

Друга пре-любов, що породжує демонічний страх, є пристрасть до багатства, грошей, маєтків, речей… Корінь усіх зол є сріблолюбство, інакше кажучи, ненаситна жага до матеріального. Тут народжується один із найгостріших страхів, що терзають людство. Страх втратити або не придбати. Вони народжуються від убивчих для душі почуттів скупості й жадібності. Скупі бояться втратити те, що вони мають; тому бояться поділитися короткочасним своїм майном; жадібні бояться не скористатися можливістю, нагодою і часом збагачення. “Час – гроші” – девіз жадібного, написаний на його обличчі й на стіні його контори. Він не розуміє, що не час є грошима, а гроші є сконденсованим, кристалізованим часом, примножуваним у руках людини для кращого її посвячення Богові й ближньому. Через милостиню свою багатий примножує час своїх молитов, свого добра, своєї вірності Богові. Через любов матеріальна цінність стає і духовною цінністю. Час нескінченно дорожчий за гроші, і гроші мають цінність лише для того, хто знає духовну таємницю часу. Добро хотіло б усі гроші перетворити на любов, примножити через цей час любові. А зло хоче весь земний час, даний людям для зростання в Христовій любові, перетворити на гроші. Тому Промисел так влаштовує у світі, що, коли грошей, не обміняних людьми на добро і любов, виявляється занадто багато, вони втрачають свою цінність, і відбувається так звана “девальвація”, скорочення грошей, і час звільняється для любові. Але люди знову кидаються міняти час на гроші, все знову і знову боячись “втратити час”. Кружляє, біжить, метушиться людство в гонитві за грошима, цими “примарами буття”, боячись не встигнути схопити найбільшу кількість примар… Війни у світі ведуться через наживу, через страх її упустити або не придбати. Війни – породження цього страху. Війна є набагато більшою справою страху, ніж безстрашності та мужності. Причини воєн укорінені в метафізичному страху народів, від якого вони хочуть закритися мужністю війни. Страх справжньої або уявної небезпеки так само веде до пролиття крові, як страх відчаю перед безпросвітністю історії, позбавленої світла Вічності.

Стародавній “золотий телець”, що набуває дедалі більш “рідкої”, навіть невидимої нині “атомічної” форми, залякує країни і континенти своєю немилістю до них і кидає їх одна на одну.

Техніка прискорює виробництво матеріальних цінностей, прискорюючи і процес їх знищення. Змія матеріального пожирає свій хвіст. Хронос неблагодатного часу, що обертається лише на матеріальні цінності, знищує своїх дітей. Цивілізація, неврівноважена і не скріплена вищим сенсом життя, веде людство до загибелі, дедалі більше ускладнює, ускладнює і розоряє свій власний світ. Не бажаючи причащатися Тіла і Крові Христової, людство пожирає свою власну плоть і п’є свою кров. Люди бояться істинних пророків, які бажають відірвати його від цієї автоантропофагії, і закликають до себе фальшивих пророків і вождів, даючи їм усю владу над собою.

Багаті бояться збідніти. Бідні – пропустити зручний час захоплення майна багатих. Якщо скарби накопичені, людина боїться, не знаючи, куди їх сховати, – будинок може згоріти, землю відібрати, акції знецінитися, банк збанкрутувати, вогнетривку скриньку – зламати. Немає ніде і ні в чому впевненості. Ба більше, усюди повна невпевненість або вірна загибель… Як поранений звір, метушиться людство під гуркіт своїх бомбардувань, у заграві своїх пожеж…”

Усе руйнується і пропадає. Дім речовий і дім душевний, побудовані на піску безвір’я в Божественне Життя, перетворюються на сміття…

“Моє тільки те, що я віддав” (Св. Максим Сповідник) – ця мудрість, що відкриває безсмертя, чужа духу світу. Через уста своїх “пророків” і “мудреців” світ все говорить і говорить: “Моє тільки те, що я не віддав”, або те, “що я взяв в іншого”. І все по-новому, у кожному поколінні, вірять люди цій “істині”, яку невпинно спростовує кожна смерть людини. Судорожно ховає людина свій мотлох, своє сміття, але виривається в неї з рук цей мотлох, це сміття і знищується. Життя виходить попелом, міллю, іржею, гниттям, розкладанням, вибухами, розпорядженнями суворої влади.

Отримавши повне посвідчення в життєвості та правдивості євангельської, багато людей все ж не хочуть її бачити. Звикнувши до безперестанної втрати всього, вони замінюють колишнє своє майно надією на майбутнє і живуть, боячись розлучитися з цією надією, з примарою примари. Сріблолюбець усе продовжує у світі боятися “чорного дня” і не боїться чорної вічності.

“А боязких і невірних… доля в озері, що горить вогнем і сіркою” (Одкр. 21:8). Пророцтво це, вимовлене улюбленим учнем Небесної Любові, є одкровення і про сучасний світ та людину. Цей світ, з його знищуваними цінностями, війнами і пожежами, є, по суті, “озером, що горить вогнем і сіркою”. І доля боязких і невірних (боязких, від своєї невірності Богові, і невірних від боязкості своєї) – не мати виходу з цього озера. Бо вихід з його “вогню і сірки” дає лише Той, Хто сказав: “Я – Двері” (Ін. 10:7).

Любов до плоті іншої людини і до своєї плоті, і поставлення її сліпих, природних і нижчих за природні веління центром своїх інтересів, є новий океан людського безглуздя, з якого спливають нові ріки людських страхів.

Любов до себе і до свого тіла, в істинному дусі і розумі, не суперечить любові до Бога і до іншої людини. Мірилом любові до ближнього поставлена любов людини до самої себе. Але людина загубила дух правильної любові до себе. Мало хто з людей любить себе по-справжньому, як храм Духа Святого. Інстинкт боротьби за своє існування і найвище благо притаманний не тільки всьому організму людського тіла, а й кожному з його почуттів. Органи нюху, дотику, зору, слуху, смаку – всі почуття тіла шукають приємного для себе плотського подразнення і побоюються подразнень неприємних. Ці процеси відбуваються у свідомості й у підсвідомості людини.

Якщо “потаємна людина серця” (1Пет. 3:4) не прийняла ще в себе Життя, не запалилася і не зігрілася його вогнем, вона завжди перебуває під безперестанним впливом велінь і страхів своєї плоті та переймається специфічною “плотською” мудрістю “віку цього”, яка духу істини не має. Людина, яка не погоджується жити Христовою вірою, за законами Євангелія, стає істотою нижчою і менш чистою, ніж будь-яка з тварин. Даний для високих цілей примноження земного (і небесного) роду “синів Божих” родовий засіб перетворюється в людини невірної на ненаситне вогнище хибно-гострих, а насправді тупих, переживань, які ніколи людини не насичують, залишають у глибині людського серця осад, хворобливу оскому, страх і страждання. Потоншуючи свою чуттєву плотську радість, у житті та мистецтві, людина думає, що “потоншує своє життя”. Але хвиля нових страхів і страждань руйнує і знесилює примарне її щастя, побудоване на плоті. Людина чуттєва боїться за своє щастя, передчуваючи його швидкоплинність, і серце її страдницьки ловить плотське щастя, як повітря – риба, викинута на пісок. Незліченні хвороби, слабкості, недосконалості, довгий, порівняно з тваринами, період дитинства, дозрівання, старості та вмирання тримає людину весь час у руслі плотських страхів, ущербності та страждань. Ці страхи, як маяки, покликані вести людину до тієї істини, що вона не тільки мешканець землі. У розумінні цього полягає вся сумна наука людяності.

“Як не можна раз назавжди наповнити черево, так не можна і подолати страх. У міру зростаючого плачу віддаляється вона, а в міру збідніння плачу ми робимося боязкими”, – говорить св. Іоанн Ліствичник, маючи на увазі, звичайно, не плач від страху, а благодатний плач від любові до Бога і молитовний плач за свою невірність Йому. “Хто став рабом Господнім, той буде боятися одного свого Владики, а хто ще не боїться Його – часто приходить у страх і від тіні своєї”.

Один з аргументів войовничого невір’я, створений для спростування релігійних переживань, є витвір релігії від примітивних дикунських страхів. За цією теорією, первісна людина, лякаючись таємничих явищ природи, почала з почуття самозбереження звеличувати їх і поклонятися цим явищам як богам; з таких дикунських страхів начебто і народилася релігія, що обросла потім класом жерців-священиків, які почали експлуатувати релігійне почуття людства, заради свого матеріального прибутку… Дана аргументація не лише не пояснює релігію, але вона не пояснює і страху. Вона пояснює тільки одне з примітивних переживань людини у зв’язку зі страхом. Дане ж явище метафізичної поневоленості примітивної людини страхом свідчить не про те, що хоче з нього вивести атеїстична теорія, а про набагато глибше явище первісного життя людини; про нього була в нас мова на початку нашого дослідження. У людині існує ціла низка, ціла клавіатура, пневматологічно різних, між собою не схожих страхів. Починаючись у сфері низькій, грубій, дисгармонійній, душевне переживання, пов’язане зі страхом, розчиняється у найвищій і найтоншій гармонії небесного світу.

Про який страх, що нібито породив релігію, говорить безбожжя? Воно говорить про страх найнижчий і найпримітивніший. Не з цього, звісно, жалюгідного, тупого і темного страху створилися і вийшли найвищі переживання людства, його чисті, світлі релігійні споглядання, осягнення і діяння. Тільки лжерелігія, як і саме безбожництво, виходить із темного страху, так само як і з похмурої тупої безстрашності. Світла релігія, religio – зв’язок людини з Творцем народжується з високого, чистого страху Божого і вводить людину у вищу, світлу безстрашність.

Занепокоєння антирелігійників перед однією тільки думкою про Бога є явище якраз того демонічного страху, яким створювали й надихали всі неправдиві релігії, що сковували почуття істинної людяності. Так, ідолослужіння рухалося таким страхом. Але не тільки темний страх створював навіть язичницьку релігію. У деяких формах і язичницької релігійності можна знайти, безсумнівно, початкові елементи і справді релігійного страху.

Страх матері, яка боїться розбудити свою дитину, страх чоловіка потурбувати хвору дружину, страх людини зрадити свого друга, зрадити своєму слову, подружжю, видати таємницю іншого, опинитися невірною своїм власним переконанням – усі ці, хоча й не релігійні, але вже етичні страхи, витікають у релігійну свідомість.

Справді релігійне життя людини завжди було і є підсвідомим і свідомим розкриттям у людині істини її великої недостатності та неповноти перед Божественним Буттям. І релігія, перш за все, є правдиве, гаряче визнання необхідності заповнення свого життя Благом вищим і абсолютним.

Сутність і часткова правда всіх давніх, язичницьких релігій, навіть зовсім примітивних і пневматологічно темних, полягає не в їхній хибній філософії, не в їхніх наївних, здебільшого дитячих і неправдивих, антропоцентричних і демоноцентричних уявленнях про вищу буття і не в культових переживаннях, з цими уявленнями пов’язаних, а в виявленні та утвердженні в людині відчуття релігійної метафізичної залежності релігійної людини від вищого, кращого та могутнішого буття.

Розвиток релігійної свідомості в людстві можна уподібнити поступовому розвитку ставлення дитини до абетки; спочатку дитина нічого не бачить у ній, крім темних плям, що зливаються; потім починає розрізняти окремі літери, збагнувши й звуковий їхній зміст; потім навчається читати цілі фрази, розуміючи їх, і, нарешті, в одному акті пізнання, схоплює зміст цілої книжки, багатьох книжок. У всіх релігійних переживаннях є одна правда, без якої немає ні релігії, ні навіть псевдорелігії. Ця правда є визнання вищого світу і своєї залежності від нього. У цьому первинному смиренні людської душі – початок усіх релігій. Досконалість же релігії залежить тільки від того, кого і що люди шанують вище за себе, перед ким і чим схиляються, перед якими істинами благоговійно смиряють своє серце. Поклоніння крокодилу, корові, бику, змії або планетам – не підносить людину в Царство Боже. І тому є релігії, які не підносять, а метафізично знижують, деградують, духовно вбивають людину… Тому апостоли і проповідники Євангелія воюють не з невір’ям тільки, а й з помилковою вірою. І зрівняння всіх вір та істин є ознакою затьмареності свідомості людської.

У релігіях, як і в людях, різні бувають ступені духовної чистоти і висоти.

Абсолютна Релігія, апофеоз істини духу, є віра в Бога Втіленого Христа Іісуса, що не ставить жодних меж досконалості. “Будьте досконалі, як досконалий Отець ваш Небесний” (Мф. 5:48).

Чим вища релігія, тим із вищим страхом вона пов’язана. І тому твердження, що релігія породжена “страхом дикунів”, є дикунським розумінням і релігії, і страху.

 

IV

Духовно-витончена душа здатна гостро тремтіти, наближаючись до вищого світу. Демонічний світ їй уже чужий, а ангельський ще не споріднений, і близька до неба душа здатна злякатися ангелів, хоча відмінність наближення ангелів від наближення демонів – саме у відсутності страхів і знаходженні на людину миру, смирення й любові.

“Від присутності невидимого духа приходить у страх тіло; від присутності Ангела душа смиренних радіє”, – каже св. Іоанн Ліствичник. Ангели викликають високий трепет, глибоко відмінний за своїм духом і наслідками від страху, викликаного демонами. Цей саме страх і можна назвати страхом невідповідності. “Не бійся, Захаріє, бо почута молитва твоя”, – сказав батькові Предтечі ангел Господній, коли Захарія, побачивши його, “праворуч жертовника кадильного. Захарія, побачивши його, збентежився, і страх напав на нього” (Лк. 1:11-13). “Не бійся, Маріє”, – сказав Ангел Пречистій Діві, з’являючись перед Нею (Лк. 1:30). Смиренні й чисті серцем пастухи “злякалися страхом великим”, побачивши Ангела, але почули від нього: “не бійтеся; я сповіщаю вам велику радість, яка буде всім людям” (Лк. 2:10).

Дух людський по-особливому тремтить біля світу, вищого за природний, і по-іншому боїться світу протиприродного. “Не бійтеся, це Я”, – каже Воскреслий Господь Своїм близьким учням, щоб заспокоїти їх, котрі бояться безмірної істини Воскресіння.

Наближаючись до останньої таємниці – страждань і жахів Боголюдини, ми повинні замовкнути. Наш розум надто нікчемний і занадто засмічений нижчими поняттями, що виросли з невідання, а серце наше вузьке любов’ю. Ми не в силах, навіть абстрактно, торкнутися тієї безодні жаху, в яку спокутно для світу занурив Себе, в Свої останні години земного життя, Господь Іісус Христос. Євангеліє говорить, що в Гефсиманському саду Він “тужив і жахався”… Його жах був жахом нашого відпадіння від Небесного Отця і жахом прийняття на Себе нашої відірваності від Отця. З’єднаний у всьому з волею Отця, Господь прийшов прийняти на Себе і зцілити всі людські страждання, що вийшли з відпадіння людини від Бога. Він узяв усі страждання людства минулих і майбутніх віків. Уся мука відірваності від Бога – усвідомлена й неусвідомлена людьми у світі – увійшла в Його безгрішне єство, абсолютно в усьому з’єднане з Отцем, Жах Гефсиманський і Хресний був не лише Його, Іісусовим жахом, а й жахом зарахованості до жаху відпадання від Бога та загибелі всіх людей, народів і віків… Це був жах підняття на Себе жаху світу без Бога, і завершився він в останній спокутно смертельній миті голгофської розірваності: “Боже Мій, Боже Мій! навіщо Ти Мене залишив? ” Мф. 27:46). І нині у Христі приймає кожна людина на себе відблиск цієї найжахливішої і найсвітлішої в історії людства миті – болісний біль не свого гріха…

Страх є агонія душі, що відлучається або себе від Бога відлучає. Страх є агонія самотності. І тому, хто завжди Перебуває з Отцем, треба було пережити незбагненне відлучення від Отця за всіх нас, які відлучили себе від Бога – через гріх. Безгрішний Іісус узяв прокляття за гріх, що тяжіло на всьому людстві, і знищив його, пронісши вузькою брамою Свого життя і смерті. Це прокляття відлученості від Отця, остання самотність всього і всіх мала зійти на Єдиного Безгрішного, викликавши невимовний жах Його спокутної муки… Нероздільна, нерозділювана Боголюдськість нерозділювано роздиралася і нерозділювано розтиналася в Ньому, спокутуючи, заповнюючи Собою нашу розділеність з Отцем… “ранами Його зцілилися ми” (Іс. 53:5).

Тому будь-який страх пов’язаний із самотністю душі, з її сирітливістю, бездомністю і безпорадністю у світі. Від залишеності людина страждає найбільше, і її вона найболючіше боїться. Страх є негативним вираженням самотності та залишеності. Позитивний вираз того стану є віра в Бога і молитва.

Той, хто не вірить у Бога і до Бога не звертається, не відчуває своєї залишеності й не розуміє своєї жахливої самотності у світі. Він занадто довіряє реальності всіх своїх матеріальних контактів зі світом. Йому здається, що йому “більше нічого не потрібно”; він задоволений усім, а якщо і незадоволений, то дрібно, несуттєво. Початок віри в Бога є пробудження істотного, метафізичного невдоволення собою, святого невдоволення цим життям. “Не любіть світу, ні того, що в світі” (1Ін. 2:15) – це є негативно виражений завіт любити вже в цьому світі “Нове небо і нову землю”.

Самотність дана людині як вище духовне спілкування, порятунок від тваринності та зграйності. Але самотність людини має бути так само спасена й освячена, як спілкування. Страх Божий – шлях спасіння і самотності.

Позбавити її “від страху нічного” просив на своїй молитві безстрашний переможець Голіафа, і ще більш безстрашний переможець свого гріха, Давид; і почув слова, які передав усім вікам і поколінням людей: “Не злякаєшся жаху вночі, стріли, що летить удень, чуми, що ходить у пітьмі” (Пс. 90:5-6). Цей “нічний страх” відвідує не тільки сплячих немовлят, а й не сплячих вночі в пустелі подвижників, які нічого, крім невірності Богові, не бояться.

“Мужайтесь”, – підбадьорював Спаситель учнів Своїх. “Мужайтесь, Я переміг світ” (Ін. 16:33). Мужайтеся, відганяючи свій страх, не пускаючи його у своє серце; мужайтеся і в самому страху своєму, зростаючи в терпінні, несучи мужньо страждання свого страху, як метафізичного опіку душі. Це страждання може бути теж стражданням за Христа.

Страх відчували й апостоли; вони всі тікали після зради Господа. “Тоді всі учні, залишивши Його, розбіглися” (Мф. 26:56). Біля хреста з Матір’ю Господа був тільки Іоанн. Людська уява, керована почуттями, досвідченими лише в земній реальності, служить часто страху людському. Ап. Петро зробив уже кілька кроків бурхливим морем назустріч своєму Вчителеві, але його перемогла власна уява, побудована на старому досвіді почуттів, і він став тонути; але його відновили в досвіді почуттів нових, відповідних до всемогутньої сили того, Хто його Покликав.

“Опік” страху в серцях людей віруючих – ознака ще не повної їхньої налаштованості на звуки небесного світу, симптом розладу між “старою” і “новою” людиною, який в них ще існує, розладу, який іноді закінчується лише напередодні нового світу.

“Дано мені жало у плоть, щоб я не величався” (2Кор. 12:7). “Жалом” цим, у житті людей духовно обдарованих, буває і страх. Болісно соромно буває християнину усвідомлювати, що він ще чогось боїться на землі, крім своєї невірності Господу. Але через цей-то смиренний, лікарський страх він краще розуміє, що все добре в ньому – не від нього.

Страх є і проекція підсудності людини. Радісний, для всякої вірної Богові людини, Суд Божий є одночасно і Страшний Суд. Бездонна, невимовна неміч людська тремтить від близькості останньої невимовної Божої Правди. Тішить і жахає людину ця Правда; тішить силою спасительної своєї любові, жахає силою свого хрестоношення в цьому світі, а також своєї досконалості.

“Гряди Господи Іісусе!” (Одкр. 22:20) – вигукують учні Слова. Жага торжества останньої Правди сильніша за страх перед своєю неміччю, можливістю свого спопеління від зустрічі з цією Правдою. Але й інші звуки входять у гармонію останньої боговідданості: “Господи, не готовий я… освяти, очисти, зміцни”. І це є апостольське слово: “Відійди від мене, Господи, бо я людина грішна”… Бувають прокажені, що простягають руки до Христа, щоб зцілитися навіки; і бувають прокажені, які також прагнуть Його, але відходять убік від Його шляхів і тільки плачуть від радості, що Він – у світі. Вони бояться забруднити гноєм своїм пісок під Його ногами. І це є – любов! Крізь радісні сльози дивляться вони, як Господь їхній зцілює інших і приймає у Свою Блаженну Церкву таких самих змучених життям, як вони, але вони солодко страшаться підійти до Господа, дихнути на Нього сморідним своїм диханням.

Багато мелодій у музиці страху. У момент відходу з цього світу страшно буває людині, важко буває здихатися, знімати з себе все “тутешнє”, тілесне, удавано внутрішнє, “психологічне”, весь земний одяг душі. Страшно оголюватися метафізично – до кінця. Тремтить дух, надто звиклий до свого мандрівного намету, до цього свого тіла, до плотських думок, почуттів і бажань. Смерть – блискавичне розорення світу і зубожіння. Чи готувалася людина до цього? Тут спалахує і дикий жах людей, які жили бездумно і безстрашно, закам’яніло стояли в цьому світі перед вічністю та її Сонцем, що “не заходило ні вдень, ні вночі”.

Якщо на землі, під час зміни політичних режимів, люди так страждають від своєї пов’язаності з режимом, що “впав”, і так часто тріпочуть, передчуваючи близький над собою суд, – скільки ще більше це відбувається під час падіння всього “режиму” цього світу в житті людини… Адже падіння це не тільки передбачено Богом, а й засвідчується досвідом усіх земних поколінь.

Ми зараз живемо на землі, у всіх країнах за старого режиму. Йде, не забариться прийти “новий режим”, новий порядок, нова влада, влада абсолютних Божих Законів. Далекоглядний той, хто повірив цій істині. Зміна може відбутися кожної миті – вночі, уві сні, або вдень на вулиці… Але найкраща смерть для людини – це, звісно, після підготовки, за ясної свідомості вмирання всіх цінностей цього тимчасового існування та народження людини у світ духу. Треба заздалегідь здружитися кожній людині з тими мудрими й добрими владами, які прийдуть на зміну гріховним егоїстичним владам цього світу, пристрастям цього тимчасового життя.

Занадто пов’язана зі “старим режимом” цього століття, людина виявляється винуватцем війни проти Бога. Те, що сталося на наших очах із переможеними після світової війни, і з їхньою владою, – лише притча того, що станеться, коли весь цей світ богопротивлення програє війну Богові.

Глибина особистості нашої має бути, в момент смерті, виявлена до кінця. Усе темне й нечисте має бути нами знято, як непридатний одяг. Метафізично оголеними, злиденними до жаху, знищеними до останніх меж, до можливості блаженства тільки в Бозі, маємо ми встати перед правдою іншого світу… “Вечері Твоєї таємної, днесь, Сину Божий, причасника мене приими”.

Страхи бувають лише в Гефсиманії, у преторії, у палаці Каяфи. Остання їхня хвилина – на Голгофі. Після приходить Велика Субота. Спокій від усіх страхів. І – Воскресіння, незахідне Світло.

Ні з чим незрівняне блаженство свободи від страху отримує вірна Богу людина на смертному одрі.

Молитви Церкви відкривають великі реальності. У чині “на вихід душі”, від імені того, хто відходить, Церква просить розради йому. Різні ступені спокою, світу духовного людей, що відходять. Людина, яка отримала реальне посвідчення з іншого світу про милість Божу до неї, приготована Покаянням і Причастям Св. Тайн до відходу з цього світу, чує іноді вже ангелів, у великій тиші, в нескінченній, піднесеній радості за Господа вступає людина, яка помирає, для цієї землі, в страшну і невимовно прекрасну вічність. Не можна зобразити, наскільки піднесений відхід із цього світу людини, яка очистилася, виправдалася, всі страхи перейшла.

Душа, що ступила на поріг іншого світу, приготувавшись до останнього свого шляху, не боїться втрати себе – і всього – в Бозі. З урочистою суворістю, і вже ангельською безстрашністю, вона відсторонює від себе недоречну, в цю урочисту хвилину, плотську скорботу родичів, прояв їхньої недостатньої любові до Бога і до неї. Вона хоче від присутніх, під час її відходу в інший світ, тільки молитви, мовчання і благоговіння. Стоячи на межі нового, великого світу, вона знає, що ніщо людське вже не повинно розважати або утримувати її.

Видима світобудова переживає те, що і кожна людина: смерть і воскресіння у вічність.

Господь сказав: “Люди вмиратимуть від страху” (Лк. 21:26). У міру збідніння віри, надії на Бога і любові до Бога люди, суспільства, народи будуть дедалі більше один одного боятися і від цього дедалі менше один одного любити. “через збільшення беззаконня у багатьох охолоне любов” (Мф. 24:12).

Але з новою силою відкриється тоді у світі і жнива апостолів “останніх часів”. Вільні, усиновлені – “всі, керовані Духом… є синами Божими” (Рим. 8:14) – безстрашні у Христі, готові до останнього, вони говоритимуть і вже говорять світові останню правду.

Дивлячись на землю та її справи очима свого Учителя, вони перемагають страх світу. “Любов перемагає страх” (1Ін. 4:18). Безстрашні своєю любов’ю, міцні любов’ю Божою, учні Слова світитимуть світові навіть тієї години, коли “сонце потьмяніє, і місяць не дасть світла свого” (Мф. 24:29).

* * *

² Комплекс неповноцінності (англ.) (прим. ред.)

 

Сім слів про землю Гадаринську (Лк. 8,26-39)

Бачу ту землю Гадаринську, куди приплив Господь з учнями Своїми після бурі на Галілейському озері… Земля – малозаселена. Гори, камінь, пісок. З боку Тиверіади і Магдали вона видається в легкому серпанку – загадковим і суворим краєм, навіть під блакитним небом, у ясний сонячний ранок.

Господь вийшов на берег. Його зустрів гадаринський біснуватий, відомий навколишнім жителям; він не одягався в одяг, жив у трунах – маленьких печерках у скелях. Болісно внутрішньо терзаний, він був недалеко від берега, ймовірно, притягнутий до озера несподіваною тишею, що раптово настала.

Щойно світлий образ Господа торкнувся його зору, він скричав. Безвольне знаряддя якоїсь внутрішньої сили, що в ньому жила, він не міг жити з людьми. І люди не могли його примусити до життя за людськими законами. Він мучився невпинно від самогубного духу, і був безсилий позбутися його. Ці душевні муки, які всюди спостерігаються у світі, жахливіші за всі фізичні страждання.

Побачивши образ Господа, біснуватий кричить, але не тікає. Не тікає тому, що світла сила нестримно тягне його до себе. Кричить, тому що зла сила мучить його і примушує бігти, але вже безсила звернути його до втечі. Вона вже пов’язана однією видимою присутністю Господа Іісуса. І – біснуватий кричить: “що Тобі до мене, Іісусе, Сину Бога Всевишнього? Заклинаю Тебе Богом, не муч мене!” (Мк. 5:7). Демон себе приховує і кричить від імені людини – ніби сама людина не хоче бачити Іісуса; біс хоче уявити, ніби Іісус мучить людину. Біс намагається врятувати себе, і остаточно згубити стражденну людську душу, відторгнувши її від єдиного її порятунку.

Для людини неглибокої, недосвідченої або невіруючої чути на гадаринському березі голос однієї тільки людини; хоча навіть для цієї людини повинно бути дивним, що несвідомий біснуватий, що ніколи не бачив Господа і ніким не навчений з людей, раптом, з першого погляду, впізнає силу Всевишнього Бога в Людині. Цього ще ніхто з людей не знав, але це вже знають біси. Для їхнього темного, але духовного світу вже ясно, що Господь не тільки людина. Але це не благодатна просвіченість істиною; це лише досвідчене сприйняття вогню Божественного, що палить темне єство. Мовою нещасної людини біснуватого злий невидимий дух кричить, передчуваючи свою поразку і вже відчуваючи від близькості Іісусової вогняне страждання.

Так, так повинні кричати злі духи в присутності Сонця Правди, Господа Іісуса Христа, що обпалює їх… Але ж так кричать і люди, які виганяють Господа зі своїх будинків, зі своїх держав, зі свого серця.

Одна присутність Господа вже мучить нерозкаяних. Темрява вбивається світлом… Злодій не любить Сонця. Ось уся глибина психології всякої невіри, всякої антирелігійності. Вище Божественне світло зв’язує, кладе межі своєвольству, палить нечистоту вогнем неспалюючим, незгасимим… І, якщо серце повне нечистоти, гордості й беззаконь, якщо воля спрямована на темряву, то душа боїться доторкнутися до Євангельської Істини, ховається від Христа. А якщо доведеться їй раптом зустрітися з Христом, вона, страждаючи від Світла, що ріже її хворі очі, і обпалювана у своїй гріховності, кричить: “Що Тобі до мене, Іісусе?”… “Не муч мене!”… “Я не чернець!”… “Я живу в світі й маю підкорятися світові”… “Я ношу плоть і маю слідувати її законам”… “Відійди від мене зі Своїми заповідями цілковитої правди, досконалої чистоти, істинної любові. Відійди від мене, Іісусе… не муч мене Своїм Світлом!”

Хіба не так кричить світ? Так, так ми, люди, кричимо. Або висловлюємо цей крик у безмовному почутті.

Зло одне й те саме, в бісах і в людях. У бісів воно іноді відкритіше, пряміше, за всього лукавства бісів. Але непорушний закон духу: Божественне євангельське світло не всім освітлює життєву дорогу; не всіх воно втішно зігріває в холодному світі. Блаженний для праведних і смиренних душ, Вогонь Любові Божої є болісне полум’я – нерозкаяних.

Допускаючи у світі біснуватих і роблячи явною таємну дію темних сил, Господь попереджає нас і вчить.

Вчить пізнаванню нашого супротивника. І вчить пізнаванню нашого Спасителя. Ми часто свого Спасителя не знаємо тільки тому, що не знаємо свого супротивника. Не віримо, що є у світі смертельно страшне зло, від якого врятуватися можна силою Одного тільки Спасителя; зло, від якого треба всім нам рятуватися.

Євангеліє дано не тільки для небесної втіхи! Воно нам дано і для переляку перед нашою людською гріховністю. Занурені в лінощі й відсталість, ми, люди, повинні злякатися, поранитися злом. Тільки відчувши реальний біль від зла і невигоду його для себе, ми здатні сердечно спрямуватися до добра, потягнутися до добра, як до якоря свого спасіння. І пізнати Спасителя як Джерело і Сонце Добра.

Церква на землі теж не дана людям для однієї тільки розради їхньої скорботної душі прекрасними гармоніями образів і звуків, що ведуть до неба. Храми стоять на землі, і для того, щоб мала людина місце, де б вона, найглибше, могла здригнутися над вічністю, зойкнути над своєю душею. Здригнутися перед Богом, побачивши, хоча б на мить, ту страшну вічність, до якої кожна людина на землі так незбагненно близька.

Ми живемо і ми приходимо до свого храму для того, щоб, побачивши Світло Христове, потягнутися до нього всією душею своєю і вигукнути Господу – не бісівські слова: “Що Тобі до мене, Іісусе?”, але людські слова: “Ти для мене прийшов, Іісусе!” Не бісівські слова: “Благаю Тебе, не муч мене”, але благословенні слова: “Господи, очисти мене, хоч би як було боляче мені, хоч би як мучилася моя сластолюбна і гріхолюбна душа, – очисти, перепали мене Своїм спасенним і очисним вогнем!”

 

БАГАТСТВО В НАС

Усім людям дано таланти, здібності, можливості… “Кожному по силі його”. У Євангелії сказано про те, що люди роблять зі своїми талантами. “Той раб, який одержав п’ять талантів, пішов і використав їх на діло і придбав інші п’ять талантів; так само і той, який одержав два таланти, придбав інші два; той, який одержав один талант, пішов і закопав його в землю і заховав срібло господаря свого” (Мф. 25:16-18)… “Талантом” вважалася велика грошова одиниця, найвища вагова одиниця в таблиці грецьких мір. Що випливає з євангельського слова? Те, що деякі люди виявляють, як то кажуть, “творче ставлення до життя”, примножуючи свої дари та здібності, які отримали від Бога; а інші виявляються менш працьовитими, треті – навіть зовсім ледачими, недбайливими, практично такими, що не вірять у Того, Хто є Джерелом усіх цінностей та прагне їхнього примноження в житті.

Кожна людина має свої таланти – фізичні, душевні й духовні. Вони дані. Але від нас залежить, що ми з цими талантами зробимо, на що споживемо, чи закопаємо свої здібності в землю, тобто у свій егоїзм, чи принесемо добрий плід у житті своєму та інших людей.

Людина покликана відповісти Богові життям на дар життя. Їй треба розробити свою “ділянку”, свою здатність до істини, своє почуття добра, миру, справедливості, чистоти, любові, людинолюбства… Результат свого життя кожен із нас побачить після його закінчення. Цей результат проявиться на Божому Суді… Деякі люди легковажно думають, що безслідно зникнуть після своєї фізичної смерті і залишаться у світі лише, так би мовити, не персонально: у воді, наприклад, у вигляді хімічних елементів, або в хиткій земній пам’яті людей. Але залишатися людині тільки в “краплях води”, у “порошинках сірки”, або в інших частинках матерії, це означає ніде не залишатися. І земна пам’ять про людину така ж скороминуща, як і все земне життя, товстим шаром забуття вкриті слова і справи безлічі людей і народів минулих епох і цивілізацій!

Цінність людини – у вищому поверсі. І хоч би якою незначною не була на землі людина, вона таїть чудовий початок вічності. І від неї самої тільки залежить, чи примножить вона вірою своєю і моральною дією добро у світі, чи – ні. Ми всі покликані бути добрими, правдивими, чистими, віруючими у Світле Джерело свого життя – Бога Живого. Ми всі покликані до активності в добрі. І кожен є “ковалем” свого щастя, якщо під щастям розуміти внутрішнє благо добра і миру. Благо вище кожному запропоновано. У кожну людину воно покладено, як закваска… Ворота у Вічне Життя відчинені для всіх… А увійде в них тільки та людина, яка повірить у своє благо, повірить у своє вище щастя. “Матеріал” для щастя їй дано в завданнях і цілях життя. Але, щоб “виростити” в собі життя істинне, треба насамперед людині духовно прозріти, побачити вищий сенс свого життя та істину Божественного Буття. Часто люди самі не знають до якої міри вони близькі до свого високого блага…

У російського поета, Маргарити Алігер, є короткий вірш: “Двоє”. Він відкриває правильне розуміння людини.

“Знов вони посварились у трамваї,

Не стримуючись, не соромлячись чужих…

Але, заздрості мимоволі не приховуючи,

Схвильовано дивилась я на них.

Вони не знають, які вони щасливі,

І нікому їм це пояснити.

Подумать тільки: поруч, обидва живі,

І можна все виправити і зрозуміти”.

Люди, які сваряться (особливо через дрібниці), в якомусь відношенні сліпі: біля них, у них – чудова таємниця життя, але вони її не бачать. Таємниця людини в тому, що вона є моральною істотою, буттям духовним, покликаним до дедалі вищого самоусвідомлення… І, звісно, дрібними життєвими обставинами, їхнім лушпинням, не можна визначати свої стосунки і до життя, і до інших людей. Поет побачив таємницю людей, що ” посварились у трамваї”. Треба людині в собі й в інших побачити душу, величезні моральні можливості й чудесну мету життя. Цьому і вчить справжня релігія. Не приниженості людини (як хибно думають дехто) вона вчить, але відкриває перед людьми найвищу перспективу: бути “дітьми Божими”. Це незрівнянно важливіше, ніж належати до “аристократії” або до “пролетаріату” (поняття жалюгідні й умовні!). “Діти Божі”, це значить душі живі, народжені для досконалості й безсмертя… “Дивіться, яку любов дав нам Отець, щоб нам називатися і бути дітьми Божими… Улюблені! ми тепер діти Божі” (1Ін. 3:1-2).

Багато є на світі мудреців і поетів, які, як цей російський поет, хотіли б “підказати” усім людям, які дрібно сваряться у своїх трамваях і квартирах, що вони – брати, що вони – “діти Божі”, і що перед ними шлях високої досконалості та слава безсмертя.

 

ТЕ, ЩО ТРЕБА ПАМ’ЯТАТИ

С. S. Lewis побудував одну зі своїх книг на уявних “листах старого диявола до свого племінника”. У цих “листах” досвідчений диявол навчає свого молодого і недосвідченого племінника аналізувати проблеми сучасного людства і розкривати підсвідомий світ людей, граючи на їхніх слабкостях, вадах і недоліках. Книга Льюїса тонко показує психологічний процес розкладання людей злом. Старий диявол вчить свого “племінника” віддаляти людей від Бога всіма засобами і шляхами. Щоб досягти успіху в цьому, він вважає дуже важливим невпинно показувати людям примари майбутнього, ніколи не даючи його; – вабити людей міражами, переконуючи їх іти на злочини сьогодні, заради – щастя завтра.

Блаженство душі поза моральною цариною, звісно, недосяжне; але заради магічного, тільки зовнішніми засобами досяжного, щастя людина здатна сотні разів зректися святині та створити будь-яке зло – відкинути Творця і зрадити брата… У цьому напрямку диявол і хоче “допомагати” людям.

Творець дав людині життя для досягнення світлої вічності. Бог хоче, щоб люди жили світлою вічністю в кожній точці свого земного часу, яка і є єдине їхнє “сьогодення”. Лише мить сьогодення є точкою дотику людини до реальності Вічного. Тільки теперішнє, власне, і є у людини, у її вільної волі. І Бог відкрив нам, що ми, вірою, можемо отримати від Нього силу і благодать, для кожної теперішньої миті. Тому справа диявольська, значною мірою, зводиться до того, щоб відводити людей від Божої благодаті в теперішній миті. Злий дух змушує людей жити весь час “майбутнім”. Те, що майбутнє приховане від людини і не підлягає її плануванню, цього людина не усвідомлює. І працюючи тільки в ім’я матеріалістично зрозумілого “майбутнього”, люди, по суті, живуть поза реальним буттям. Це нереальне, для душі людини з матеріалістичним “майбутнім” і є справжній “опіум” душі.

Поняття “майбутнього” найменше схоже на “вічне” – каже Льюїс. “Майбутнє” є найбільш “тимчасовою”, найбільш нереальною частиною часу людини.

Бог хоче, щоб люди думали і про майбутнє, але лише в міру підготовки теперішніх справ добра і справедливості. Підготовка до вічного є обов’язок і теперішньої миті. Бог хоче, щоб у служінні Йому та іншим людям людина не віддавала всього свого серця “майбутньому”, а жила вічним у теперішньому. Але цього, якраз, не хочуть злі духи. Їм потрібно, щоб людство завжди “гналося за веселкою, ніколи не наздоганяючи її”; їм треба, щоб у цій гонитві люди забували сенс і мету життя, і коштовність кожної своєї миті, для справ добра і справедливості.

Диявол називає тишу “жахливою силою”; він закликає заповнювати життя шумом. “Кожна мить людська має бути заповнена великою динамікою, шумом, фанфарами, що “сповіщають урочистість і нещадність”. Шум – єдиний самозахист зла від голосу тихої людської совісті, від тихого Слова Божого… “Увесь світ ми перетворимо на Шум”! – каже диявол. “І ми досягли вже чималого в цьому напрямку, але (змушений визнати злий дух) сили злі ще недостатньо галасливі у світі”.

З великою проникливістю, Льюїс показує властивості соціальних вчень і утопій, що культивують антибожеське начало, обманюють людей примарою майбутнього.

У Леоніда Леонова, у восьмому розділі, другої частини роману “Російський Ліс”, є характерна розмова російської дівчини-ідеалістки Полі з діячем комсомолу, Сапожковим. Високими, захопливими словами про майбутнє благоденство народів унаслідок розпочатих будівництв Сапожков запаморочив голову Полі… “Ну, а далі що?”, – запитує Поля Сапожкова. “У якому сенсі… далі?” – “Я хотіла, – каже дівчина, – запитати, що далі, через сто років… коли все необхідне буде побудовано, ворогів побито і старий світ залишиться позаду”? Таке просте запитання дівчини ставить Сапожкова в глухий кут, і він поспішає завершити бесіду з Олею. “Вибач, Віхрова, тимчасово не можу відкрити тобі цей секрет історії: це поки що велика таємниця! Заходь років через сто… тоді на дозвіллі обговоримо плани на майбутнє”… Так віджартувався матеріаліст, замість того, щоб відповісти на глибоке запитання російської дівчини. Але що міг він тут сказати? Вільний розвиток ідей йому не рекомендується.

Примарою, що вабила народи до щасливого майбутнього, пройшов із фанфарами Європою і зник націонал-соціалізм. І скільки міражів зникло в історії! Але хода у світ міфів, заснованих на невір’ї в безсмертну душу людини, триває і за тих самих фанфар звеличення майбутнього. Все гримлять вони, ці фанфари, заглушаючи людську совість і віру людини у вищий світ. Не в спокійному будівництві утверджується людська праця, а в скоєнні якихось виняткових справ, магічних стрибків у майбутнє – кількість і якість, яка механічно, начебто, йде за нею. Гучні гасла тчуть легенду “майбутнього”… Тільки про смерть свою забула людина. І про зло своє забула. Зло і смерть не винищать жодні матеріальні засоби, жодне будівництво, жодні космонавти. І не закритися від зла і смерті ніяким шумом. Є одне тільки спасіння: Христос Воскреслий.

 

ПРО ЄВАНГЕЛЬСЬКИХ І НЕ ЄВАНГЕЛЬСЬКИХ ГРІШНИКІВ

Коли дивишся на євангельських грішників, слухаєш їхні слова і бачиш їхні вчинки, мимоволі думаєш, які ці грішники, власне кажучи, хороші люди, порівняно з нами, з людьми нашої епохи.

Ось, розлючений порушенням заповіді Божої, натовп підходить до Спасителя. Він тягне жінку “схоплену в перелюбстві” (Ін. 8:3) і готовий її за це побити камінням. Як благоговійно цей натовп вислуховує мудру і лагідну відповідь Спасителя на своє запитання, і як сильно, жваво промовляє в цей час совість людська в кожному з цього натовпу… Хіба щось таке можливе тепер? Безмовні, викриті внутрішнім судом совісті, ці грішники розсіюються… Хіба це могло б статися тепер? Важко, по-перше, припустити, що люди наших років, так щиро і так релігійно стали б обурюватися перелюбством; цей гріх тепер прикрашений, оповитий усіма паперовими стрічками літератури, театру, фільму. Це царина незліченних наслідувань, особливого марнославства і своєї героїки. Хіба можливий зараз прояв такого релігійного ставлення до гріха, як у цього єврейського і язичницького єрусалимського натовпу? Важко собі уявити, щоб люди в будь-якому соціальному сучасному колективі могли так вогненно ревнувати про виконання Божого закону і так божественно-глибоко соромитися, коли викривали тихий і лагідний голос духовного вчителя… Дивіться, як почали всі ці люди один за одним йти, “викриті совістю” своєю! Мало хто з громадських обвинувачів ближнього міг би зараз проявити таку моральну чуйність.

А грішний євангельський блудний син… Як вражає він свідомість нашу тонкістю і глибиною свого покаяння. Дивовижна душа, смиренністю своїх почуттів: “Отче, я недостойний зватися твоїм сином; прийми мене як одного з наймитів твоїх” (Лк. 15:18-19).

Постають перед нами і великі євангельські злочинці, які збрехали Духу Святому, Ананія і Сапфіра… Раптово вони помирають від свого гріха, приховуючи частину ними ж самими добровільно відданого Богові маєтку. Порівняно з духовними лицемірами наших днів, чи не немовлята навіть вони? Скільки християн і пастирів у наші дні обіцяють Господу Богові віддати все своє життя, а віддають лише мізерну його частину, приховуючи інше для своїх егоїстичних цілей.

А митарі, сучасні Господу Іісусу Христу, ці збирачі податків, нечесні чиновники першого століття, яких так огидно ставився до палестинського народу, чи не діти й вони, порівняно з багатьма чиновниками наших днів, у всіх країнах і народах світу?

Навіть класичний розбійник Варавва, якого людство постійно згадує, звільнений Пілатом замість Христа, і який, безсумнівно, вбив когось на дорозі, – як можна визначити його злочин порівняно з методичним і свідомо-нещадним умертвінням “заради державної користі”, у наші дні, мільйонів безневинних жертв, із їхніми дружинами та дітьми?

Подивіться на Закхея-митаря, – як він палко спрямовується до дерева, щоб вилізти на нього і – побачити Спасителя! Як він хоче побачити Спасителя! Як він радіє, що побачить Спасителя… Євангеліє вчить нас не тільки своїми праведниками; воно нас веде до покаяння, до Бога й образами своїх грішників, їхньою людяністю, їхньою чуйністю до добра.

Ось вони несуть дорогоцінну алавастрову посудину з миром і розбивають її, щоб помазати тіло Іісусове; ось вони гірко плачуть після свого зречення; ось вони зупиняються на дорозі, як Савл, вражені небесним видовищем… Усі вони змінюють своє життя, або, засуджуючи себе, на хресті своєму, просять Господа “пом’янути їх”.

Де наше миро, де наші сльози, де чуйність нашої совісті, що викриває нас? Нічого цього не видно. Ми віддаємося своїм планам, проектам, почуттям, пристрастям і забуваємо лагідну, люблячу нас істину Христову. Ми пішли далеко, не тільки від Євангелія, але навіть від євангельських грішників!

Велику силу Господь вклав у Своє Слово. Стародавні грішники дивують нас своєю людяністю і смиренністю, що світиться крізь їхній гріх. Образами цих грішників, позбавлених рис нашого нескінченного самовдоволення і самозамилування, Господь хотів напоумити нас і потішити, – адже і ми теж можемо стати такими самими людяними грішниками, якщо неможлива для нас велика любов до Бога.

Господь хотів, можливо, викликати в нас не сльози, а цілі потоки сліз, порівнюючи наші почуття з переживаннями цих євангельських грішників. Ми бачимо ясно, що таке – грішники Євангелія і, що ми собою являємо, з нашою цивілізованістю.

Стародавній фарисей, який хвалить себе в храмі Єрусалима, звісно, – дитя, порівняно з відкритою і прикритою саморекламою багатьох громадських, політичних, навіть церковних діячів нашого світу.

Євангельська гріховність це “пастушача сопілка”, порівняно з настирливою, оглушливою і безсоромною музикою гріха наших днів. Не тільки поодиноко, а й колективно повстають люди нашого століття проти – Духа Божого. Біле так наполегливо називається у світі чорним, і чорне – білим. “тоді почнуть говорити горам: упадіть на нас! і пагорбам: покрийте нас!” (Лк. 23:30)!

Хто має в наші дні силу нашіптувати смиренну молитву митаря? Ми всі вважаємо себе благополучними митарями, а ближніх своїх – фарисеями.

Ми не каємося, як Петро, і не віддаємо жебракам “пів маєтку”, як Закхей, від одного тільки погляду Іісусового… Якби ми могли тільки забути єлей, як нерозумні євангельські діви! Або тільки закопати талант у сумну землю, нічого гріховного не набуваючи на нього. Якби, відвертаючи погляд від Самої Істини, ми могли б займатися тільки своїми сімейними справами, або благодушно випробовувати своїх волів… Але ми беремо участь у злочинах, що входять у світ, під виглядом особливої турботи про людей і народи.

Навіть найбільший грішник Євангелія – Іуда, серед розпачу свого, усвідомив свій гріх, і, якщо не розкаявся в ньому істинно, перед Богом, то все ж таки кинув свої злочинні гроші, 30 срібників, ціну своєї зради, і, мучимий совістю своєю, сказав: “согрішив я, зрадивши кров невинну” (Мф. 27:4). А хіба не будується в наші дні, на невинних стражданнях багатьох, уявне благополуччя людей і народів?

Вдивляючись у гріховність нам відкриту в Євангелії і вдивляючись у життя людства, не можна не бачити, що стоїть уже “при дверях” Суд останній над світом. Сяючи нам праведністю своїх праведників, Євангеліє вчить нас і образами своїх грішників. Щоб ми, ні в чому не бачачи своєї правди, всю надію поклали на Правду Христову. І, милістю Господа, увійшли в неї.

 

НЕ КРАДИ

Яким має бути справжнє, релігійне ставлення до власності, до майна? Слідуючи слову свого Учителя і Господа, Христові учні все у світі вважали Божим, а не своїм. Так, окрім нашого зла, яке належить справді нам, людям, усе у світі є власністю Божою! Той, хто створив світ, той у вищому сенсі володіє всім. Віруючий не може інакше мислити. Усе у світі – Боже, усе – Христове. І людина сама належить не собі, а Богу, – призначена до вічного життя в Бозі. Але людина створена не як робот, а як син. І покликана вільно, по-синівськи прийняти волю Божу, знайшовши в ній найвище життя і радість.

Любов створює спільність і єдність. Усе, що має Отець, має і син. Любов стирає межу між “моїм” і “твоїм”; любов з’єднує людей та їхнє майно; а злість, егоїзм, і тим паче розбійницьке насильство увесь час руйнують у світі любов і межі між власністю людини і – її особистістю. Зазіхаючи на власність людини, зазіхають на її особистість. Егоїзм спонукає людину забирати чуже і не віддавати свого. А любов тягне людину берегти чуже і своє віддавати іншим. Тому ідея матеріалізму, як чужа моральному розумінню світу і людини, не може створити справжньої спільності між людьми; ідея матеріалізму протилежна самій суті духовної справжньої спільності людей і поглиблює поділ людський. Спільність створюється тільки через духовну царину, царину любові, довіри, віри, через дух любові, через живу віру і реальність Божого і свого вищого буття. Спільність людей нездійсненна через ідею матеріалізму.

На горі Синаї людям було дано Божий Закон і дана була заповідь: “Не кради”. Ця заповідь така ж ясна і зрозуміла, як і заповіді: “Не вбивай”, “не чини перелюбу”, “шануй батька свого і матір” (Вих. 20:12-15). Десятою заповіддю своєю Божественний Закон забороняє навіть чогось бажати чужого і заздрити майну ближнього. Злом є все, що порушує любов до Бога і до людини. Таким чином, заповідь Божа кладе підвалини справжньої людської культури і відкриває шлях до вищої соціальності та людяності. Філософськи кажучи, всяка “власність” цінна не сама по собі, а лише як проекція – вираження і відображення – особистості людини.

Тому ніхто з людей і не має права самовільно забирати життя або майно у свого ближнього. Людина має право тільки віддавати своє життя і своє майно іншим; забирати ж майно людина має право лише в самої себе. Образ такого, духом високого людства Христос показав у притчі про Милосердного Самарянина. Милосердний Самарянин своєю турботою і жертовністю врятував життя пораненій розбійниками незнайомій людині, яка лежала на дорозі. Якщо властивість розбійників забирати і свободу, і власність, і життя інших людей, то властивість істинної людини – допомагати іншим людям і ділитися з ними своїм майном і своїми кращими душевними почуттями, зміцнюючи й утішаючи життя людей, що оточують. Такий шлях справжньої людяності.

І найкраща соціальна можливість прояву вищих людських почуттів і справ створюється в тому суспільстві, де кожній людині надається можливість, не шкодячи іншим, не принижуючи, не гвалтуючи нікого, вільно проявляти свої таланти на користь оточуючих, свого народу і всього світу. Тільки на цих засадах може створитися вища єдність людей, дітей Єдиного Отця Небесного, Бога; створюється особистість на цих засадах, здорова сім’я, мирне суспільство вільних людей і мирне спілкування народів.

Егоїзм же – у всіх його формах – руйнівний. Найгірший егоїзм – це організований егоїзм, коли люди спеціально з’єднуються один з одним, щоб проявляти егоїзм колективно. Якщо один егоїст поганий, то мільйони об’єднаних егоїстів будуть у мільйони разів гіршими і шкідливішими. Тому в правовому суспільстві обмежуються законами і втихомирюються не тільки окремі особистості, а й цілі організовані колективи людей.

Несправедливість щодо хоча б однієї людини згубно відбивається на всіх, тому що людство є один організм. Рабовласницьке суспільство було згубним не тільки для рабів, але ще більше – для самих рабовласників. Антирелігійна думка хибно говорить про те, що християнство нібито виправдовувало рабовласництво або панування багатих. Усе Святе Письмо сповнене викриттям несправедливого і немилосердного багатства, егоїзму і хижацтва людей. Майновий достаток людини може бути благословенням, тільки якщо він супроводжується милосердям і справедливістю. Пророки й апостоли вчать людство вищому братерству, вищій спільності. Усі люди брати в Бозі, бо створені одним Небесним Отцем; і в Христі, в євангельському дусі, це братерство здійснюється. Христова любов і милосердя – єдино реальна сила справжнього (не фіктивного) єднання людей.

У Першому своєму Посланні апостол Петро говорить віруючим людям: “Якщо лихословлять вас за ім’я Христове, то ви блаженні, бо Дух слави, Дух Божий почиває на вас…Тільки б не постраждав хто з вас, як убивця, чи злодій, чи злочинець, або як той, хто зазіхає на чуже” (1Пет. 4:14-15).

Звичайно, бували в історії люди, які називали себе “віруючими”, навіть “пастирями”, які не були вірні Христові, а лестили, догоджали багатим, потурали сильним і не допомагали бідним, не рятували поневолених; але в цьому вони яскраво йшли проти вчення Церкви та Христової віри. Справжні представники Христової Церкви і віри в історії бували завжди і служителями євангельської правди.

Російський проповідник тринадцятого століття, єпископ Серапіон, так викривав вдачі сильних людей свого часу, кажучи їм, що вони “як звірину … неситством маєтку маєтки поневолювали, не милували сиріт, не знали людського єства” … У рукописі п’ятнадцятого століття “Ізмарагд” церковний проповідник звертається до немилосердних багатіїв, кажучи: “Багатіє! Ти запалив на світильниках Церкви свої свічки. Але ось сюди прийшли скривджені тобою раби, сироти і вдови зі зітханнями на тебе. Вони сльозами погасять твою свічку”… Архієпископ Великого Новгорода Єфрем забороняв священикам приймати дарунки для храму від людей немилосердних, які “накладають роботу не по силі… морять голодом, мучать наготою…” Історичні пам’ятки говорять про істинних пастирів усякого часу: “Боржникам визволення подавав, і сам відпускав борги; скривдженим від ґвалтівників і немилостивих суддів заступник був”.

Пророки, апостоли, пастирі, учні Христові, у всіх народах, слідуючи Слову свого Учителя і Господа, сповіщають духовну, тобто найглибшу революцію людства. Адже хоч би які соціальні реформи відбувалися і хоч би які революції відбувалися у світі – вони ні до чого щасливого не приведуть людство, якщо сама людина залишатиметься егоїстом і в ній не відбуватиметься духовний процес боротьби за добро, за правду і любов – тобто та справжня революція світу, революція істини і любові, правди і добра, яку приніс на землю Світло світу – Христос і, за вірою людини, здійснює її в людині.

 

ПЕЧАТЬ ІСТИНИ

Одного разу в будинку, куди Він був запрошений, Христос побачив, як “покликані вибирали перші місця”. Помітивши цю життєву деталь, Господь, для Якого нічого не було в моральному світі другорядного, сказав слова, що залишилися лунати над світом: “Коли ти будеш покликаний кимось на шлюб, не сідай на перше місце, щоб не трапилося, щоб хто з покликаних їм не став почеснішим від тебе, і той, хто покликав тебе та його, підійшовши, не сказав тобі: “Відійди на його місце”, і тоді зі соромом мусиш будеш посісти останнє місце. Але, коли покликаний будеш, прийшовши, сідай на останнє місце, щоб той, хто кликав тебе, підійшовши, сказав: “Друже! Пересядь вище”; тоді буде тобі честь перед тими, хто сидить із тобою. Бо всякий, хто підносить сам себе, принижений буде; а хто принижує себе, той піднесеться” (Лк. 14:8-11).

Прояв людського самолюбства відбувається найчастіше саме в життєвій обстановці, в гостях, у вітальні, в їдальні. Як і в стародавні часи, сучасний гість теж хоче сісти на місце більш почесне. Таке місництво сильно було в ходу в бояр Московської Русі, які (аж ніяк не виявляючи в цьому православного духу!) прагнули один одного “пересидіти” за царським столом; але, звісно, окрім трапез найбідніших людей, у всіх країнах світу триває, хоча й непомітне, змагання в честолюбстві. Скромність – важка форма добра! Людина, яка болісно думає про те, як би в чомусь не поставити себе нижче за іншу і як би поставити себе вище за іншу, не здатна до творчої праці. Тим більше до вищої, духовної. Це, можливо, найбільше стосується нас, пастирів. Марнославство є ознакою не тільки морального, а й розумового застою.

У мудрих і спокійних словах Христос відкрив нам, людям, цю істину. Але перед тим як гостро викрити людство, Він виявив Своє Божественне милосердя, зціливши хворого. Це було в домі “одного з начальників фарисейських” і трапилося в суботу, у святковий день, коли заборонялася всяка робота. Як у нашу епоху, не розуміли багато хто й тоді – у чому дух справжнього релігійного свята, не розуміли того, що воно полягає не в мертвій букві зовнішнього “виконання припису”, а істинне свято релігійне – це день слухняності Богові в дусі й істині та виявленні милосердя.

І ось, люди, які не розуміли цього релігійного сенсу свята, визнали зцілення Христом хворого у свято порушенням заповіді про спокій сьомого дня. Така сліпота людей. Але Господь прийшов для порятунку сліпих… Того дня, коли Христос був у фарисеїв у гостях, “постала перед Ним людина, яка страждала на водяну хворобу… Іісус запитав законників і фарисеїв: чи дозволено лікувати в суботу? Вони мовчали. І, доторкнувшись, зцілив його і відпустив. При цьому сказав їм: Якщо в кого з вас осел або віл впаде в колодязь, чи не той час витягне його і в суботу? І не могли відповідати Йому на це” (Лк. 14:2-6).

Справа людини – творити добро і допомагати людям-братам завжди і особливо – в релігійні свята. Усякий день – день Божий, і є добро Боже, і створений для добра. І свято віри – це милосердя Боже і людське.

І, навчаючись цій істині, Спаситель вказав, що явищу милосердя найбільше заважає людське самолюбство, і тому, бажаючи зцілення всім людям, Він сказав: “Кожен, хто підносить себе, буде принижений, а той, хто принижує себе, піднесеться”.

Багато хто у світі не знає духовних законів. Але ці закони існують і спростовують невіру в духовний світ. Жалюгідне, відразливе враження справляє на всіх, – навіть не релігійних – людей, людина, яка сама себе хвалить. І що більше людина собою хвалиться і себе звеличує, то більше вона здається жалюгідною для оточуючих. Така дія духовного закону. І що людина скромніша, то вона приємніша для всіх. Скромних усі люблять; марнославні всіх відштовхують. Ми ясно бачимо, що діє – навіть у невіруючих людях – непорушний закон. Невіруючі теж підпорядковані цьому закону. І якщо вони не цінують скромності в собі, вони завжди цінують її в інших людях.

Ми не помилимося, визнавши скромність однією з найбільш втішних рис людської особистості. Скромність, безумовно, дорівнює милосердю, тому що через одну свою скромність людина вже милосердна до інших людей – не набридає їм своїми претензіями, не мучить їх своїм зазіханням на якусь значущість. Вільно і мимоволі, скромний завжди віддає честь, по-перше, Богові, а потім і людям, які всі мають від Бога свої дари.

Скромний тому ніколи в житті не програє; його таланти й чесноти не принижуються його скромністю, навпаки, ще більше виростають. І скромність аж ніяк також не означає слабкості, як думають деякі, побоюючись скромності; ні, вона, тільки вона, є сила і доблесть духу. І в житті суспільств і народів “гординя йде перед погибеллю”. Рівень культури – прямо пропорційний скромності суспільної та міжнародної. І тому Слово, що створило світи, прийняло на Себе життя скромної Людини і пройшло страдницьким шляхом життя, показуючи дух скромності, як світло, яке веде до нескінченної слави Небесного Царства. Смирення Христа Іісуса стало печаткою істини в людині.

 

ПОХВАЛА СПРАВЕДЛИВОСТІ

Ми, люди, дуже швидко помічаємо всяку несправедливість щодо себе. На всіх оточуючих і навіть на самого Господа Бога дехто ображається, якщо щось не так у них у житті виходить, як вони б хотіли. Але несправедливість, яку ми самі, люди, чинимо у світі, нам менш зрозуміла. Нам навіть її взагалі важко визнавати.

Справедливість – яке прекрасне слово. Є щось божественне в ньому. Воно надихає, докоряє і мучить. Свято нас мучить, коли ми боремося за справедливість щодо інших людей, і в тугу ввергає нас, коли ми добиваємося повної справедливості, і часто в сущих дрібницях, щодо себе з боку інших.

Сама справедливість нас увесь час штовхає і спонукає бути вищими за справедливість і ніколи не бути нижчими за неї. І ми відчуваємо в душі своїй мир і радість, коли чинимо справедливість, і особливо коли стаємо у своїх почуттях вищими за справедливість. Стати над справедливістю – це значить увійти вже в Царство Христової любові.

Є в нас, людях, почуття, які можна назвати щедрими, багатими, наприклад – любов, великодушність, безкорисливість, самовідданість. Але є в нас і почуття скромніші, але в повсякденному житті, можливо, ще більш для нас потрібні – без яких життя у світі стає зовсім неможливим. До цих скромних і тихих почуттів і належить справедливість. Вона регулює основи людського життя і особистого, і суспільно-соціального, і державного. До поняття цієї справедливості слід віднести і просту чесність, правдивість, повагу до іншої людини, до її життя, до її слова, до її свободи. Свобода є найголовніша частина життя іншої людини. Свободу потрібно охороняти справедливістю. Справедливість формулюється заповідями, даними Богом людству на Синаї. Усі вони говорять про справедливий Закон Божий, даний людині. І 10-та, остання заповідь говорить про те, що несправедливість до іншої людини не можна допускати навіть у своїх найпотаємніших бажаннях. Не можна бажати нічого, що може порушити життя і права іншого.

Я назвав любов щедрим, “багатим” почуттям. Звісно, це стосується не всякої любові, а лише самовідданої та справедливої. Наприклад, якщо батьки, які усиновили дитину, ставляться до неї гірше, ніж до своєї рідної, вони в цьому виявляють несправедливість. Так, справедливість контролює навіть любов.

Що говорить Біблія про справедливість? Книга Іова говорить про нього з похвалою: “Був чоловік цей непорочний, справедливий” (Йов. 1:1). Псалом 118 говорить про Бога: “Праведний Ти… і справедливі суди Твої” (Пс. 118:137). З цього випливає, що якщо ми не відчуваємо Божественної справедливості щодо себе, то совість наша, отже, відстає від часу і від Істини Божої.

Нещодавно один молодий чоловік розповів мені про неприємність, що трапилася з ним. У зв’язку з пограбуванням бензоколонки його, який випадково перебував поблизу цього місця, затримали. Поки з’ясовували обставини цієї справи, він провів деякий час в ув’язненні. Мене здивувала і потішила реакція цієї людини на таку подію, яка була несправедливістю щодо нього. Він сказав: потрапивши в цю історію, я став розмірковувати про те, що трапилося, і дійшов висновку, що в цій події була своя моральна закономірність, і я побачив у ній вищу справедливість. Річ у тім, що я зробив одного разу неморальний вчинок, і він мені зійшов з рук. І я повинен був зазнати якогось страждання зараз. Це справедливо… Я здивувався такому морально-чистому, релігійному проникненню в суть життя цієї молодої людини, “Така істинна віра в Бога”, – подумав я.

Совість, як почуття глобальної справедливості, вроджене людині (людина – “образ Божий”). У дітей і молодих людей совість буває інколи чуйнішою, ніж у людей, які вже пожили і ніби придихалися до несправедливості цього світу. Йдучи у своєму житті шляхом моральних компромісів, людина поступово спустошується душею і перестає відчувати, коли буває несправедливою до іншої людини, гостро відчуваючи, однак, усяку несправедливість інших щодо себе.

Милосердя до бідних псалом 81 називає не милосердям, а справедливістю; і це, звичайно, справедливо. “Убогому чиніть справедливість” (Пс. 81:3), – говорить Біблія. Якщо ти маєш два шматки хліба або дві сорочки, а людина, яка поруч із тобою, не має хліба і навіть однієї сорочки, то це навіть не любов, не милосердя, а просто справедливість, якщо ти віддаси один шматок і одну сорочку тому, хто цього потребує. Говорячи в посланні до Ефесян про повагу дітей до батьків, апостол Павло називає повагу до батьків не подвигом і не самопожертвою, а всього лише справедливістю. Заповідь, дана Богом людині: “Шануй батька твого і матір твою, щоб благо було тобі, і нехай довголітній будеш ти на землі” (Вих. 20:12) (єдина заповідь з обіцянкою) вказує на шлях справедливості. Неповага і неувага до тих людей, які для нас таку величезну справу зробили, народивши нас у світ, були обрані Самим Богом стати нашим батьком і матір’ю, неповага до батьків – є глибока, кричуща несправедливість. Далеко не всі це відчувають. Але коли самі відчують цю ж несправедливість щодо себе, з боку своїх дітей, краще розуміють свій гріх.

Розсудливий розбійник, висячи на Голгофі поруч зі Спасителем світу, зупиняючи іншого, теж розп’ятого, але озлобленого розбійника, висловив думку, що показує ясність і чесність його моральної свідомості та високу його справедливість. Він так сказав своєму товаришеві, теж розп’ятому і вмираючому на хресті: “ми засуджені справедливо, бо достойне за діла наші одержали; а Він (говорить про Іісуса) нічого лихого не вчинив” (Лк. 23:41). Ясно видно тут двояке явище справедливості: це визнання людиною своєї провини – визнання невинності іншої людини. Ось приклад чесної, неегоцентричної свідомості. Вона може відкритися і в дуже грішній людині. Це ілюстрація до того, що сказав Ф. М. Достоєвський про людину загалом і про російську людину у своїй книзі “Записки из Мертвого дома”. Достоєвський побачив, що на дні душі навіть найзакоренілішого злочинця таїться іскра тієї людяності, в якій саме і проявляється Божий образ у людині. Тут джерело всієї світової справедливості. Світло йде від Бога через людину, яка протерла люстерко своєї душі, зняла з совісті пил і відбиває Боже Світло. Велику розраду ми відчуваємо у світі від явлення всякої справедливості, незалежно навіть від того, має чи не має вона відношення особисто до нас. Справедливість є світло сама по собі. І коли ми до неї торкаємося, ми переживаємо почуття повноти життя і радості. Бог тоді з нами. Це зрозумів розбійник на Голгофському хресті. І тому він увійшов із Христом у Рай.

Найбільше торжество справедливості відбудеться на останньому Суді, коли Бог “відтре всяку сльозу” з очей людини. Усе тоді буде названо своїм справжнім ім’ям, впаде всяка хибна велич, і правда займе своє місце. Це буде апофеоз всесвітньої справедливості і вищої любові.

Побачити справедливість тих, хто нас оточує, випробувати і свою справедливість щодо людей – це велике щастя, тому що вища справедливість – вища за справедливість, і ім’я їй любов.

 

ПРОБЛЕМА ОСОБИСТОСТІ

Існує вислів: “закричати не своїм голосом”. Цей крик є випаданням людини в долюдську безособову стихію. Незважаючи на весь технічний прогрес нашого часу (а почасти й завдяки йому), чимало людей у наші дні кричать “не своїм голосом” – від страху, страждання, подиву або обурення жорстокістю інших. Але, можливо, ще більш характерною рисою нашого часу є те, що багато людей у світі говорять не своїм голосом. Особистість людини стандартизується, узагальнюється, стирається.

Дивно те, що кожен із трьох мільярдів людей землі володіє єдиним, неповторним і незабутнім голосом. Безсмертна особистість закарбована в кожній людині і відбивається в неповторних рисах і виразах її обличчя, у погляді її, голосі і навіть в особливих лініях шкіри її на пальцях… Птахів ми впізнаємо за загальними їхніми голосами, а людину – за особистим, неповторним, єдиним, незабутнім голосом, поглядом і почерком. Чи не є це яскраве свідчення безсмертної особистості людської? Звичайно.

Коли люди духовно віддаляються від свого Творця (тим паче, коли – борються проти Нього), вони цим ідуть і від самих себе. А повертаючись до Бога, віруючи в Бога, людина повертається до самої себе, до своєї душі. Про це і говорить притча Євангелія про блудного сина, який пішов від батька, а потім повернувся до нього. Такий закон духу: забуваючи Бога, людина забуває своє власне обличчя, деперсоналізує себе. Втрачаючи істину, людина втрачає з нею і життя. І всі труднощі та всі невдачі людські (особливо у шлюбному та сімейному житті) пов’язані з цим.

К. І. Чуковський правильно писав про стиль, що знеособлює людину, і назвав цей стиль канцеляритом. “Канцелярит” – не тільки сфера канцелярій, а й суспільного життя. Він є одним із проявів не свого голосу в людині.

Цьому сприяє технічна цивілізація, якщо вона не переможена світлим духом людини, не врівноважена культурою. Людина гордо й марнославно підкорює землю й планети, але – так рідко й так недостатньо вона царює над своєю душею, над своїм словом, над щирістю свого слова й серця… Тому у світі так багато людей кричать або говорять “не своїм голосом”. Не тільки окремі особистості, а й цілі колективи говорять стандартно, волають штампованою думкою, на копійку правильною, на карбованець помилковою…

Той, хто пішов від Бога, йде і від самого себе. Розвивається в людстві розумова і вольова мімікрія, словесне й емоційне звуконаслідування. Особистості покликані бути неповторними, доповнювати одна одну, служити одна одній своїми особливими дарами і талантами. Але скільки у світі слів, у яких нічого, або майже нічого немає, крім звуконаслідування. “Не своїми”, якимись чужими голосами люди вступають одне з одним у суперечку і навіть діалог і розчиняють одне одного у абстрактностях, покриваючи одне одного мертвими гаслами, стандартними кваліфікаціями. Тут головна драма людства. Тільки особистий голос людини відображає правду, закладену в саму глибину творіння, в сутність людини.

У марксизмі є ходна думка про те, – що треба не стільки думати і філософствувати про світ, скільки змінювати світ. За два тисячоліття до Маркса, ця думка була висловлена у Святому Письмі, у набагато глибшій формі: “Віра без діл мертва”, – віра людини “виправдовується від справ”. А задовго і до цих апостольських слів, людині було відкрито, що вона покликана Богом обробляти землю своєю творчою працею і змінювати її, трудячись на ній “у поті чола свого”. Але якщо людина намагатиметься “змінювати світ”, без усвідомлення основного сенсу життя цього світу і свого життя, керуючись тільки абстрактною думкою про якусь “титанічну зміну землі”, то нічого не вийде з цього, окрім страждання і хаосу. До 70-х років XX століття ми вже добре знаємо про це. Тому і знаменита формула Маркса про необхідність не філософствувати про світ, а “змінювати світ” нічого сама по собі не означає. Мета, якість і засоби такої “зміни” світу мають довести свою благодатність. Народна мудрість остепеняє поверхневих активістів: “сім разів відміряй, один раз відріж”. Тільки подивившись у святці треба “бухати в дзвін”. Навіть найенергійніша “зміна” чогось, без світлого розуму і духу, безглузда і нелюдська. І Ісаак Сирин сказав, що навіть любов, найвище добро світу – недосконала без мудрості. І ідея “зміни світу” без глибинного розуміння світу і людини є силою, що розв’язує зло.

Осмислюючи історію, з її темрявою і світлом, осягаючи безсмертну глибину і високу мету людського життя, не можна не дійти висновку, що людині насамперед треба стати справжньою людиною, щоб почати на краще змінювати світ. А коли морально сліпі люди “змінюють світ”, вони його змінюють у гірший бік. Вони хочуть “змінити” світ, не знаючи цього світу, не вірячи в моральну сутність ні його, ні людини. Як покращити світ, не покращивши людського серця? Океан крові пролився і продовжує проливатися заради абстрактних проектів майбутнього. Тому Святе Письмо, відкриваючи Обличчя Боже, закликає не до просто дії заради дії або зміни заради зміни, а до слухання Істини і до послуху їй, у силі Духа, і виконання волі Того, Хто створив усе і дав усьому шлях. Ним дано людині шляхи істинної зміни світу, шляхи очищення, прощення, піднесення, освячення і преображення людини. І тільки зустрівши Отця свого, почувши Його голос, ми починаємо розуміти себе і світ. І бачимо тоді, що треба в собі поліпшити й у світі змінити.

 

ПСИХОЛОГІЯ ОБРАЗИ

Усі ми знаємо, що таке образа тому, що ображали й ображалися. Самі того не усвідомлюючи, кожен, хто ображає, і кожен, хто ображається, ранять себе, бо позбавляють себе сонця любові. Кривдник ранить не тільки свою душу, а й тіло: злі емоції породжують у людині хворобливе напруження тіла, що відбивається на її фізичному обміні речовин і порушує життя. Кривдник ображає насамперед себе. Але й той, хто ображається, чинить нерозумно, сам себе ранить. Треба себе закривати світлим щитом від образ, не звертати на них уваги. А що ще вище, це протиставити образі – любов, лагідність, великодушність. “Навчіться від Мене, – сказав Христос Спаситель, – бо Я лагідний і смиренний серцем, і знайдете спокій душам вашим” (Мф. 11:29). Ось проста дорога до щастя, про яке часто думає людина, не знаючи шляхів до нього.

Образа може бути несвідомою. Нанесення образи йде від гордості, яка бажає принизити людину, від мстивості, злоби. Ображають люди і від жадібності, заздрості, марнославства, егоїзму і – просто від душевної нечутливості та моральної неуважності.

Підприємець (індивідуальний чи колективний, як держава, партія) кривдить людей найбезсоромнішим чином, експлуатуючи їх не тільки економічно, а й морально. Експлуатація є багатолика форма несправедливості. Історія людства сповнена цим гріхом, аж до наших часів. Але зараз не феодальні барони і не тільки грошові мішки експлуатують бідняків, – самі ці колишні бідняки, які стали адміністраторами, партійцями, представниками пролетаріату, жорстоко експлуатують бідняків (колгоспних селян, робітників), прикриваючи, однак, цю експлуатацію дуже втішними для себе, але порожніми словами.

Експлуатація ближнього може і не бути вираженням якихось особисто-неприязних почуттів; вона буває моральною байдужістю, шуканням вигоди особистої, партійної, державної. Високими мотивами намагаються виправдовувати експлуатацію – матеріальну і духовну – в наші дні. Метою революції для блага всіх, виправдовуються великі образи людям. Гуманними фразами оперують бездушні планувальники, які не бачать живої людини. Смертельно образливий для людини і людства утилітарний матеріалістичний підхід до безсмертної людської душі.

Але почуття справедливості і співчуття можуть народжуватися і в матеріалісті, всупереч його матеріалістичній теорії. Як людина, матеріаліст може бути морально-чутливим. І буває, що серце того, хто вірує в Бога (всупереч духу цієї віри) наповнюється жадібністю, безсердечністю. Як у матеріаліста “невіра” може бути лише на кінчику його язика, так і “віра в Бога” буває іноді лише на кінчику язика у віруючої людини. (Віра в Бога – не теоретична декларація).

У наші дні люди ображають навіть віру в Бога (примушуючи писати велике святе Ім’я Бог з маленької літери). Але Бога людина ще менше може “образити”, ніж сузір’я Оріона або Лебедя. Невіруючі завдають образи тільки своєму життю.

Людину ображає людина своєю злою (або недостатньо доброю) волею. І всі ці незліченні “молекулярні” у світі образи, все наше особисте і спільне зло, народжують у світі ті чорні грозові хмари конфліктів, воєн і душогубства, від яких здригається людство. І може бути винищене.

Раніше в історії, в ім’я віри в Бога, царі та вожді народів ображали невіруючих людей (або не так віруючих, як вони самі). Тепер, у цілій низці країн, невіруючі ображають віруючих.

Сказано людині: “Знаєш заповіді: не перелюбствуй, не вбивай, не кради, не лжесвідчи, не кривди” (Мк. 10:19).

Але якщо образа трапилася, їй треба протиставити не образливість. У подолання зла, входить і подолання образливості. Ми, люди, так легко один одного ображаємо. І ще легше – ображаємося. Навіть якщо нас ніхто не ображає, ми й тоді ображаємося. Нам іноді хочеться відчути себе “скривдженими” і в цьому проявляється погана людська інфантильність. Дитина іноді хоче заридати не тому, що її образила мати, а тому, що їй раптом солодко захотілося відчути себе (і, головне, показати себе!) скривдженою. Це незрілість душі.

“Активний егоїст” ображає, “пасивний” ображається. Образи активних і образливість пасивних егоїстів дуже заважають життю. І вихід із цих станів тільки один – до свободи духу – нікого не ображати і ні на кого не ображатися.

 

ЦІННІСТЬ І ОСОБИСТІСТЬ

Є цінності, щодо яких важко людині себе визнати бідною. Ми, всі, люди, багаті повітрям, його багато, і воно належить усім. Але хворий, в останній стадії туберкульозу, бідний і в повітрі. Ніхто не буває жебраком щодо склянки води, але мандрівник у безводній пустелі всі скарби світу віддасть за склянку води. Ми бачимо, що, стосовно одного, ми дуже бідні у світі, а стосовно іншого дуже багаті.

Якщо не актуально, то потенційно, всі багаті щирістю і добрими почуттями, але не всякий про це знає і, тим більше, не всякий користується таким своїм багатством, і тому стільки нещасних у світі. Можна сказати, що стосовно багатьох речей, ми всі розумні, чуйні, зрячі, а стосовно інших напрочуд сліпі, нерозумні й залежні від інших.

Оточені великою залежністю від інших людей, ми недостатньо усвідомлюємо це і ще рідше робимо приводом до своєї скромності. Але в усьому, що ми здійснюємо, чим харчуємося і що носимо на собі та в собі, беруть участь люди багатьох поколінь. Справедливо один мудрець кланявся щовечора на всі чотири сторони. Дякуючи Богові й людям, він казав, що все, що він має, він має від Бога й людей.

Так, у чомусь ми проявляємо знання, уміння і розум, а в іншому виявляємо своє крайнє нерозуміння… Земля, на якій ми живемо і над якою на вершок злітаємо, мчить у космічному просторі, серед своєї сонячної системи. А система ця несеться серед інших, більш грандіозних систем. І вони своєю чергою несуться серед ще більших, уже неймовірних для нас квазарів.

Тому наші жалюгідні підстрибування до Місяця не можуть, звичайно, бути приводом для будь-якої гордості. Ці дистанції буквально комарині. І земля, яка так терпляче і лагідно тримає нас на собі, є вогняне яблуко, на найтоншій шкірочці якого ми так самовпевнено живемо і навіть зухвало просторікуємо, і хвалимося влаштуватися без Бога, і так позбавлено смаку хвалимося своїми “досягненнями”.

А всередині нашого людського тіла, тендітного як павутиння, але надскладного і дивовижного, у своїй гармонії, живуть мільярди невидимих нашому оку істот. Не завжди вони шкодять нам, а тільки коли це їм буває дозволено Господарем. Є Господар життя. Його велич відкривається в природі і в дусі, в моральних цінностях, які в нас вкладені і нам властиві. Життя людини залежить від найменших і таємничих обставин. Наука, що відкриває таємниці світобудови, дедалі більше показує нам, яка слабка й тендітна наша плоть і земне життя, і як мало по суті ми знаємо.

Світ духовний втікає в нас і обтікає нас. Він говорить нам своїми таємничими знаками і стукає до нас: “Ось стою я біля дверей і стукаю” (Одкр. 3:20), і якщо хто відчинить Мені (в глибинах совісті послухається поклику), то прийду до нього. Швидкий відгук Духа Божого на людську молитву. “Стою і стукаю”, перша дія Благодаті в душі. І, “хто відчинить” серце, – умова наступної дії благодаті в людині. Дивовижна свобода людська є насамперед свобода можливості для нашого правильного, морального ставлення до всього, що оточує нас і що всередині нас є. Ми не вільні уникнути того, що нам дається незалежно від нашої волі; але ми завжди вільні всяку життєву подію і слово перетворити на світло, зробити потрібним для себе та інших. У цьому справа нашої свободи. Крізь усі події, усі прикрощі й радощі людина має і владу, і щастя йти до Божої правди, якій немає кінця. Ми оточені великою Турботою… Немає “долі”, немає “сліпої долі”. Є Недріманне Око Божої любові і наша свобода бути в ній.

 

ОЗНАКА ЛЮБОВІ

Одна з ознак любові – “не дратуватися”. Хто може, дійсно, собі уявити матір, яка дратується на свою немовля? Матері дається почуття особливої любові, коли її дитина безпорадна. Але скільки є матерів, які й потім, коли діти їхні виростуть, теж “не дратуються” на них. У доброті, що покриває людську слабкість, є понад усе образ Божий у людині. Звісно, і гнів – проти зла (а не людини) – може бути святим; але це є дещо зовсім інше, ніж егоїстичне роздратування людей один проти одного, що так обтяжує життя і тих, на кого дратуються, і тих, хто дратується. Святе Письмо дає пораду: “гніваючись, не грішіть”. Інакше сказати: люди, гнівайтеся тільки на зло, а не на людину, яка страждає від свого зла. “Ті, хто любить Бога, ненавидьте зло”! (Пс. 96:10).

Гнів на зло (особливо – на своє зло!) може вилікувати від зла, якщо цей гнів виходить із любові. Але біда в тому, що темна гнівливість, дратівливість, як павутиння, висить у світі над народами, сім’ями і серцями. І ця дратівливість людська, іноді викликана дрібницею, отруює життя.

Вірно сказав один чоловік: “Сварливість, вічні скарги на долю і знайомих, це, мабуть, ще гірше, бо недоліки ці тривалі… Краще вже запальність: розлютився, наговорив і – потім відійшов. Але які важкі образливі люди; вони злопам’ятні. Образливу людину все дратує. Якщо він навіть отримає бажане, то (бо в глибині душі йому соромно) він шукає нового приводу – розлютитися. Найсумніше, що від нашої дратівливості й запальності страждають особливо ті, хто нас найбільше любить і найбільше для нас робить. Які несправедливі, злі зауваження доводиться іноді найближчим нашим вислуховувати від нас! І ми це собі дозволяємо, знаючи, що вони-то не розсердяться; якщо ж і розсердяться, то пробачать і не порвуть із нами стосунків, бо люблять нас…”

В основі запальності й дратівливості лежать злоба, ненависть, гордість, жорстокість і несправедливість. Болото легко перетворюється на бурхливий океан. Від одного сірника може згоріти місто. Від однієї, начебто нешкідливої пристрасті, загоряється душа і в муках згорає. Який потрібен самоконтроль людям, яка тверезість і обережність. Жоден порок, – ні пристрасть до грошей, ні пристрасть до задоволень; навіть вино – згубник багатьох, – так не губить доброго духу сім’ї, як дратівлива й нестримана людина. Вона засмучує громадську роботу, отруює життя дітей і сім’ї. У суспільстві ми ще соромимося через самолюбство, проявляти свою душевну ницость, Ми шукаємо доброї в суспільстві про себе думки. Але вдома, при “своїх”, ми розперезаємося, даємо волю своєму внутрішньому злу… “Людина гнівна заводить сварку, а запальна багато грішить”, – каже Соломон у Притчах (Притч. 29:22).

Людина буває такою низькою і дрібнотравчастою, що ображається навіть на Самого Господа Бога, Великого свого Творця! Людина нарікає на Ним дане життя… Хіба ви ніколи не нарікали на погоду, чому вона не така, як хотілося б вам? Хіба ви ніколи не скаржилися на своє становище в житті, на свої обставини? Хіба ви ніколи не обтяжувалися шляхом, яким промислительно вела і веде вас Рука Господня?

Є в душі людській великий засіб для подолання самолюбства, запальності й дратівливості. Це – благоговійна віра в близькість Божу. “Господь поблизу”. Над людиною розпростерта Любов. Тільки її треба вміти побачити внутрішніми очима. Це і є віра. Нам не завжди зрозумілі зцілювальні шляхи Любові. Але, повіривши в цю любов над собою і світом, людина бачить духовними очима життя, у світлі вищого його призначення. Те, що раніше здавалося незрозумілим, постає людській світлій вірі, як щось необхідне і важливе. Так зріє мудрість у душі й відкривається вічність.

Свобода наша, є не тільки вільне висловлювання всього, що ми думаємо; і не тільки можливість робити те, що ми хочемо. Найглибша свобода наша є свобода від зла, яким ми мучимо себе та інших. До цього стану свободи духу в добрі й веде нас шлях віри. Віра є входження у вищу реальність.

 

ПАМ’ЯТЬ І ЗАБУТТЯ

Недосконалість душі людської проявляється в тому, що вона забуває важливе і пам’ятає суєтне. Забуває те, що не треба забувати, і пам’ятає те, що треба забути.

Застосовуючи до цього відомий вислів, можна було б запитувати кожну людину: “Скажи мені, що ти забуваєш і що ти пам’ятаєш, і я тобі скажу – хто ти”.

Почнемо ж запитувати самих себе, що ми, люди, а особливо ми, віруючі, пам’ятаємо і що забуваємо. Чи пам’ятаємо ми завжди про Того, Хто дав нам життя? Чи не забуває наша душа Бога? Чи сильна, чи глибока, чи цілюща наша пам’ять про цю істину Про реальність найвищу? Чи пам’ятаємо ми те, що Той, Хто створив нас, завжди з нами перебуває, хоча ми й не завжди буваємо з Ним? Чи пам’ятаємо ми, що Дух Святий проникає в усі наші помисли, читає наші думки і судить наміри? Чи пам’ятаємо ми, що Живий Христос, який перебуває у світі, є найбільшою Святинею, Чистотою, Правдою і Любов’ю? Чи втримала наша пам’ять Його Заповіді та закони, які дав Господь для нашого життя та його спасіння у вічності? Чи залишаються в нашій душі слова Христові, слова такої сили любові й довіри до нас, що Він називає нас дітьми й братами, а не найманцями, а тим паче – не ворогами своїми, хоча ми, чинячи зло, більше схожі на Його ворогів. Чи пам’ятаємо ми, що Слово Боже втілилося і стало поруч із нами, заговорило нашою мовою і навчило нас бачити в собі та в інших внутрішню, духовну, людину, яка є другом Богові? І ще, чи пам’ятаємо, як був відкинутий Христос, як мало було в Нього захисників, як не знайшлося Йому місця на землі ні в першу Його земну, ні в останню Його хвилину? Але, немов блискавка, “блискуча від сходу до заходу” (Мф. 24:27), дивовижно, таємничо, неспростовно воскрес Христос, встав зі Своєї домовини і з’явився найближчим учням, 12-ти, і 70-ти, і п’ятистам, і – Його, Воскреслого, впізнавали, і – Він давав безмірну надію людям; як Він потім зійшов на небо, сховався у невидимий світ, аби стати ще ближчим до кожної душі на землі, ще досконаліше встати на поріг кожної людської оселі. Чи пам’ятаємо ми, що ангели і духи святих оточують людей і особливо близькі до тих, хто закликає їх?

Чи зберігає наша пам’ять, де б ми не були, ту істину, що земне, коротке наше життя завжди лише на волосину відстоїть на землі від великого незримого світу, і щохвилини нас можуть покликати до іншого світу, на останній суд Правди Небесної?… Чи пам’ятаємо ми це завжди, а особливо тоді, коли важкість, що давить на душу, входить у нас, і якийсь внутрішній голос шепоче підлесними, темними словами, і наша душа починає хитатися і схилятися до зла? Чи пам’ятаємо ми тоді про Бога, чи волаємо до Бога? Чи пам’ятаємо ми, після свого гріха, що Милостивий Господь і дав нам шлях відновлення духовного в покаянні. Чи пам’ятаємо ми, в хвилини зневіри, що Господь Довготерпеливий, а в хвилину спокуси злом – що Господь Праведний? І, дивлячись на людей, які нас оточують, чи пам’ятаємо ми, що наш Господь – є і їхній Господь; наш Небесний Отець є і їхній Отець; їхній Суддя і наш Суддя? Чи пам’ятаємо ми, що виправдовується або засуджується людина тільки “від справ своїх”, але що “без віри неможливо догодити Богові”?… Такі духовні скарби істини і безсмертя може зберігати наша пам’ять, наше життя. Чи зберігає воно це сяйво? Блаженний той, хто знає істину Божественної любові до нас. Ні на що інше не вміючи сподіватися, він сподівається на Любов Божу і живе любов’ю Господа свого.

Не про все, а про найголовніше я запитав людську совість і пам’ять. І тепер я хочу допитати людське забуття.

Забуття, чи поглинуло ти всі образи мого життя, всі прикрощі і всі болі, всі страхи життя? Чи поглинуло ти, забуття, суєту минулого життя, всі його нікчемні переживання, непорозуміння, порожні слова, непотрібні суперечки і хвилювання?… Лише на полі, очищеному забуттям суєти, виростає мудрість.

Забуття сміливе, ти, як вода чистого джерела, несеш прах землі і топиш його в собі, не втрачаючи своєї блискучої чистоти. І людиною може бути лише той, хто мудро забуває себе, пам’ятаючи про Бога і Його правоту.

Святим забуттям своїм і світлою пам’яттю ми входимо в справжнє життя.

Джерело: Апокалипсис мелкого греха / Архиепископ Иоанн (Шаховской). – М.: Изд. Сретенский монастырь, 2011. – 224 с. (Духовное наследие Русского зарубежья).

От издателей

Сборник поучительных писаний Архиепископа Иоанна (Шаховского), который мы предлагаем читателям – об апокалипсисе, совершающемся в каждом из нас, об апостасии (отступлении), которое берет начало в наших сердцах, поглощенных самолюбием, самоублажением, саможалением. Не видим „мелких» грехов, привыкли к ним, и они легко, почти нечувствительно сталкивают нас с единственного, узкого пути, коварно подставляют ножку, „мягкой» лестью принуждают к незаметному рабству.

Владыка Иоанн видел многое в жизни, что с ужасающей яркостью напоминало о грядущих последних временах мира, об апокалипсисе. Его юность (он родился в 1902 году) совпала с грозным и мрачным временем. Став участником белого движения, он прошел Гражданскую войну: кровь, раны и смерть видел вплотную. В изгнании, в эмиграции, испытал нечеловеческую жестокость Второй мировой войны. Однако в статьях, помещенных в этом сборнике (они собраны нами из разных книг владыки) взгляд его обращен не на мир вообще, но внутрь человека. Это анализ духовного состояния современных людей и, временами, он ошеломляет своей верностью. В словах владыки беспощадное обличение, но оно пронизано святой надеждой, что чистота и свет восторжествуют в нас, и вера Православная даст нам крылья подняться над царством мира сего. И обратимся к Богу с мольбой и упованием: «Омыеши мя, и паче снега убелюся» (Пс. 50:9)!

Олег Казаков

 

О ЗНАНИИ

«Что святее и что спасительнее быть может, как поучаясь в делах Господних, на высокий славы Его престол взирать мысленно и проповедовать Его величество, премудрость и силу! К сему отворяет астрономия пространное рук Его здание» – Ломоносов.

«Знание упразднится» (1Кор. 13:8)… Конечно, не то знание, коим лицезреют истину чистые сердцем; не то знание, от коего пребывают в непрестанном удивлении святые; не то, коим созидается жизнь вечная.

Упразднится знание, которое не знает своей ограниченности, малости и временности. Знание смиренное благоговейное и трепетное останется навеки, ибо принадлежит Небесному Иерусалиму.

Принадлежность лишь к этому миру, есть признак мертвенности, как человека, так и знания. И только мертвенное знание «надмевает» (1Кор. 8:1). Не имея в себе жизни, человек надмевается призрачным познанием высот и глубин. Дух чистый не надмевается никакими знаниями, ибо данные свыше огни могут быть потушены. Чистый дух всегда трепещет и благоговеинствует пред высшими знаниями и бесконечно умаляет свои. Философией незнания охраняет свое знание.

Противоречит ли небесное знание веры – тайн спасения человечества – знанию прагматическому, знанию «науки» нынешнего Мира? Конечно, не противоречит. Как не противоречат небесные законы жизни – законам земным, хотя и превышают их, а потому и освящают.

Знания плотника, столяра, погонщика верблюдов, живописца, врача, математика – не противоречат знанию святого, верующего, любящего человека, и каждый человек в мире какого бы знания он ни был и какими бы талантами ни обладал, может быть святым, верующим и любящим, – не отрекаясь от своего земного знания, но лишь возвышаясь к небесному.

«Конфликт» «веры и науки», «знания и веры» есть конфликт не существующий.

Вера небесная есть соль жизни. Без веры небесной всякое прикладное знание, всякая вера земная – пресны, безжизненны, томительны.

Земное знание освятил Сам Господь Спаситель, ставши Плотником. Этим Господь освятил в мире всякий земной труд и всякое знание земного Мира: химию, физику, архитектуру, историю, медицину, социологию, геометрию; благословил порядок земных научных верований в аксиомы и гипотезы. Но при условии чтобы кесарь – жизнь мира сего – не затмевал в душах людей Бога.

Ломоносову, Паскалю, Пастеру, Ньютону знание низшего круга не мешает знанию круга высшего. Вопреки закону надмения, они не надмились своим знанием, своей земной красотой и высотой. В смирении своем (смирение есть правда) они постигли жизнь во Христе. Они поняли, что их «научное» знание не есть «высота» для их богообразных душ, и потому нашли другую высоту, иную науку – духа и вечности. Смирились и вознеслись.

А сколько ученых, метафизической надутостью своею прельщают сердца простых людей! Сколько простецов бежит за именем «профессора», как раньше бежало за именем «короля», «героя»… И сколько профессоров принимают эти идолопоклоннические струи в свое сердце! Род лукавый и прелюбодейный» (Мф. 12:39), прелюбодейный в самом страшном смысле – самообоготворения, самообожания.

Наступает время, когда все чистые люди науки земной должны отлеплять от своих человеческих достоинств всякий налет практического идолопоклонства и являться свидетелями Божьей славы, благовестниками умаления человека в Боге, и через это – воскрешения нового человечества.

Пусть не странным покажется, что человеку надо обучаться некоему незнанию. Это незнание не будет неведением. Еще менее, оно будет невежеством. Стремясь уйти от лжеименного знания, человек иногда приходит к восхвалению невежества, к отвержению благодатной культуры знания. Это путь ложной философии незнания, путь фарисейский, усваиваемый некоторыми мытарями, становящимися в стороне от жизни мира и превозносящими себя над фарисеями науки. Не этот путь дает Господь, для преодоления соблазна и пустоты лжезнания.

На всех ветхих путях жизни, человеку свойственно «богатиться» и «знать»; к этому устремлена вся первородная похоть человека.

«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание, и взяла плодов его и ела» (Бут. 3:6)… Вот зарождение похоти знания, – греха, в котором пребывает весь ветхий мир человека… «знать», насытиться, обогатиться… без Бога, вне Бога.

Но, – «горе вам, богатые!… горе вам, пресыщенные ныне!» (Лк. 6:24-25).

В нынешнем состоянии человечества никакое знание не должно ощущаться как знание. Всякое знание должно переживаться как неведение.

Чем больше человек знает, тем меньше он должен чувствовать, что он знает. Как в духовной науке созерцания тайн небесного мира, так и в земной науке, подлинное достижение сопряжено бывает с сознательным нищанием. «Я знаю только то, что я ничего не знаю», говорил древнейший философ, и эта истина ближе всего пришлась к верхам земной науки философии. Различны формы ее проявления. Это или «feu, feu, feu» – Паскаля, или рациональный агностицизм Бергсона, или мистический агностицизм St. Joan de la Croix, или пеплом посыпаемое ведение преп. Исаака Сирина.

Достаточно привести несколько слов с последних граней человеческой учености, чтобы убедиться в твердости предпосылок философии незнания.

«Как велик, о, как велик Бог, а наше знание ничтожно!» (Ампер). «Не знаю, чем кажусь я миру. Но себе я представляюсь ребенком, который играет на берегу моря и собирает гладкие камни и красивые раковины, меж тем как великий океан глубоко скрывает истину от глаз его» (Ньютон). «Что мы знаем, это – пустяк, а то, чего не знаем – неизмеримо» (Даллас). «Большинство ученых сознает ограниченность положительной науки и признает, что конечные проблемы вселенной для нее недосягаемы» (А. Иоллер). «Я много занимался изучением природы; поэтому я верую, как бретонский крестьянин. Если бы можно было мне заниматься и исследовать еще более, то я веровал бы простою детскою верою крестьянки из Бретани» (Пастер).

Можно было бы без конца умножать эти свидетельства земной человеческой науки. Мало чем отличаются от них свидетельства великих ученых науки духа, св. Подвижников и Отцов Церкви. Их опыт есть – бесконечное смирение… Им открываются тайны, но эти тайны еще величественнее открывают им тайну непостижимости.

«Когда предстанешь в молитве пред Богом, сделайся в мысли своей как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по Земле, как бы пиявицею, и как бы ребенком лепечущим. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему». (Исаак Сирин). Познать самого себя есть некое совершенство знания; однако: «Ум входит внутрь глубин Святаго Духа после того, как минует все видимое и мысленное, и среди тех непостижимых вещей недвижно движется и вращается, живя более жизни – в жизни, будучи светом во свете, и не светом, поскольку есть сам в себе (т. е., может быть отделим от Света Божьего). Тогда он видит не себя самого, но Того, Кто есть выше его и будучи изменяем, мысленно от тамошней славы, становится совсем не знающим себя самого»… «Бывает он и слеп и не слеп; он смотрит неестественными очами, так как стал выше естественного зрения, получив новые очи, коими и смотрит выше естества. Бывает бездействен и недвижим, как исполнивший всякое собственное действие. Бывает немыслящ, как сделавшийся едино с Тем, Кто выше всякой мысли, и почивший там, где нет места действию ума, – т. е. движению его в воспоминании или помысле или размышлении. Не имея возможности постигнуть и познать непостижимое и дивное, он некоторым образом почивает на этом совершенным почиванием, этой неподвижностью блаженного нечувствия, т. е. нелюбопытно наслаждаясь неизъяснимыми благами с чувством, однако же, верным и определенным» (преп. Симеон Новый Богослов: Деятельная и богословская главы, 148, 149).

Различными словами отображая свой опыт, все подвижники Церкви, во все века, во всех странах, говорят об одном и том же.

Одинакова и метафизика личного сознания истинных ученых мира.

Незнание есть предмет первого и последнего постижения человека.

Удивительно, что ни в одном из Евангелий ни разу не встречается слово «знание», а апостол Павел единственный из всех апостолов, говорящий о «знании», только в трех случаях кратко говорит о положительном знании, как даре от Бога: «Дается другому слово знания» (1Кор. 12:8); «кто любит Бога, тому дано знание» (1Кор. 8:3), «но не у всех…знание» (1Кор. 8:7). В четырех же случаях говорит о вредных, как основах (1Тим. 6:20), так и последствиях (1Кор. 8:1,10-11) знания. И в одном случае говорит о том, что «знание упразднится» (1Кор. 13:8).

Это чрезвычайно значительное утверждение апостола, в связи с общим отношением к проблеме знания всего Откровения Божия, приобретает исключительное значение для христианской гносеологической культуры. Христианская философия должна твердо очертить, осознать и исповедать в мире свое отношение к мучительнейшей для ветхого человечества проблеме знания.

Как «земля и все дела на ней сгорят» (2Пет. 3:10) – пройдут сквозь огонь апокалиптического очищения, так и «знание» сгорит. Сгорят как солома бесчисленные построения ветхого человеческого ума. Развалятся, как дом, на песке построенный. Ибо должны подуть высшие ветры ведения и должны пролиться небесные воды недомыслимого постижения. И всякий дом, не на Камне (Христе) построенный – неизбежно и предопределенно падет. Говоря об этом, Евангелие (Мф. 7:27) даже прибавляет, что это падение дома будет великим. Великим действительно будет падение всего человеческого знания, в великой гордыне своей противостоящего знанию Божьему, не вмещающему в себе (Ін. 8:37) знание Божие.

Это знание Божие, «первою из тайн» которого «именуется чистота, достигаемая делом исполнения заповедей» (Исаак Сирин), есть Божественная жизнь в человеке: «хождение Бога в человеке», сотворенном именно для этого хождения в нем Бога, для этого знания Бога, и мира в Боге.

Это знание есть чистое, божественное, святое. Соль и венец жизни! Цветение духовного в «душевном».

«Безумствует человек в своем знании» – сказал пророк Иеремия (Єр. 10:14). «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших и мысли Мои выше мыслей ваших» (Іс. 55,8,9).

Незнанием должно именоваться не только знание ложное, но и знание недостаточное, которое, если человек переоценит его, делается знанием ложным.

Переоценка же своего знания практически все время происходит в жизни человеческой, и потому человек все время вращается в кругу лжезнания. Но сознание этого может стать источником непрестанного умаления человека, пред Истиной, и тем открыть ему путь чистого ведения.

Это чистое ведение есть Божественная премудрость, о которой недостаточно говорить словами. Сам апостол прибегает к выражению предельной немощи человеческих слов: «мудрость Мира сего… безумие пред Богом» (1Кор. 3:19). «Кто… думает быть мудрым,… будь безумным» (1Кор. 3:18). Господь «избрал немудрое,… чтобы посрамить» (1Кор. 1:27) мудрое. Ветхому миру мудрецов земных апостол противопоставляет людей новых: мудрых во Христе (1Кор. 4:10). «Славлю Тебя, Господи, Отче неба и земли, что… утаил сие от премудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф. 11:25).

Слово христианское (то, которое имеет в себе «соль») «не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1Кор. 2:4).

Вера (вход в Новую Жизнь) должна утверждаться «не на мудрости человеческой» (1Кор. 2:5). Откуда же такое недоверие к мудрости человеческой? Но это не только недоверие, это огненное отвержение всего ветхого круга знания, как внебожного бытия. «Еллины ищут мудрости»… (1Кор. 1:22). Кто такие эти – “еллины”? – Ветхая культура человеческая, ветхий, замкнутый в себя, отгораживающийся от живого Бога мир. Это – философия мира сего, мудрецов, «всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины» (2Тим. 3:7)… Это – мучительно – мудрствующий и бесконечно возносящийся тленный век, имеющий у себя «только вид мудрости» (Кол. 2:23).

Какая страшная сила слов отвержения ветхого – не приводящего к Богу знания. Безумным – не знающим – быть надо, чтобы чрез это распятие ветхого смысла, чрез эту смерть человеческого ничтожного глубокомыслия возродиться, возникнуть в новый мир Премудрости Божией.

Борьба с похотью мира сего завершается отвержением и похоти знания.

Мир взорвется не преображенным знанием. Погибнет от своей плотской науки, не уравновешенной, не освященной чистым знанием духа. То, что могло быть благословением, будет проклятием для человечества. Развязанная сила материи обрушится на развязывателей и сомнет их. В эти минуты, ангелы будут жать плоды покаяния и молитв.

В мире науки и философии произойдет и происходит уже то, что и во всех областях ветхой жизни: «Будут двое на поле: один берется [в Царство Божие], а другой оставляется; две мелющих на жерновах: одна берется, а другая оставляется» (Мф. 24:40-41).

 

УЧИТЕЛЬСТВО

«Я пришел для того, чтобы имели жизнь, и имели с избытком»(Ін. 10:10)

Если трудно учить, то еще труднее учить учительству. Ибо учительство есть и великий грех, и величайшее добро.

Учительство грех, потому что: «и не называйтесь наставниками, ибо Один у вас Наставник – Христос» (Мф. 23:10). И – «Братья мои, не многие делайтесь учителями, зная, что мы подвергнемся большему осуждению» (Як. 3:1).

Учительство – добро, потому что «кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царствии Небесном» (Мф. 5:19) и – «Как прекрасны ноги… благовествующих благое» (Рим. 10:15).

Творить и учить трудно. Трудно блаженство учительства, и трудно избавление от его греха. Учащий уподобляется Богу. Неправильно (ненадлежаще, и не в надлежащем духе) учащий уподобляется идолу и диаволу. В этом крест истинного учительствования, и его слава.

Евангелие есть Слово, направленное не к ученикам только, но и к учителям, ибо ученик Божий есть учитель человеков. Жить по Христу, – это значит непрестанно учить всех и научаться чрез всех и от всего. Жить по Христу, – непрестанно учить себя.

Учение истине – других, есть лишь возрастание учения себя.

Кто евангельски учит себя (являет любовь Божию к себе), может учить и других. Правильно учащий себя – изливается правильностью сердца своего, и учения своего на других. Ибо других видит частицами себя. И им изливает свое познание любви. Им излучает свое познание правды; и словами, и делами, и молчанием, и молитвой.

В любящем, все – учит; ничто не пребывает в покое, все изливается, излучается, приобщается ко всему, и все приобщает своей любви.

Учительство Христово есть осоление Мира – чрез людей. Людей – друг чрез друга.

Лживое учительство, есть сеяние плевел (Мф. 13:25) – горькой травы зла и неведения.

Сеяние учения равно сеянию хлеба. Слово небесное сеется через слово человеческое. Слово человеческое есть вид зерна; слово Божие есть сила жизни в зерне. Форма должна сгнить, и слово человеческое должно стереться. Сила Божия, оплодотворявшая слово человеческое, дает плод. Суд над словом есть молчание, в котором все истинное зреет и растет (митр. Филарет).

Слово О духе должно быть словом духа. Иначе оно будет ложно.

Слово истины – проволока тонкая, по которой дух Божий востекает к сердцу человека и изменяет сердце. «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ін. 15:3).

“Я, – говорит Господь, – испытующий сердца» (Об. 2:23).

«Вера от слышания» (Рим. 10:17). Вера есть изменение естества; не убеждение, а изменение естества; не убеждение, а изменение и претворение человека. Слух же и слово – проводники веры к сердцу – от другого сердца.

Мир полон различными колебаниями и волнами. Положительное и отрицательное движение духа совершается за порогами нашего сознания, и только отчасти улавливается опытом нашей жизни (Евангелие – о траве, невидимо, однако же заметно растущей. Мк. 4,26-29).

Учительство есть горение и излучение правды, все равно, скрытое или открытое («Нет ничего тайного что бы не стало явным” (Мк. 4:22)). Истинное учительство зреет с сокровенным сердца человеком, (1Пет. 3:4), и не утаивается ни от людей, ни от ангелов. (От людей – иногда, от ангелов – никогда; и потому всегда есть сила для мира и его спасение). Блажен подвиг проповедников Слова, «проповедующих на кровле» (Мф. 10:27); блажен подвиг и безмолвного скитания, в ущельях земли (Євр. 11:38) святых отшельников. Их свет учит и греет миллионы людей… «От избытка сердца глаголют уста” (Мф. 12:34) Что такое этот избыток сердца?… Влага ядовитая имеет ядовитое испарение. Благоухающая, – благоухает своим испарением. Духовное содержимое сердца не может утаиться, оно просвечивает сквозь человека, льется из глаз, сходит с языка, со всех движений и черт.

В сокровенной внутренней жизни человека накапливаются энергии, добрые или злые. Добрые, столь же не могут жить в одном сердце со злыми, как вода с огнем. Либо огонь уничтожает воду, либо вода заливает огонь. Их борьба есть мучение человеческого сердца. Мучение исчезает лишь при победе злого или доброго, и человек либо успокаивается во зле и самоволии, становится (по-сатанински) «выше добра и зла» (Ницше), либо находить покой Господень – благословенную «субботу» свободы от страстей и похотей. Первое «успокоение» есть выражение духовной смерти; второе – жизни во Христе.

Всякий человек имеет свое содержимое сердца. Над очищением сего содержимого надо непрестанно работать человеку, дабы увидеть Господа, дабы осязать Господа руками своими. Блаженство сего обещано чистым сердцем (Мф. 5:8). Огонь Духа должен испарить из сердца все воды, капли и пену страстей (греховных самоволий). Вода Крещения должна угасить все «разженые стрелы лукавого» (Еф. 6, 16), огонь похоти и греха.

Дабы единое высшее естество восцарствовало в сердце, оживотворяя его огнем святыни, и прохлаждая водами Высшей жизни.

Вода жизни подменивается, в злом сердце, мертвой водой, и огонь славы горней подменивается огнем геенны. Вода греха и смерти сжигается огнем любви евангельской, и огонь геенны угашается водами благодати.

Но пока не совершилось это воскресение человека (уже в сей жизни), идет борьба за вечную жизнь: радость и мучение человеческое.

«Избыток сердца» есть излучение данного (в сей миг) содержания сердца. Избыток надо хранить, не являть его. В этом закон первичной духовности человека. Надо управлять своим «избытком», уметь его удерживать. Злой надо удерживать, и испепелять. Добрый надо удерживать – хранить, как нечто драгоценное, сокровенное, нектарное, исчезающее – при неосторожном и неблагоговейном обращении.

Вода благодати дастся тому, кто умеет сохранить. Огонь духа небесного вручается тому, кто умеет не только его мудро открывать в Мире, но и загораживать его руками своими от больных глаз мира.

“Избыток” свой благодатный надо хранить, как зеницу ока сердечного, тысячекратно более тонкого, чем внешнее, глядящее на временные явления мира.

Непроизвольно показывают обычно люди зло свое. Хотят скрыть, и – не могут. Пусть и обнаружение добра всегда идет этим путем. И тогда будет являться истинный избыток. Если сами станем открывать добрые «избытки» свои – откроем сердце неутвержденное свое, и – поранимся (Мф. 7:6). Если станем скрывать сердце, – откроем избыток, в той мере, в которой скрыли сердце… Ибо Господь уже будет являть Свой избыток любви чрез наше, умершее для своей правды сердце. Чуден и тонок этот закон; блаженно его применение. Видишь его на скромных, на совестливых, на не знающих своей правды, но сияющих своей правдой людях.

Явно учит лишь тот, кто умеет учить тайно. Тайно просвещать себя, тайно отражать свет Божий в мире.

«Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3), «Помолись Отцу твоему…втайне» (Мф. 6:6)… «Смотрите, не творите милостыни вашей пред человеками, да видимы будете ими (т.е. ради этого) (Мф. 6:1)… Подобно Царствие Божие горчичному семени, которое меньше всех семян (в мире земных явлений) (Мф. 13 31, 32). Тайное отношение к окружающему миру, сокрытие в Господе. Поручение себя и дел своих Всевышнему.

Старцы оптинские по большей части обличали прикровенно (под видом какого-нибудь рассказа или события из их личной жизни). Таинственное вразумление – самое острое, «рассекающее» человека. Слово Божие только то рассекает нас, которое наиболее непосредственно, т. е. не принудительно и остро входить в нашу душу. Мы ищем убеждения, не насилующего нашей свободы, а всякое слово человеческое тащит нас; лишь одно Слово Божие (хотя бы и в слове человеческом) – зовет нас, являя свою любовь. Слово же человеческое уговаривает и принуждает.

Бог Живой есть величайшая свобода и милование. Этого милования исполнены мы должны быть, и тогда слово наше будет учить и освобождать.

Явное учительство есть свидетельство; или, иначе сказать, – мученичество. Мученик по-гречески означает «свидетель», и свидетель (истины Божией в мире) есть всегда мученик. Ибо преодолевать ему надо терние собственного сердца и шипы диавола, и всего мира. Свидетельство есть явное учительство в мире. Истина должна проникнуть до последней сферы мира, на самые дальние его волны, объять слух и голос, воздух, дыхание и язык. Когда мы свидетельствуем (явно говорим истину Божию в мире и о мире), мы говорим не только тому человеку, которому говорим в данную минуту, но и всему миру: ангелам и человекам, солнцу, воздуху, Земле и небу… Ибо истина, высказанная звуком голоса человеческого, проходит все небеса (Рим. 10:18) и, увеселяя ангелов, ложится у Престола Божия, как некое семя, долженствующее воскреснуть в Последний день. Безмерно ценно это исповедание слова, свидетельство Истины, чрез грешного человека в мире грешном! Истинно, кто не постыдится Христа, Сына Божия (Его правды, Его чистоты), того и Сын Человеческий не постыдится, когда придет во славе Своей, – «со святыми ангелами» (Лк. 9:26), добавляет Евангелие. Ибо ангелы – свидетели наших слов.

Истину можно говорить лишь «от избытка сердца». И нельзя слышать об Истине «без проповедующего» (Рим. 10:14). Но, «как проповедовать, если не… посланы?» (Рим. 10:15)… Слышать мир должен истину Божию – от себя же, от своих уст, от уст людей грешных… «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб» (Лк. 19:22). Оттого ангелы на земле молчат, а человеки посылаются. Их сердцу дается «избыток», и этот избыток дает им силу свидетельства. Свидетельствовать же можно лишь о том, что «видели очи», что «осязали руки» (1Ін. 1:1). «О Слове Жизни». Сердце должно осязать, сердце должно видеть Христа. Только такое свидетельство принимается на судах Божьих и человеческих.

 

О СМЕХЕ

Есть два смеха: светлый и темный. Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его различить можно по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех – несветлый. Если же в груди жестко и сухо, и улыбка кривится, то смех – грязный. Он бывает всегда после анекдота, после какой-нибудь насмешки над гармонией мира. Искривляемая гармония мира искривляет душу человека, и это выражается в кривлении черт лица.

“Горе вам, так смеющимся нынеибо восплачете». («Лк. 6:25). Заплачете! Потому, что увидите, что приложили радость не к тому, к чему можно приложить, но к тому, что достойно муки.

«Благостная улыбка», есть зеркало найденной гармонии. Святые улыбаются не смеясь. Смех, как полнота чистой радости, есть состояние будущего века. Блаженны плачущие ныне, ибо вы воссмеетесь. Аскетический опыт осветления и преображения человека советует даже улыбаться, не открывая зубов (лучше немного меньше радости, чем хотя бы самая мимолетная нечистота в ней!).

«Анекдотический смех», которым смеются в кинематографах, театрах, на пирушках и вечеринках, которым легко осмеивают ближнего, смеются над слабостями и над достоинством человеческим, над совестью его и над грехами, для увеселения и для забвения печали, без смысла, и тщеславно смеша других, все это – болезнь духа. Можно сказать даже точнее: это – симптом болезни духа.

В мире духов живут нечистые духи; они видны бывают на лицах «закатывающихся» смехом… Ангельская радость озаряет лицо улыбкой.

Добрым смехом бесшумно развеять можно скопившиеся тучи злобной спорливости, ненависти, даже – убийства… Хорошим смехом восстанавливается дружба, семейный очаг.

«Едкий» смех – не от Бога. Язвительная улыбка, сарказм остроты, это – пародия на евангельскую соль мудрости. Пародия, искривляющаяся в улыбке.

«Острота» слова всегда взрезывает душу. Но острота – будучи даже одинаковой у двух ножей – хирургического и разбойничьего – производит совсем разное действие. Одна, взрезывая, пропускает свет небесный и теплоту Духа, или вырезает гноение, обрезает мертвость; другая – безблагодатная острота – режет, кромсает душу и часто убивает.

Остры только святые, и только святое остро. Грязные же духи пародируют остроту, и много людей в мире изощряется в «высказывании себя» чрез эти остроты.

Предел духовной нечистоты смеха: «гомерический хохот» – гоготание… Такой смех настигает людей недалеко от обильных трапез.

Блюдущий себя, благоговеинствующий пред тайной своей жизни, будет блюсти как всю свою жизнь, так и свой смех. Даже свою улыбку он соблюдет пред Богом. Все будет у него – помощью невидимых хранителей его – чисто и ясно.

Святые светили миру и плачем своим, и улыбкой. Как дети. Ибо только у детей – и у подлинно верующих во Христа людей – есть чистота жизни, видимая телесными глазами, даже в чертах лица.

Просто и чисто все у детей, еще не коснувшихся тленного духа. Смерть еще не выявилась в усмешке их смертной природы, им дана весна жизни, как начаток и как воспоминание рая; и вот, они чисто смотрят, чисто смеются, нелукаво говорят, легко плачут, легко забывают свой плач…

«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное» (Мф. 18:3). Ясно – почему.

Высшая похвала человеку, сказать: «У него детский смех» – смех непорочный, близкий к райской гармонии.

 

О ПОХИЩЕНИИ

«Огонь пришел Я низвесть на землю…»(Лк. 12:49)

Тайна беззакония Прометея не в том, что он похищает огонь, а в том, что он похищает. Желание восхитить и обогащаться восхищенным, это – обнаружение первозданной гармонии мира (возможности обладания всем), и – его разрушенной любви.

Похищать никому ничего нельзя, ибо тот, кто похищает, не имеет единства с тем, у кого похищает.

Достигший же любви обладает всякой вещью, не похищая ее. Это есть Царство Божие. «Ничего не имеем, и …всем обладаем» (2Кор. 6:10).

Всякий похититель чужого, потому беззаконен, что не может сделать это чужое – своим… Лишь через любовь подчиняются вещи человеку. Потому, в мире надо просить («Просите и дано будет вам» Мф. 7:7); потому в мире надо давать («Давайте, и дастся вам» Лк. 6:38).

Похищают всегда чужое, ибо своего похитить нельзя. Свое только можно дарить и свое только можно брать. Это – закон Нового мира.

“Не укради” – продолжение “не убий” (Лк. 18:20) – закон Воссозидания, закон Любви. Крадущий убивает жизнь, и свою, и того, у кого крадет…

«Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им» (Прит. 1, 19).

Если нет единящей любви, чужое всегда остается чужим, и поистине «отнимает жизнь». И будет свидетельствовать (жечь!) на Страшном Суде.

Мир, данный человеку от Бога и передаваемый человеком человеку, есть озарение и великое тепло жизни… Мир, похищенный человеком и похищаемый у человека, есть огонь геенский.

Похищение малого или большого, вещественного или духовного, делом или желанием, есть грех к смерти, – ибо против Любви, Жизни.

Лишь любовь, не похищая, делает все своим. А свое похитить уже нельзя.

Всякий похищающий – похищает огонь с неба…

Всякий любящий имеет этот огонь. Ибо его свести на землю пришел Господь.

 

ЛЮБОВЬ И ДОВЕРИЕ

Можно ли человека любить и ему не доверять? Можно. Истинная любовь к человеку совсем не означает обоготворения всех его качеств, и преклонения пред всеми его действиями. Истинная любовь может замечать и недостатки человека, столь же остро, как и злоба. Даже еще острее. Но любовь, не как злоба, а по-своему, по-любовному относится к недостаткам человека. Любовь бережет и спасает человеческую душу для вечности; злоба же топит, убивает. Любовь любит самого человека; не его грехи, не его безумие, не его слепоту… И более остро, чем злоба, видит все несовершенство этого мира.

Подвиг прозорливости духовной – видеть все грехи людей и судить все зло и, при этом, не осудить никого… Только свыше озаренный человек способен на такую любовь.

Да, можно любить, и – не доверять. Но, не есть ли доверие признак души открытой, и не есть ли открытость свойство любви? Нет, любовь – шире открытости. И без открытости души, в этом мире, может быть любовь… Старец Амвросий Оптинский или Преподобный Серафим любили людей пламенной любовью, и, в Духе, служили им. Однако, не всем открывались, и открывались мало; хранили душу свою от людских взоров, проникая своим взором в души людские. Духовник на исповеди совсем не открывает своей души исповедующемуся. Но душа истинного духовника открыта – не обнаружением, но любовью; и через любовь обнаруживается в мире.

Старец не всегда и не всем открывает все, что знает от Бога. Но, сообразуясь с состоянием каждого, к каждому подходит соответственно.

Мать, которая не все, что приходит ей на мысль, говорит своему ребенку, не по нелюбви скрывает, но по любви не доверяет, а являет именно ребенку свою любовь, скрывая от него все ему неполезное, до чего не дорос он еще, чего не может принять в свое незрелое тело, и в свою незрелую душу.

Неискренность, не непосредственность, не простота, как и «недоверчивость», – могут быть благими… Врач не все открывает больному, начальник – подчиненному, учитель – ученику.

Состояние и возраст, вместимость и приготовленность определяют предмет и истину, являемую в мире.

Кораблю подобна человеческая душа. Корабль имеет подводную часть, и душа должна иметь свое невидимое для мира сознание. Не «подсознание», но укрываемое, – ради блага истины – сознание. Злое утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе утаивать надо, чтобы не расплескать. Утаивать надо ради пользы всех. Скрывание душой своего зла иногда бывает необходимостью духовной; скрывание своего добра почти всегда бывает мудростью и праведностью.

Не всякая «не прямота» есть неправда; и не всякое «недоверие», есть измена последнему доверию.

Последнее доверие можно иметь лишь к Богу Триединому, и ко всем Его законам и словам. Недоверие же к себе есть всегда мудрость, и всякое подлинное, положительное недоверие, по любви, к другим есть продолжающееся святое недоверие к самому себе… Ибо не волен бывает, подчас, в своих делах и словах человек, мятется во зле, и сам не отдает себе в этом отчета.

«Не во всем доверять себе»… – это имеет глубокий и спасительный смысл. Свой опыт, свой ум, свое сердце, своя мысль, свое настроение… все это шатко, бедно и неопределенно; здесь нет абсолютного предмета для доверия… А от недоверия ко всему шаткому проистекает всесовершенное и безграничное доверие к Богу Триединому.

Ближним, столь же нельзя доверять (и столь же можно!), как себе; а себе – лишь по мере своей согласованности с Откровением Божьим, с волей Христовой, открытой в мире, и открывающейся в душе.

Лишь духовным отцам и руководителям – истинным и испытанным – во Христе, можно всецело доверять себя, более, чем себе, и предавать свой слух и свою душу во имя Бога.

Ближний же мой, друг мой, есть лишь частица меня самого (ибо он частица всего человечества, коего я – частица). Следствия первородного греха, страсти, – присущи и ему, и мне. Конечно, в разной мере и в различных оттенках, но как он, так и я – мы имеем основание – не доверять своей, пока еще двойственной природе и не преображенной воле. Мы действуем, почти всегда, «по страсти», с примесью греховного, а не «бесстрастно»; не свободно – во Христе.

Я, действительно, изменчив, непостоянен; колеблюсь различными «приражениями» лукавого и чистота глубины души моей, то и дело замутняется поднимающимся со дна ее илом. Ближний мой так же изменчив как я, и столь же способен на доброе, как и на злое.

Я нуждаюсь в постоянной проверке себя, и ближний мой – так же. Я должен без устали проверять свои действия в мире: «по Богу ли» они? Проверки требует не только злое, но и «доброе» мое, ибо злое часто бывает очевидно, тогда как доброе лишь кажется «добрым», а на самом деле бывает злым. Впрочем и злое нуждается в проверке; и злому нельзя «доверять», по первому признаку «злого». Людям потемненным (каковы мы) и хорошее представляется плохим, если оно сопряжено с болью, тягостью и оскорблением нашего самолюбия.

Не о злой подозрительности здесь речь, а о благом творческом недоверии к себе, и ко всему, что окружает нас в мире.

Грех нам представляется, почти всегда, чем-то «сладким»; – не нужно доверять этой сладости, ибо она есть горчайшая горечь и страдание. Страдание же (напр., в борьбе за чистоту тела и души) представляется невыносимым и отвратительным; не нужно доверять и этому выводу; за благим страданием следует мир, который превыше всякой радости.

Люди много, и, часто, подолгу говорят, и как будто идеи их должны служить благу; но, сколько неверного, соблазнительного и – пустого льется из их уст. Не нужно доверять всем словам людей… Люди часто сами страдают за те слова, которые они сами сказали, и раскаиваются в них.

Да, не все, что исходит от человека (даже при самых благородных его намерениях!) есть благо. Многое бывает ненужно, напрасно, греховно, и таковым является не только для того, кто это ненужное – изводит, но и для того, кто его неосторожно принимает.

Углубляя свою любовь к людям, никогда не надо забывать, что все люди больны, и необходимо жить среди них в постоянном трезвении, не только в отношении себя, но и в отношении всех окружающих… Лишь при первом, бывает плодоносно последнее.

Не к самому человеку надо, конечно, иметь недоверие, но к данному его состоянию. Степень доверия следует всегда менять, соразмерно состоянию просветленности человека в Боге. Если человек, которого мы любим, и кому всегда до сих пор доверяли, вдруг, явится пред нами нетрезвый и начнет нам давать какие-нибудь советы… исчезнет ли наша любовь к этому человеку? Если мы глубоко его любим, любовь наша не исчезнет, и даже не ослабится. Но доверие исчезнет, не только к словам, но и к чувствам этого человека, пока он в таком состоянии.

Опьянение вином реже бывает у людей, чем опьянение какой либо иной страстью: гневом, злопамятством, похотью, деньголюбием, славолюбием… Страсти как вино действуют на разум и на волю человека и извращают всю его душу. Опьяненный какой-либо страстью не владеет собой, перестает быть самим собой, делается «игралищем бесов»; даже тот, который в свободное от страсти время бывает исполнен подлинной глубины и чистоты Христовой, посколь она возможна в пределах нашей земной, личной и наследственной греховности.

Более светлому состоянию человека принадлежит и более совершенное доверие… Например: я хочу произнести Слово, или – принять Св. Тайны, но чувствую, что душа моя полна смятения и страсти… Я должен в этом случае поступить по Евангелию, т.е. оставив свой дар у жертвенника, пойти помириться с душою, «с моим братом»; иначе сказать – умиротвориться, войти в небесную жизнь. Вот образец праведного и благого недоверия себе, во имя Христовой любви к самому себе. Эгоистическая любовь моя, напротив, желала бы презреть, не заметить моих недостатков и сочла бы душу мою «достойной», неправедно доверила бы ей, и позволила бы ее греховному состоянию излиться на мир, или безпокаянно приблизиться к Богу, к Его горящей купине Дозволила бы, – не по заповедям Божьим (которые суть: «изуй сапоги» твои (Вих. 3:5), т. е. греховное состояние души) а по своеволию… И опалился бы я непреложными законами Божьей чистоты.

Несомненно, что я должен беспристрастно относиться к себе и к другим. Но не будет ли это значить, что я «творю суд», над кем-нибудь, вопреки Слову: «не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1)? Нисколько. Рассуждение есть признак выхода человеческой души из дурного ее младенчества. Рассуждение это – «мудрость», про которую сказано: «будьте мудры, как змии» (Мф. 10:16). Рассуждение есть венец любви, и Св. учители Церкви даже – о тайна! – считают его выше «любви», выше, конечно, «человеческой», неразумной, часто даже погибельной – любви. Рассуждение есть небесная мудрость в жизни, духовный разум любви, который не отнимает, ее силу, но дает ей соль.

“Не мечите бисера вашего» (Мф. 7:6) – это не отсутствие любви (Слово Божие учит лишь одной любви!), но мудрость любви, знание высших законов неба, изливающегося на весь греховный мир, но не смешивающегося ни с чем греховным.

“Не мечите бисера вашего» – есть заповедь о недоверии в любви, заповедь, ведущая к любви, оберегающая любовь.

«Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя» (Мф. 6:10) Я постоянно хочу осуществить в себе, и во всем, эту любовь; – упразднить «царство свое», и открыть – Божие. Не доверять, не принимать ничего «своего», «человеческого», греховного, и полугреховного… Открыть свой слух и свое сердце (всю его глубину!) лишь Божьему, чистому, светлому… «Да приидет Царствие Твое»! Я – до смерти – не хочу успокоиться в алкании его – во всем. Я молюсь, и не холодно слетает слово это с уст моих, оно исторгается из всего существа моего, и заставляет меня томиться, как в пустыне.

Сладок Суд Божий, совершающийся в моем сердце, над моим сердцем… Сладостно мне Пришествие Христово. Я встречаю Господа везде. Не везде является мне Господь, но я встречаю Его, в каждом слове, и каждом дыхании… В разговорах, намерениях и действиях человеческих.

Я хочу лишь Его. И ненависть хочу иметь ко всякой и не Его правде. Я все хочу лишь в Нем, без Него мне ничего не надо, все мне бесконечно тяжело и мучительно. Он свет сердца моего. Я бы не сделал ничего доброго, если бы знал, что это доброе Ему не угодно. Я знаю всегда – и ночью и днем – что Он близ меня; но не всегда я слышу Его горячее дыхание, ибо не всегда я сам устремлен к Нему и хочу Его более всего другого. В этом своем переживании я чувствую такую немощь, такую слабость и нищету, что ни в чем земном не могу успокоиться, ничто не может поддержать меня. Лишь Он, сказавший: «Мир Мой даю вам» (Ін. 14:27).

 

О МИЛОСЕРДИИ НАД МИРОМ

Был человек, желавший – как многие – оправдать себя. Он спросил у Христа Иисуса: «Кто мой ближний?» (Лк. 10:29) И Спаситель рассказал ему притчу (Лк. 10:30-37).

Шел странник из Иерусалима в Иерихон, и был схвачен разбойниками. Они сняли с него одежду вероятно, единственное его достояние – и, избив, оставили на дороге.

Вслед за этим бесчеловечьем следует другое, может быть, еще худшее: идущие той же дорогой люди равнодушно проходят мимо этого лежащего, истекающего кровью человека. «Прошел мимо» священник. Левит поступил еще хуже: «подошел», «посмотрел», полюбопытствовал, как страдает и умирает человек, и пошел своей дорогой. В лице этих двух людей мимо израненного человека прошло как бы все несострадательное человечество. Одна половина этого человечества ранила его и бросила умирать на дороге; другая проходит равнодушно мимо его страданий.

Иоанн Златоуст справедливо сказал: «Богатые и сытые, равнодушно взирающие на голодных и нищих и не помогающие им, равны убийцам». Конечно, равны преступникам и те, которые, имея возможность помочь хотя бы одной жертве преступлений этого мира, проходят мимо человеческих страданий, занятые одним своим благополучием.

В простых словах Христос, знающий сердца людей, открывает всю глубину мрака, сгустившегося над человечеством, и показывает главный грех всех времен и народов: не милосердие. И когда, вникая в эту истину, мы начинаем ужасаться кромешной тьме нравственного человеческого сознания – тихая небесная заря – милосердие – восходит над землей. И за нею видно само Солнце Божественной Любви – Христос.

Проезжал тем же путем около Иерихона Самарянин некто и, увидев на дороге окровавленного человека, сжалился над ним. Вот всё, что произошло: сжалился над ним. Всё другое было только следствием этого: один человек сжалился над другим человеком. Свершилось близкое ко всем чудо, через которое самый грешный и слабый человек делается причастником Божественной силы, правды и славы.

Жалость двигает больше, чем каменными горами, – она двигает каменными сердцами. «Истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: «Поднимись и ввергнись в море», и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет» (Мк. 11:23). Это слова Христа. Жалость в мире – есть чудо. Каменные горы передвигать с их места никому не надо. Истинное чудо есть жалость.

Бог хочет этого чуда, жалости одного человека к другому. Тут сила высшей жизни. Истинное милосердие всегда просто и деятельно. Оно есть воля, готовая на всякий труд, сердце, соглашающееся перенести всякую скорбь ради любви.

Истинное милосердие деловито. Оно соединяет в себе небо и землю, и помогает не только в чувствах и намерениях, но – сейчас же тут, на этой сухой, пыльной земле меж Иерусалимом и Иерихоном.

Таковым именно было милосердие Самарянина, о котором рассказал миру Христос. Продуманная заботливость его показывает глубину его жалости. Подойдя к лежащему на дороге раненому, он тотчас «перевязал ему раны», смягчив их маслом, промыв вином, и, «посадив его на осла, привез в гостиницу и позаботился о нем». Так говорит Евангелие.

После этого милосердный Самарянин мог бы уехать с чистой совестью. Но нет – «на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал: «Позаботься о нем». Казалось бы, теперь уже все сделано им. Но совесть этого человека продолжает быть неудовлетворенной: он обращается к хозяину гостиницы и говорит ему: «Если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Какое излучение истинной человечности.

Ведь все могут поступать «так же»… Много и сейчас в мире около нас людей, израненных грехом, оскорбленных злом этого мира, лежащих и страдающих на разных дорогах. И можно помочь им.

Я вижу эту небольшую каменную гостиницу милосердного Самарянина на дороге меж Иерусалимом и Иерихоном. Это малый дом, в нем никто не обитает, но его знают все паломники Святой Земли… Дорога пустынная вьётся среди гор, спускаясь к Иерихону. Вокруг – мертвые горы. Это сердца. Кого? Древних? Современных людей? Это наши каменные человеческие сердца, Господи. И они алчут воды Твоей Милости и готовы ответить на воду Твою цветами и травами.

Малый дом стоит близ дороги. Приходят сюда люди всех стран и народов и видят эту притчу, которую слышат от Христа. И слово пустынной дороги, мертвых каменных гор, и этот малый дом, говорящий народам о милосердии, – все остается как Божественный зов среди мира к человечности человека, к любви и жалости.

 

ИЩИТЕ ДОБРА…

«Братья, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло, но всегда ищите добра и друг другу и всем» (1Сол. 5:14-15). Так говорит в последней главе своего послания к Фессалоникийцам апостол Павел. Ясны слова эти, просты, немногосложны, но сколько в них света, сколько добра и правды.

Трудно живется нам, людям, – от нашего зла человеческого и от следствий его. Человек страдает, прежде всего, от того зла, которое живет в нем самом, а потом и от того зла, которое живет в других людях. Зло, как снежный ком, увеличивается, если ему не противопоставлять добра, если его не растапливать лучами добра и милосердия. И в других людях, и в себе самих мы побеждаем холодное, темное зло только сияющим, согревающим Христовым добром. Это Христово добро может быть иногда гневным, свято негодующим, обличающим зло, – оно и должно быть иногда таким огненным, но оно никогда не будет нести зла под маской добра. Таково свойство того состояния духовного, о котором говорит апостол. Нам нужно, прежде всего блюсти свою душу и хранить ее в мирном духе; и если мы уже этого достигли, будем помогать душе другого человека – быть в добре.

Чтоб излечить другую душу человеческую, нам надо знать на своей душе действие того средства лекарственного, которое мы предлагаем. Лекарство Христовой правды, Христова добра испытано уже в веках, в, двух тысячелетиях, испытано на всех характерах и во всех народах мира. Это дивное лекарство имеет необычайную силу, если его принять «внутрь», ввести в сердце свое и в ум свой… Вот одна из драгоценных капель этого лекарства: «Братья, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло, но всегда ищите добра и друг другу и всем».

Некоторые, желая оправдать таящееся в них зло, ссылаются на свой «характер». Но характер формируется и складывается от свободных человеческих реакций на окружающий мир. Делающий добро другим людям приобретает прекрасный характер; и это есть лучшая его награда уже в этом мире. А в будущем мире он будет одного духа с Самим Богом и с мириадами существ спасенного в Боге творения. Делающий же зло и потакающий злу других приобретает ужасный характер и становится бичом и несчастьем для окружающих, и для своей семьи, для своего народа. «Лиха беда начало», – говорит русская пословица. Стоит лишь начать оправдывать в себе проявление и вспышки зла, как развращение души пойдет само собою и ее гибель последует.

Нравственный характер взрослого человека – это то, что человек сотворил и творит сам с собой. Душа – земля. Человек – земледелец своей души. Если в земле душевной сеется слово Божие, слово Правды и любви Христовой, то плод бывает сладкий, радостный, для самого человека и его окружающих. Если же человек сеет в душе своей плевелы зла, то вырастут сорные, ядовитые травы духа, которые будут мучить и самого человека, и других людей.

Душу еще можно уподобить глине, человека же – скульптору. Скульптор лепит из глины образ человеческий. Так сам человек лепит из своих душевных качеств и способностей или образ человеческий, или звериный.

Делая какое-либо зло, человек не только впрыскивает в свое сердце смертельный яд, но и брызжет этим ядом на других людей, иногда на самых близких… Но при посторонних людях человек обычно неохотно показывает себя с дурной стороны; дорожа мнением о нем других, он хочет, чтобы о нем все всегда думали хорошо. В привычной же домашней обстановке он являет свой настоящий лик и мучает своих близких… Скрытое зло или явное – остается всегда злом, и человеку надо от него избавиться как можно скорее. Как? Прежде всего чрез осознание высшего смысла своей земной жизни, ее великого бессмертия в Боге и ее краткости на земле; чрез познание Евангелия и Иисуса Христа; чрез обращение к Его правде. Христос открывает настоящее и вечное Спасение людям… И, благодатью Своей, вводит в это спасение. «Я свет миру, – говорит Он. – Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ін. 8:12). Если будем ходить в этом свете, то станем сынами света; темное зло потеряет над нами свою власть, и мы перейдем от власти тьмы в «Царстве возлюбленного Сына Божия» (Кол. 1:13) Иисуса Христа. И будем светильниками, озаряющими ночь скорби и в жизни других людей. Мы будем во Христе, утешением для печальных исцелением для израненных злом мира.

 

СЛАБОСТЬ И СИЛА ЧЕЛОВЕКА

Апостол Иаков так обратился к людям, слишком самоуверенным в своих человеческих планах: «Теперь послушайте вы, говорящие: сегодня или завтра отправимся в такой то город и проживем там один год и будем торговать и получать прибыль, вы, которые не знаете, что случится завтра: ибо что такое жизнь наша? Пар, являющийся на малое время и потом исчезающий. Вместо того, чтобы… говорить: если угодно будет Господу, и живы будем, то сделаем то или другое, вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло» (Як. 4:14-16).

Казалось бы, это совершенно бесспорная истина, проверяемая на опыте каждого человека и каждого дня., – жизнь на земле есть «пар, являющийся на малое время». Можно ли строить слишком расчетливо жизнь на этом «паре»? Пар долго не держится, как и земная жизнь. Однако, расчеты человеческие обычно ведутся именно таким образом. В твердом убеждении своей прочности и непоколебимости, человек строит свою жизнь, борется, планирует, – не видя всей шаткости своей в мире, зависимости от непредвиденных обстоятельств, а за ними – всегда и во всем – от Бога. Бог есть хозяин видимого и невидимого бытия, настоящего и будущего (которое есть для нас уже мир невидимый). Мы, люди, так часто «тщеславимся» в своих планах и намерениях! И, вместо того, чтобы говорить, как советует апостол: «если угодно будет Господу, и живы будем, то сделаем то или другое», мы сразу, безапелляционно и самоуверенно говорим, что мы это – обязательно сделаем, то – построим и выполним, того мы непременно победим и одолеем… «Всякое такое тщеславие есть зло»; ибо им мы Господа Бога устраняем из мира, и так как Господь Бог есть истинный Хозяин всего, то мы сами себя лишаем его помощи и благословения. Да, слишком часто люди выражают эту неосновательную мысль, что их жизнь, успех и удача зависят только от них самих; и многие в мире даже хвалятся этим. Но таковые воззрения всё время рушатся пред глазами всего мира; «неожиданные» болезни наступают на людей; стихийные бедствия, землетрясения, физические и психические – войны, от которых все страдают; быстрое разрушение, казалось бы, налаженных семейств и целых обществ, гордых правящих партий и могущественных государств; «преждевременные» (как люди выражаются) смерти, находят на человечество, невзирая на возраст людей, и льется поток людской чрез край этого мира – в вечность. Поколения за поколением исчезают и история прошлых веков остается, как сон, иногда, как кошмар человечества; старые и молодые люди отходят в безвестную даль, уходят неожиданно для окружающих, среди своих планов и начатых дел… Логика человеческих расчетов рушится всё время. И нет вычислений, посредством которых можно было бы предвидеть будущий час и день каждого человека. Жизнь всех сохраняется лишь в Промысле Творца, и пределы каждого определяются только Им.

Но человек всё легкомысленно повторяет свое старое заблуждение, которое было замечено и так хорошо выражено почти 20 веков назад: «сегодня или завтра отправимся в такой то город, и проживем там один год»… и т. д. Неизменность житейской логики! Постоянство физических феноменов смены дня и ночи, прилива и отлива, всегдашняя горячность огня и холодность льда, – увлекает поверхностную мысль человека к выводу, что и его «завтра» и «послезавтра» с несомненностью и логичностью физических законов вытекают из его «сегодня»… Эту неосновательную мысль и ложную веру в постоянство и прочность земных ценностей и феноменов надо заменить истинной верой, в то, что люди, всегда и во всем зависят прежде всего от решений святой и великой воли Господней. «Если угодно будет Господу, и живы будем, то сделаем то или другое», – вот непогрешительная формула, относящаяся к нашему будущему, не только личному, но и всего человечества. Если мы вытесним, хотя бы немного, из своего сознания это неестественное отношение к жизни вытекающее только из нашего самомнения и самоуверенности, – мы сейчас же увидим всю невозможность и неразумность построений своего будущего только на таком песке, или лучше сказать паре, каковым является наша человеческая воля и наша физическая жизнь, – «Ибо что такое жизнь ваша, – пар, являющийся на малое время и потом исчезающий».

Но вот, что удивительно: при всей своей слабости и смертности, человек есть, одновременно, и удивительная сила. Не физическая, не материальная, духовная; огромная, духовно-созидательная, или огромная духовно-разрушительная сила. Человек покоряет горы и океаны, хозяйничает в недрах земли, утверждает свою власть над воздухом, строит быстро и столь же быстро разрушает многое. Будучи физически слабее, недолговечнее и несовершеннее, во многих отношениях, животных и даже растений, он господствует над ними… Откуда у человека такая власть над миром, среди его ничтожества? Откуда у него такая сила над стихиями, среди всей паутинности его жизни? Ответ один – от духа, – от, невидимой, глазами его духовной сущности, драгоценной печати Высшего Разума в нем. Эту сущность и печать силы нездешней пытаются отрицать или выводить ее существование из материи; однако, сама энергия и сила этого отрицания, в материалистах, идет не от их материи, а от их духа, – пусть слепого и больного, но духа, носящего в себе печать высшего мира.

 

АПОКАЛИПСИС МЕЛКОГО ГРЕХА

«Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою»(Об. 2:4)

Мелкий грех, как табак, до того вошел в привычку человеческого общества, что общество ему предоставляет всяческие удобства. Где только нельзя найти папирос! Везде можно найти пепельницу, повсюду существуют специальные комнаты, вагоны, купе – «для курящих». Даже не будет преувеличением сказать, что весь мир представляет собою одну огромную комнату, вернее один огромный вагон в межзвездных сферах: «для курящих». «Курят» – мелко-спокойно грешат все: старые и малые, больные и здоровые, ученые и простые… Преступнику перед казнью позволяют выкурить папиросу. Словно воздуху мало в земной атмосфере, или слишком пресный он, – надо создать себе какой то дымный, ядовитый воздух и дышать, дышать этим ядом, упиваться этим дымом. И вот все упиваются. До того, что «некурящий» – явление почти такое же редкое, как и «никогда не лгущий», или «ни над кем не возносящийся»… Табачный рынок – один из самых значительных в мировой торговле, и ежегодно миллионы людей трудятся для доставления возможности другим миллионам и миллионам – вдыхать едкий дым, овевать его наркозом свою голову и весь организм.

В природе ли человека мелко, наркотически грешить – «курить»? Странным представляется самый вопрос. В природе ли человека идти против природы? В природе ли наркотировать себя? Услаждение кокаином правительства запрещают, а табаком поощряют. Мелкие грехи человеческим законом дозволяются, в тюрьму они не приводят. Все повинны в них, и никто не хочет бросать в них камнем. Табак, как «маленький кокаин», дозволен, как маленькая ложь, как незаметная неправда, как убийство человека в сердце или в утробе. Но не то говорит Откровение Божие – воля Живого Бога. Господь не мирится ни с маленькой ложью, ни с единым убийственным словом, ни с одним, прелюбодейным взглядом. Маленькая травка беззакония столь же окаянна перед Господом, сколь большое дерево преступления. Множество малых грехопадений, несомненно, тяжелее для души человека, чем несколько великих, всегда стоящих в памяти, могущих всегда быть снятыми в покаянии. И святой, конечно, не тот, кто делает великие дела, но кто удерживается и от самых малых преступлений.

Против великого греха легче начать борьбу, легче возненавидеть его приближение. Известен случай с праведным Антонием Муромским. К нему пришли две женщины: одна сокрушалась о своем одном великом грехе, другая самодовольно свидетельствовала о своей непричастности ни к каким большим грехам1. Встретив женщин на дороге, старец велел первой пойти и принести ему большой камень, а другой – набрать поболее мелких камешков. Через несколько минут женщины возвратились. Тогда старец сказал им: «Теперь отнесите и положите эти камни точно в те места, откуда вы их взяли». Женщина с большим камнем легко нашла то место; откуда она взяла камень, другая же тщетно кружилась, ища гнезда своих мелких камешков, и возвратилась к старцу со всеми камнями. Прозорливый Антоний объяснил им, что эти камни выражают… У второй женщины они выражали многочисленные грехи, к которым она привыкла, считала их ни за что и никогда в них не каялась. Она не помнила своих мелких грехов и вспышек страстей, а они выражали безотрадное состояние ее души, неспособной даже к покаянию. А первая женщина, помнившая свой грех, болела этим грехом и сняла его со своей души.

Множество малых, недостойных привычек – тина для души человека, если человек утверждает их в себе или осознал как «неизбежное» зло, против которого «не стоит» и «нельзя» бороться. Вот тут-то и попадает душа в западню врага Божьего. «Я не святой», «я в миру живу», «я должен жить, как все люди»… – успокаивает себя ноющая совесть верующего человека. Человек, человек, конечно, ты не святой, конечно, ты «живешь в миру», и «должен жить, как все люди», и потому – рождайся, как все люди; умирай, как они, смотри, слушай, говори, как они, но зачем тебе преступать Закон Бога – «как они»? Зачем тебе нравственно так не благоухать, «как они»? Задумайся над этим, человек.

Как трудно сдвинуться душе с ложной, но привычной мысли. Психология атеистического мира сего так крепко въелась в психический мир современного человека, что в отношении греха и преступления против Божьих Законов почти все люди действуют одинаково – «по штампу». Самое же печальное, что зло внушило людям «требованиями природы» называть требования греха. Требование природы – дышать, в меру питаться, согреваться, уделять часть суток сну, но никак не наркотировать свой организм, бессмысленно привязываться к миражу, к дыму.

Ведь стоит только честно задуматься над этим вопросом, как зло само всплывает на поверхность совести. Но в том-то и дело, что современному человеку некогда задуматься над единственно важным вопросом касающимся не маленькой этой 60–70 летней жизни, но вечности ее бессмертного существования в новых, великих условиях. Поглощенный совсем неверно понимаемой «практикой», человек современный, погрузившись в свою практически-земную жизнь, думает, что он в самом деле «практичен». Горестное заблуждение! В минуту своей неизбежной (всегда очень близкой от него) так называемой смерти он воочию увидит, как мало практичен он был, сведя вопрос практики к потребностям своего желудка и совсем забыв свой дух.

А пока человеку действительно «некогда» задуматься над элементарными нравственными законами своей жизни. И, несчастный человек, сам страдает невыразимо от этого. Как ребенок, непрестанно касающийся огня и плачущий, человечество непрестанно касается огня греха и похоти, и плачет и страдает, но снова и снова касается… не понимая своего состояния духовной детскости, которая в Евангелии называется «слепотою», и есть действительная слепота сердца при наличии физических глаз.

Человечество само себя убивает чрез грех, и каждый человек так же. Обуреваясь, волнуясь злом, разнуздывая низшие инстинкты, человечество себе готовит страшную судьбу, как и каждый человек, идущий этим путем. Сеющие ветер – пожнут бурю. И вот над этим, над единственно важным – «некогда» задуматься… «Живи мгновеньем», «что будет, то будет» – отмахивается душа от самой истины, внутри ее говорящей, что надо ей войти в себя, сосредоточиться, осмотреть привязанности своего сердца и подумать о своей вечной участи. Творец мира велел заботиться человеку только о дне; мир велит заботиться только «о мгновении», погружая человека в море забот о всей жизни!

Тема о нравственно маленьком совсем не мелка. Здесь отражение апокалиптического упрека Божьего христианскому миру, что он «забыл первую любовь свою». Сколь чище и нравственно выше человека сейчас даже та пошатнувшаяся природа, из которой создано его тело. Как чист камень, готовый вопиять против людей, не воздающих славу Богу, как чисты цветы, деревья в своем чудном кругу жизни, как великолепно покорны Закону Творца звери в чистоте своей. Божья природа не курит, не наркотируется, не развратничает, не вытравляет Богом данного плода. Бессловесная природа учит человека, как нужно нести Крест послушания Богу среди всех бурь и страданий этой жизни. Нужно человеку задуматься над этим.

Некоторые думают, что все происходящее здесь, на земле, не будет иметь никаких последствий. Человеку с нечистой совестью, конечно, так приятнее думать. Но зачем обманывать себя? Рано или поздно придется увидеть ослепительную тайну чистоты мироздания.

Мы себя ощущаем как «жизнь». Неужели же мы себя так мелко расцениваем и так неглубоко понимаем Того, Кто сотворил миры, чтобы думать об этой земной жизненной суете как о бытии человека? Мы гораздо более и выше того, что мы привыкли здесь, на земле, считать не только своею жизнью, но даже своими идеалами. Но мы: зерно, положенное в землю. И потому нам сейчас не видна поверхность вселенной, та истинная картина природы, которая откроется нашим глазам в минуту так называемой смерти, т.е. для всех весьма скоро.

Что такое смерть? Смерть – это совсем не гроб, не балдахин, не черная повязка на руке, не могила глине. Смерть – это, когда росток жизни нашей вылезет на поверхность земли и станет под прямые лучи Божьего солнца. Умереть и прорасти зерно жизни должно еще здесь, в земле. Это так называемое в Евангелии «рождение духом», «второе рождение» человека. Смерть же тела есть оставление ростком земли, выход из земли. Всякого человека, получившего хотя бы самую маленькую духовную закваску, хотя бы самую незначительную евангельскую жемчужину «внутрь себя», ожидает совсем не смерть, и даже – далеко не смерть. Для мертвых же духом, конечно, гробы, могилы, черные повязки – это все реальности. И их духу нельзя будет выйти на поверхность истинной жизни, ибо они на земле для себя, для грехов своих не умерли.

Как яйцо, мы закрыты от иного мира тонкой скорлупой тела. И скорлупки наши бьются одна за другой… Блажен человек, который окажется живым, сформированным для будущей жизни организмом. Достойно плача состояние того, кто окажется бесформенной жидкостью… и еще даже может быть отвратительной по своему нравственному запаху!

Здесь, на земле, мы истинно в темноте духа, в «утробе» его. И неужели не преступно, находясь в таком состоянии, не готовиться к своему настоящему рождению, но считать свой мрак – либо идеальным предельно-радостным местом жизни (как считает оптимистический атеизм), либо непонятным местом бессмысленных страданий (как считает атеизм пессимистический)?

Физическим глазам смысл, конечно, не виден, но в него очень легко, более чем легко поверить, подумав над собой и над Евангелием. Об этом смысле кричит вся природа; о нем начинает кричать всякая пробудившаяся душа человека.

Как бережно всем нам, «не-проросшим» людям, надо относиться друг к другу… Как нужно оберегать друг во друге это прорастание, этот выход на вольный воздух, под Божье солнце!

Человек страшно за все ответственен, и трудно теоретически вообразить себе несчастье того человека, который, атеистически прожив на земле «так, как будто ничего нет», вдруг очутится лицом к лицу с реальностью, не только более яркой, чем эта наша земля, но даже превосходящей все наши понятия о реальности… Не об этих ли душах страдал Господь в Гефсиманском саду? Во всяком случае, и за них он принял страдание на Кресте.

Если бы видимое небо не отделяло нас от неба невидимого, мы бы содрогались от тех несоответствий духа, которые существуют меж ангельской торжествующей церковью и нашей земной церковью, почти не воинствующих, дряблых человеческих душ. Мы бы ужаснулись и поняли бы ясно ту истину, которая нам cейчас непонятна: что сделал для нас Господь Иисус Христос и что Он делает для каждого из нас. Его спасение мы представляем себе почти теоретически, абстрактно. Но когда бы мы увидели с одной стороны, белоснежные сонмы молниелучных чистых духов, огненных, пламенных, горящих невообразимой любовью к Богу и устремленных ко спасению всего творения, и, другой стороны, увидели бы землю с ее сотнями миллионов полу-людей, полу-насекомых, с сердцами, устремленными только к земле, людей, пожирающих друг друга, самолюбивых, сластолюбивых, деньголюбивых, несговорчивых, одержимых прилипшими к ним темными силами, мы бы ужаснулись и вострепетали. И нам бы предстала ясная картина безусловной невозможности спасения «естественными» путями. Рассуждения оккультистов об эволюционном движении перевоплощающегося человечества ввысь нам бы показались, в лучшем случае, безумными. Мы бы увидели, что тьма над человечеством не редеет, но сгущается… И мы бы поняли, что сделал для людей Воплотившийся на их земле Творец. Мы бы увидели, как колоски даже с одним зернышком берутся небесными жнецами на небо, что малейшая искра Христова в человеке – как единое зернышко в колоске – уже спасает этого человека. Все темное зачеркивается, отсекается, берется одна только искра, и она становится вечной жизнью человека. Слава спасению Христову! Воистину, мы ничего не имеем в себе, кроме своего лежащего в прахе достоинства человеческого. И из этого праха мы возникаем благодатью Христовой и искрой уносимся в небо. Но уносимся, если зажглась в нас эта искра любви к Богу, если мы способны оттолкнуться душой от всего смертного в мире, способны заметить это смертное в малейшем, и так же оттолкнуть его от себя. Чуткость к малейшему в себе будет для нас показатель здоровья нашей души. Если атомы действительно заключают в себе точные солнечные системы, то это прекрасный пример органической однородности всякого греха: малого и большого.

Речь о необходимости отвержения даже самого мелкого греха приводит нас к самому важному вопросу человеческой жизни: вопросу о жизни после смерти.

Откровение Церкви утверждает, что не освободившаяся от той или иной страсти душа перенесет эту свою страсть в потусторонний мир, где ввиду отсутствия тела (до воскресения) невозможно будет эту страсть удовлетворить, отчего душа будет пребывать в непрестанном томлении самосгорания, непрестанной жажде греха и похоти без возможности ее удовлетворить.

Гастроном, только и думавший в своей земной жизни, что о еде, несомненно, будет мучиться после своей смерти, лишившись плотской пищи, но не лишившись духовной жажды к ней стремиться. Пьяница будет невероятно терзаться, не имея тела, которое можно удовлетворить, залив алкоголем, и тем немного успокоить на время мучающуюся душу. Блудник будет испытывать то же чувство. Деньголюбец тоже… Курильщик – тоже.

Легко сделать опыт. Пусть курильщик не покурит двое-трое суток. Что он будет испытывать? Известное мучение, смягчаемое еще всеми отношениями и развлечениями жизни. Но отнимите жизнь с ее развлечениями… Страдание обострится. Страдает не тело, но душа, живущая в теле, привыкшая через тело удовлетворять свою похоть, свою страсть. Лишенная удовлетворения, душа страдает. Так страдает, конечно, и душа богатого грешника, вдруг лишившаяся богатства, покоелюбца, лишившаяся покоя, душа самолюбца, получившая удар по самолюбию… Сколько самоубийств было на этой почве! Все это опыт, голый опыт нашей земной жизни. Уже здесь, на земле, мы можем проделывать опыты над своей душой. Следует каждому человеку быть дальновидным. Нужно оберегать свой дом от подкопа (Мф. 24:43).

Чувствуя это, неужели можно спокойно предаваться страстям или даже делить их на серьезные и «невинные»? Ведь огонь все равно огонь – как доменной печи, так и горящей спички. И тот и другой мучителен для человека, касающегося его, и может быть смертелен. Нужно понять эту несомненную истину, что всякая страсть, всякая злоба, всякая похоть есть огонь.

Божий Закон заключил инстинкты тела человеческого в рамки, а волевой и раздражительной энергиям души дает истинное направление, чтобы удобно и легко шел человек к одухотворению. Как назвать того человека, который, понимая все это, спокойно и легкомысленно относится к своим страстям, извиняет их, усыпляя все признаки спасительной чуткости в своей душе.

Надо, прежде всего, перестать оправдывать свою похоть – даже самую малейшую, надо осудить ее пред Богом и самим собой. Надо взмолиться об избавлении, о спасении. Спаситель Господь называется спасителем не отвлеченно, но реально. Спаситель спасает от всех слабостей и страстей. Он избавляет. Он исцеляет. Совершенно видимо, ощутительно. Исцеляя, прощает. Прощение есть исцеление того, что надо простить. Дается оно только алчущим и жаждущим этой правды. Просто хотящим, тлеющим в желании своем, не дается исцеления. Горящим же, пламенеющим, умоляющим, стремящимся сердцем – дается. Ибо только такие способны оценить дар Божьего исцеления, не растоптать и возблагодарить за него, чутко охранить Именем Спасителя от новых искушений зла.

Конечно, курение – очень небольшая похоть, как и спичка – небольшой огонь. Но и эта похоть – духопротивна, и невозможно себе даже представить кого-либо из ближайших Господних учеников – курящими папиросы.

«Уничтожай малую похоть», – говорят святые. Нет такого желудя, который не заключал бы в себе дуба. Так и в грехах. Малое растеньице легко выпалывается. Большое требует специальных орудий для своего искоренения.

Духовный смысл курения и всех мелких «оправдываемых» противозаконий духа есть распущенность. Не только тела, но и души. Это есть ложное успокаивание себя (своих «нервов», как говорят иногда не вполне сознавая, что нервы – плотское зеркало души). «Успокаивание» это ведет ко все большему удалению от истинного покоя, от истинного утешения Духа. Это успокоение – мираж. Сейчас – пока есть тело – его надо возобновлять постоянно. После – это наркотическое успокоение будет источником мучительной плененности души.

Надо понять, что «срывающий», например, свою злобу – тоже «успокаивается». Но, конечно, лишь – до нового припадка злобы. Успокаивать себя удовлетворением страсти нельзя. Успокоить себя можно, лишь противостав страсти, удержавшись от нее. Успокоить себя можно, лишь понеся Крест борьбы против всякой страсти, даже самой мельчайшей, Крест ее неприятия в свое сердце. Это путь истинного, твердого, верного и – главное – вечного счастья. Поднявшийся над туманом видит солнце и вечно голубое небо. Поднявшийся над страстями входит в сферу мира Христова, неописуемого блаженства, начинающегося уже здесь, на земле, и доступного каждому человеку.

Миражное счастье – папироса. Такое же, как на кого-нибудь рассердиться, пред кем-нибудь погордиться, покрасить для людей свои щеки или свои губы, украсть маленький кусочек сладости – маленькую копеечку с церковного блюда Божьей природы. Не нужно искать таких счастий. Их прямое, логическое продолжение: кокаин, удар по лицу человека или выстрел в него, подделка ценности. Блажен человек кто, найдя такое счастье, оттолкнет его с праведным и святым гневом. Это царствующее в мире демоническое счастье есть блудница, вторгнувшаяся в брак души человеческой со Христом, Богом Истины и чистой блаженной радости.

Всякое утешение вне Духа Святого Утешителя есть тот безумный соблазн, на котором строят свои мечты устроители человеческого рая. Утешитель – один только Творческий Дух Истины Христовой.

Молиться духом, куря папиросу, невозможно. Невозможно проповедовать, куря папиросу. Перед входом в храм Божий откидывается папироса… но храм Божий – ведь это мы.

Кто хочет каждую минуту быть храмом Божьим – откинет папиросу, как всякую ложную мысль, всякое нечистое чувство. Отношение к маленькому душевному движению в себе – термометр горячности веры человека и его любви к Богу.

Можно себе представить такой жизненный пример: табак, как растение, не имеет в себе никакого зла (как и золотой песок, как и хлопок, из которого выделывается денежная ассигнация). Абрикос – Божье растение. Алкоголь бывает очень полезен организму человека в известные минуты и в известных дозах, ничуть не противореча духу, как умеренный чай или кофе. Дерево, материя, из которых делается мебель, все – Божье… Но теперь возьмем эти слагаемые в следующем сочетании: в мягком кресле развалился человек и курит гаванскую сигару, ежеминутно прихлебывая из стоящей около него рюмки абрикотина… Может ли этот человек в таком состоянии вести беседу о Живом боге – творить молитву Живому Богу? Физически – да, духовно – нет. Почему? Да потому, что человек этот сейчас распущен, его душа утонула и в кресле, и в гаванской сигаре, и в рюмке абрикотина. В эту минуту у него почти нет души. Он, как блудный сын Евангелия, скитается «в далеких краях». Так может человек потерять свою душу. Теряет ее человек все время. И хорошо, если и все время опять находит ее, борется, чтобы не терять, дрожит над душою своею, как над любимым младенцем своим. Душа – младенец бессмертия, беззащитный и жалкий в условиях окружающего нас мира. Как нужно прижимать к груди своей, к сердцу своему – свою душу, как нужно любить ее, предназначенную для вечной жизни. О, как нужно счищать даже малейшее пятнышко с нее!

Сейчас был представлен пример невозможности сохранить свою душу, сластолюбиво распределив ее по окружающим предметам: кресла, сигары, ликера. Пример взят особенно красочный, хотя бывают в жизни и еще более красочные. Но если взять не красочный, а серый, но того же распущенного духа, – все останется той же самой атмосферой, при которой меньшим грехом будет молчать о Христе, чем говорить о Нем. Вот где разгадка того, почему мир молчит о Христе, почему ни на улицах, ни в салонах, ни на дружеских беседах люди не говорят о Спасителе Вселенной, о Едином Отце мира, несмотря на множество людей, верующих в Него.

Не всегда перед людьми стыдно говорить о Боге; иногда перед Богом стыдно бывает говорить о Нем людям. Мир инстинктивно понимает, что в той обстановке, в которой он находится все время – меньше греха молчать о Христе, чем говорить о нем. И вот люди молчат о Боге. Страшный симптом. Наводняется мир легионами слов, одержим язык человека этими пустыми легионами, и – ни слова, почти ни слова о Боге, о Начале, Конце и Средоточии всего.

Ибо сказать о Боге – это сейчас же обличить себя и весь мир. И если слово о Боге все же сказано, его трудно договорить до конца – и перед собой и пред миром.

Если у человека нет отвращения к своим маленьким грехам – он духовно нездоров. Если есть отвращение, но «нет сил» преодолеть слабость, значит, она оставляется до того времени, пока человек не проявит свою веру в борьбе с чем-нибудь более для него опасным, чем данная слабость, а она оставляется ему для смирения. Ибо немало людей, на вид беспорочных, не пьющих и не курящих, но подобных, по слову Лествичника, «гнилому яблоку», то есть исполненных явной или тайной гордыни. И нет возможности смирить их гордыню, как только каким-либо падением. Но останется вне Царствия Божия и его законов тот, кто сам, по тем или иным соображениям, «разрешит» себе мелкие грехи. Такой человек, «усыпляющий» свою совесть, делается не способен преступить грань подлинной жизни духа. Он остается всегда подобен юноше, подходящему ко Христу и сейчас же отходящему от него с печалью, или даже иногда без печали, а просто чтобы… «покурить»!

Ригоризм и пуританство чужды евангельскому духу. Фарисейская праведность без любви – более темна в очах Божиих, чем всякий грех. Но и теплохладность христиан в исполнении заповедей – так же темна. Как фарисействующие, так и торгующие и курящие в храме Божьем – одинаково изгоняются из храма.

«Ибо воля Божия есть освящение наше» (1Сол. 4:3). Чуткая совесть сама изострит зрение для обнаруживания той чуждой пыли, которая лежит на ранах души.

Сын Божий и Сын Человеческий дал нам одну заповедь для жажды: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5:48). В ней Господь как бы говорит: «Люди, Я не даю вам меры – определите ее сами. Определите сами меру вашей любви к чистоте Моей и вашего послушания этой любви».

* * *

1 «На исповеди часто неразумно свидетельствуют люди об этом же, не понимая, что не для самооправдания, но для самоосуждения они пришли.»

АГОНИЯ ОДИНОЧЕСТВА (пневматология страха)

I

Страх – агония человечества… Трудно до конца ее понять и совсем нельзя вылечить. Ее можно только исцелить небом или заглушить землею, затормошить суетою, прикрыть заботами; отвлечь только себя можно от этой муки различными стремлениями, планами, надеждами, краткими радостями земли или иной ее болью.

Страх, как ветер, встречает человека на всех путях его. Чего только не страшатся люди в мире! Отошедшие от своего доверия к Творцу, они строят свою земную жизнь, окруженные тревогами, опасениями, страхом и ужасом.

Перестав пребывать в раю сладкого Божьего доверия и своего доверия к Богу, люди стали мучительно всего бояться и весь мир пугать собою. Люди наполнили землю непрочностью и бедственностью, в которой живут непрестанно призываемые в иную, высшую жизнь, но почти не откликающиеся на нее. Утонувший в земле человек видит сейчас только черноту земли. И вся природа чувствует эту отлученность человека от высшей жизни и свободы, и мучает его, и боится его… Тернии окружили жизнь человеческую, и волчцы выросли на ее дорогах. Зло и страх стали жалить человека. Они могут его жалить только “в пяту” (Бут. 3:15), но в пяте, т. е. во внешних, периферийных чувствах и мыслях, сосредоточилась теперь вся земная жизнь, ниспавшая с высоты светлого Разума. И, поражаемый в свою жалкую пяту, человек стал изнемогать всею глубиной своего существа – так он слаб, лишенный Благодати. Как зверь, он трепещет и страшится всего, «страх и трепет прииде на мя и покры мя тьма» (Пс. 54:6).

Утеряв свою «первую любовь» (Об. 2:4) и еще не научившись последней своей любви – во Христе, – человек озирался в своем огромном и холодном логовище мира и – страшился. Так началась его история, которая не изжита доныне человечеством. Он стал истаивать очами от опасности, от неверности своей жизни и жизни другого человека. Злые силы стали мучить его, влечь к себе, дарить ему свои призрачные наслаждения, а после бить его, наслаждаясь его беззащитностью и омраченностью. И человек привык к власти темных сил над собою. И стало его посещать новое чувство: радость быть злым и страшным для окружающих. И чем более он живет в своей злобной усладе ненависти к другому человеку, властности и гордости, тем более он страшится и опасается другого человека.

Таинственно и страшно рождение человека в мире. Страшен для человека переход из темной утробы мира в таинственную вечность. Страшна своей новизной и ответственностью каждая минута этой жизни. Но человек научился обманывать свой страх, прятать его, даже смеяться над ним; обманывать его, даже подчиняясь ему и принося ему жертвы, для получения большей легкости существования под его властью. Такова сущность древнего и современного идолопоклонства, культивирования искусственного сада жизни и мысли вне Бога… Человек обманывает себя, живя бездушно и бесстрашно.

Современный бег человечества, его интересов, его воображения и цивилизации, все ускоряющееся коловращение людей в пространстве и времени вырастает не только из социальной и культурной связи людей, но и из страшного одиночества человека в мире, от одиночества, которое человек хочет скрыть от себя и от других.

Древнее поклонение идолам и фетишам было уже явлением этого одиночества. Стремясь скрыть от себя и от других свое ничтожество и свою метафизическую наготу без Бога, человек строил и строит мир. Но даже в этом темном стремлении человека – скрыть от себя самого свою слабость и малость, кроется искра его свободы в выборе своего пути.

Не оценивший и не ценящий своего высокого достоинства и своей свободы быть сыном Божьим, человек должен теперь учиться этой свободе веры в Бога, любви к Богу и послушания Ему чрез всю боль своей нелюбви, своего неверия и непослушания. Оставаясь Божьей, до последней своей пылинки и травинки, земля стала суровой школой для человека. Благоуханная близостью к небесному миру, земля стала для человека суровым училищем Божьей правды. Внутреннее зло человеческой нелюбви к Богу сделалось и все делается внешней, физической и исторической обстановкой человека. Возникающее в душевной бездне и не омываемое покаянием, зло идет ранами, язвами и болезнями по телу земли. «Тернии и волчцы» Библии (Бут. 3:18), которыми окружена наша жизнь, – это наши болезни, наши страхи, наши смятения и ужасы; они вползли, вбежали, влетели в мир внешний чрез внутренний мир человеческой души, содрогнувшейся и потрясшейся от своей измены Богу.

Историки древнего мира (как Fustel de Coulange – «La Cite antique») свидетельствуют о том нечеловеческом, «тоталитарном», темном страхе, которым двигалась и направлялась история древнего мира.

Во всех областях жизни люди были рабами своего темного страха, пока не был дан им новый страх – высокий страх святого закона. Творец излечивает людей страхом Своего Закона от страхов земли. Все омрачающееся и чего-то все время страшащееся на каждом шагу человечество может быть излечено от темного страха только новым страхом, высшим, светлым; уже не бессмысленным трепетанием пред ужасом жизни и рока, но страхом благоговения пред законом Творца и Его Духа, страхом нравственной ответственности за данные таланты истины и любви. «Изуй сапоги твои, ибо земля, на которой ты стоишьсвята есть» (Деян.7, 33).

После воплощения Логоса и пришествия в мир огня Духа вся земля (для высшего сознания человеческого) стала святою и грех человеческий среди земли приобрел еще большую отвратительность, является еще большим безумием, чем во времена одного Закона. Светлый страх пред горящим кустом великого Божьего совершенства есть начало последней мудрости человека: «Начало Премудрости – страх Господень» (Пс. 110:10). Словом Своей Истины Творец вырвал смертельную стрелу из жизни человечества и поразил зло этою же стрелою. Освободив страх от его демонического яда, Дух Божий стал укреплять и возвышать этим страхом сердца людей. И, привыкшие к страху, как к своей жизни, люди стали питаться новым, высшим страхом, и возвращаться к Богу, к смыслу своей жизни, освобождаясь, от своих старых страхов. Страх оказался обезвреженным, преображенным, поднятым к небу…

Этот страх Божий способен к бесконечному возвышению и утончению, и выходит из сферы всякой боязливости. Оттого он не был отменен приходом на землю Богочеловека, принесшего миру Новый Завет, уже не страха, а бесстрашия любви. Страх остался в мире, как светлый нимб над огненным человеческим стремлением к Божьей Чистоте.

Человечество стало жить меж двух страхов: чистым, святым и темным, грешным, загораясь то одним, то другим страхом. Человек еще остался способен, рядом с возвышенными чувствами благоговения ангельского пред Именем Господа Сил, таить в себе и обнаруживать темный демонический страх – суеверия, самолюбия и эгоизма.

Глубокая душевная раздвоенность, многими людьми переживаемая и сознаваемая, может быть исцелена только очищением и освящением страха. Уничтожить в своих переживаниях всякий признак какого бы то ни было страха невозможно. Но можно возвысить свой страх. В этом совершается религиозное цветение человеческой личности.

Первый темный страх человека есть боязнь увидеть Бога. Это – всемирное постоянное прятанье Адамачеловечества от близости Божьей. «Наг есмь и скрылся» (Бут. 3:10). Так и по сей день человечество скрывается от Бога в своих делах, чувствах и желаниях.

Второй темный страх человека – это боязнь увидеть человека. Глубина антропологической правды раскрывается уже на первых страницах Библии:

«Вот… я скроюсь и буду изгнанником и скитальцем на земле, и всякий, кто встретится со мною, убьет меня» (Бут. 4:14). Это слова Каина после убийства брата.

Как страшится человек не найти Бога, так страшится он и найти Бога, увидеть своего Спасителя внутри себя и внутри другого человека. Страшится иногда человек найти высшую человечность в себе и в брате.

“Где ты, человек?» (Бут. 3:10), – зовет Дух Божий все того же древнего библейского Адама, человечество. И каждый человек, сознательным – или бессознательным – движением души своей отвечает Богу: «Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся» (Бут. 3:10).

Убегание от человека есть лишь второй этап ухода от Бога. Ушедшие от Бога, но еще не ушедшие от человека, близки к возвращению к Богу. Метафизически уход неверующего в Бога человека от другого человека есть последняя форма нравственного солипсизма, злокачественная опухоль человечества, развивающегося не в сторону Божественной истины, а в сторону своего собственного эгоистического существа.

Страхи злых служат злу. Страшится человек признать себя духом нищим и нагим. Осознавая же себя нагим, страшится обратить чело свое и вечность свою (человечность) к Богу. И, боясь этого, боится обнаружить где-либо, в мире или в своей жизни Бога. Так изгоняет сам себя человек от лица Божия во «тьму внешнюю», где «плач и скрежет зубов», (Мф. 8:12) безысходное страдание человечности, не желающей для себя умереть и воскреснуть в Боге.

Ужасом своего несоответствия Богу, иногда очень глубоко живущим, объясняется неверие человека, эта темная человеческая боязнь обнаружить у себя или где-либо в мире Бога. «Нет Бога!»… «Не может быть Бога в мире, где столько зла и страданий!» Ведь это уже есть знание о Боге, и уже трепет пред своим и мировым несоответствием Ему. В неверии есть ужас возможности встречи с Богом. Страх отодвигается, душа успокаивается неверием… Так только бегающая по земле птица пустынь страус прячет свою голову в песок, спасаясь от преследования. И так человек скрывается в пустоту от Творца.

Но мы видим в страхе падшего человека и райский ответ первого стыдливого целомудрия твари: «Господи, отойди от меня, ибо я человек грешный!» Так восклицает, охваченный стыдом и ужасом своей слабости и нечистоты, апостол Петр после явленной ему чудесно милости на Тивериадском озере. Здесь открывается уже не темное стремление бежать от Святого Святых, но ангельское скрывание себя от Него, по любви к Нему, от стыда за себя, за свою немощь и неподготовленность к этой встрече.

И человек в этом светлом ужасе уже носит в себе отсвет Рая, радость херувимов и серафимов, закрывающих лица свои от Солнца любви.

Всякому истинному покаянию присуще чувство святого сокрывания себя от Бога, которое показывает райскую природу человеческого покаяния как нахождения места своего духовного соответствия Богу. Светлый трепет блудного сына пред любовью Отца, сознающего, что он «не имеет права называться сыном», – это тот же страх, что и страх апостола Петра после чудесного улова рыбы на Галилейском озере.

Если бы наших человеческих сердец касался только такой страх! Но мы, люди, бываем либо бесчувственно-дерзки ко всему – к жизни и к смерти, к добру и к злу, либо чрезвычайно страшливы и пугливы, недоверчивы к жизни, к стихиям, к зверям и людям. И даже само бесстрашие наше часто является не признаком Вечной Жизни, в нас начавшейся, а только одним из выражений, нашего бесчувствия к тайнам жизни и ее святыням.

Не боящийся никаких трудностей жизни и смерти, самоуверенный человек вдруг бывает напуган одною возможностью получить выговор начальника, вызвать насмешку общества или, наоборот, не получить какого-либо отличия, удовлетворения самолюбию. Храбрые воины бледнеют от слова или взгляда слабой женщины. Темный страх всегда вызывается страстью. Этот страх есть всегда следствие неверной любви либо к миру, либо к другому человеку, либо к себе. Но бывает страх и от душевной пустоты, от потери человеком себя. Этим последним страхом испугался апостол Петр во дворе Каиафы, в присутствии Самого Христа спасителя. Жизнь готовый отдать за Христа, он (таково следствие самонадеянности) вдруг потерялся и испугался.

Среди своего темного страха современный человек похож на самого примитивного. Чего только не боятся люди! Жизнь современного человека, как и древнего, соткана из страхов, которые проносятся в его душе, как птицы, не всегда отражаясь на экране его сознания. Современный человек не осознает всех своих страхов. Но, если в его сердце нет полного мира, можно сказать, что страхи, эти дети его человеческих страстей, живут в его душевном доме.

Страхи входят в двери и окна человека, свистят в его замочных скважинах, наполняют все поры жизни, парализуют деятельность людей деятельных и возбуждают к деятельности недеятельных. Кто не бесчувствен, чего-нибудь да боится, иногда – многого. Правители и подданные, начальники и подчиненные, богатые и бедные, здоровые и больные. Каждый страшится по-своему… Несомненно, что, со всех сторон устрашаемый всяческими личными, общественными и мировыми привидениями, современный человек еще больший раб демонических страхов, чем древний язычник или наивный африканец наших дней.

Еще недавно множество людей, устрашенных авторитетом «науки», спешило отречься от высших ценностей своей жизни и культуры – от Творца, от вечного спасения своего, от Евангелия, от своей души… Разве это не был страх перед привидениями? Исчезли теперь эти детски-научные выводы прошлого столетия пред светом нового человеческого познания, пред новым словом науки, уже не противопоставляющей себя Богу, но скромно осознающей свои пределы.

Человека мучает собственное тело. Тело человеческое имеет свое собственное понимание счастья и горя, радости и печали. Телесные эмоции бывают для человека новым источником страданий и страхов – страхов тела и страхов уступить телу. Тело косно, настойчиво и грубо в отношении духа, оно имеет свою собственную психологию и волю. Оно наступает на дух человека, как лев; связанное духом, обращается в жалкого пса. Оно «от мира сего», и высших запросов человеческого духа не признает; его приходится принуждать к доброму делу, к молитве, к самоотвержению.

Тело “душевное” (1Кор. 15:44) страшится многого. Оно нередко дрожит, в то время как дух человека остается мирным и преданным в руки Божьи (опыт многих верующих людей во время воздушных бомбардировок) .

Человек страшится встретить самого себя, потому что найдя себя, человек может найти Бога. А Бога не хочет человек встретить. Оттого человек страшится своей великой глубины и убегает всю жизнь от малейшего углубления в себя. Весь бег его жизни, вся сутолока мира, вся динамика его цивилизации, с ее нивелировкой и стандартизацией жизни, ее развлечения и увлечения, заботы, планы и энтузиазм, словно изгоняют человека из Лица Божия и лишают человеческого лица. Но – «Камо пойду от Духа Твоего, Господи, и от Лица Твоего камо бежу? (Пс. 138:7) – неверующего или мало верующего человечества направлен к тому, чтобы бежать от своей глубины, от своей тишины, где скрыто райское блаженство, где Бог встречает человека. Бежит человек от духовного мира – куда? В порочный круг внешнего творчества, внешних задач, внешних отношений к людям, преходящих успехов, мгновенно возникающих, никогда не насыщающих радостей. И человек все более боится остаться наедине с самим собою. Он уже больше не смотрит на звезды, не задумывается в тишине над жизнью. Глубина его души, могущей вместить великую любовь Самого Творца, не радостное для него, но жуткое видение.

Человек боится глубины своего бессмертного «я», своей абсолютности, «способности на все»: возможной бездны своего преступления и предельной своей самоотдачи Богу.

И во всем человек страшится боли своей, и неизвестного, как неожиданной боли. Страшится он и самого страха своего, ибо страх есть боль; и радости даже иногда страшится человек, ибо радость неверна и, уходя, приносит боль; человек может страшиться радостных своих надежд. Как глубок человек, так таинственно-безбрежен мир его духа; можно поистине сказать: такой дух, как человеческий, мог быть дан только бессмертному человеку.

Научная психопатология и психотерапия слишком отвлеченно (и потому неверно – вне критериев добра и зла) исследуют область бессознательного; оттого, даже в самых тонких своих анализах, не могут коснуться настоящих тайн жизни человека.

II

Светлые страхи рождаются от страха Божия. Благоговение, трепет веры и надежды входят в сердце человека острой болью и блаженством светлого страха.

Любящий волю Божию более своей жизни страшится сделать что-либо в мире «от себя», а не «по Богу», сделать что-либо так значит для него причинить себе мучения. И человек осторожно ходит и наполняет мир только благоуханным медом жизни. Человек страшится греха, но не как внешней, роковой силы, а как чего-то, созвучного своей слабости… «Не введи нас (нашу слабость!) во искушение» (во испытание), «не подвергай ее экзамену», просит Бога смирившийся человек… «На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия» (Пс. 90:13) – отвечает человеку Бог. Эту истину 90-го псалма знает верная Богу душа и не боится, ни тьмы мира окружающего, ни своей. Она боится лишь одного: страшно огорчить Любимого! Это – страх учеников Христовых. Человек тогда страшится уже не мучений своей неверности Богу, но потери этих мучений; страшится мирных и безболезненных для себя нарушений Божественной воли. Это – высший круг страха, вводящий в небесную гармонию духа и эту гармонию в человеке охраняющий. Светлый страх вдохновляет и живит человека своей мукой.

Окрыленный, подъятый этим страхом божественной любви, человек обретает свободу от греха и освобождается от низших мучений страха.

Опыт «различения духов» (1Ін. 4:1) есть опыт и различения страхов. Страх всегда вдохновлен каким-то духом. Темные страхи гнетут, обессиливают, убивают. Светлые страхи собирают душу, очищают, вводят в мир Святаго Духа.

Темный страх есть недостаток любви к Богу и к ближнему. Любящий перестает страшиться. “Любовь побеждает страх” (1Ін. 4:18). Как свобода движения побеждает скованность, так любовь побеждает страх. Чистая, сыновняя отданность человека Богу, или братская отданность сердца другому человеку, побеждает страх себялюбия, захолаживающий, леденящий сердце. Но это относится только к истинной любви. Неверная, движущаяся страстью или похотью любовь не знает бесстрашия; она не побеждает страха, но усиливает его, т. к. усиливает самость человека. Даже материнская любовь, одна из высоких и жертвенных любовей этого мира, лишь в одухотворении и возвышении к Богу себя и любимых побеждает естественный страх.

Полное освобождение от естественных и противоестественных страхов достигается только через «освобождение сына» – когда сын, т.е. Божий человек, освобождается в самой душе человеческой, и совершает это освобождение Сын Божий, «Освобождение сына» совершается чрез вытеснение из человеческой души какой-либо страсти и тем самым связанного с нею страха. Иногда всех страстей и всех страхов. Тогда все тени уходят из души; и даже тени теней ее покидают.

Св. Иоанн Златоуст говорил, что для него ужаснее вечных мук было бы увидеть кроткий лик Господа Иисуса Христа, с печалью отворачивающийся от него… Вот психология истинной веры: страх огорчить любимого Господа, не принять с безмерностью духа Его безмерную любовь.

Ни Иоанн Златоуст, ни другие праведники не были, конечно, свободны на земле от страхов человека, «в мире живущего и плоть носящего». Спутник Павлов, Лука, говорит, что ангел, явившийся ап. Павлу на корабле, во время ужасной бури, сказал: «Не бойся Павел, тебе должно предстать пред Кесаря» (Деян.27, 24). Несомненно, ангел из своего духовного мира видел, что у апостола был тогда и некий плотский страх. Мы видим далее, как, идя узником по Аппиевой дороге к Риму, престарелый апостол «ободрился», увидев тамошних братьев. Так человечно описание этой немощи апостола. И не раз он испытывал беспокойство. «Когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела…покоя, но мы были стеснены отовсюду: от вне – нападения, внутри – страхи» (2Кор. 7:5).

Ветер мира рябил и страхом поверхность этой до конца богопреданной души. Но он не помешал ее апостольскому делу. В этом и открывается сила Божия, действующая в преданной Богу слабости человеческой. Вся красота человека в том, что ничто не в силах удержать его от дела Божьего в мире. Мир ищет «сильных» и их рассеивает, как прах. Творец приближает к Себе «слабых» (в их собственном сознании), т. к. только правдиво осознавший себя слабым, нуждающимся в силе Божьей, человек может принять силу Божию.

Человек страшится умирать в Боге, до конца посвящать себя и все Богу. Но ему не надо пугаться ни мнимой великости своих усилий и жертв на путях к Богу, ни своих слабостей, ни страхов на этих путях. Чрез все эти бездны переносится человек силой Божьей, когда это надо для дела Божьего и человеческого в мире. А не надо, и человек вновь стоит у бездны своей, бессильный и блаженный в своем бесстрашном ничтожестве.

Верная и в желании верности пребывающая душа остается всегда в светлой настороженности, она боится не узнать воли Божьей или, зная ее, в чем-либо изменить ей. «Не введи нас во искушение» (Мф. 6:13), – молитва всех правдиво сознающих возможность своего невнимания, своей рассеянности, своего увлечения второстепенным и своего падения. Но чувство своей слабости у христианина никогда не переходит в inferiority complex2. Наоборот, это чувство есть крыло веры, мужества и утверждения в Боге. Учитывая свою слабость, слабость всех вообще людей и паутинность всего мира, человек ни в чем не полагается ни на себя, ни на что-либо «от мира»; ни в чем земном не утверждает своей последней надежды, И в этом никогда не обманывается.

Сила «страха Божия» рождает в душе отталкивание от зла и влечение к правде. Живущий в свете страха Божия видит в своем сердце все тени. И чем больше вмещает в себе свет Христов, тем яснее видит малейшую свою неверность Богу и горячее ненавидит всякое приближение греха к своему сердцу, справедливо видя даже в малейшем грехе средостение меж Богом и собою. Это постоянное внимание к себе, и рождающаяся от познания движений воли своей светлая ненависть к себе совсем не похожа на ту ненависть к себе, на которую способен в отношении себя человек, любящий только самого себя. Есть евангельская ненависть к себе, и есть демоническая. Человек, живущий во зле, тоже способен подчас искренно ненавидеть себя, презирать и опасаться сам себя за недостаточное свое совершенство во зле. Убийца, устрашившийся, в совести своей, убить свидетелей своего преступления, способен презирать себя за такое «малодушие» и даже «каяться» в нем. Преступник, не сумевший скрыть следов своего преступления, может ненавидеть себя за этот промах. Таких нравственно-перевернутых людей, ходящих нравственно «вниз головою», змей зла жалит конечно, уже не «в пяту», а – в самую голову. Мы видим в мире людей, сознательно приучающих и даже принуждающих себя быть неприветливыми, грубыми, каменными и гордыми с другими людьми (даже иногда особенно с домашними своими); боится тогда человек иметь, или даже только показать, какое-либо участие к другому человеку. Развитие этого чувства и его техническая организация: современный концентрационный лагерь.

Особенно трудным становится нравственное состояние человека когда его душа, словно зараженная апокалиптической «трихиной», включается в какое-либо коллективное зло мира. Тогда люди начинают ненавидеть друг друга и истреблять в силу внешних признаков крови, расы, класса, происхождения или в силу различных изменяющихся в мире идей. В коллективном зле нравственная извращенность имеет больше поводов для самооправдания, хотя самооправдание, психологически, не требует обычно никаких поводов.

Не верящий в мир вечных ценностей и реальностей духа, человек боится быть честным («обеднеешь»), искренним («посмеются»), правдивым («обманут»), добрым («будут эксплуатировать»)… и т. д. Жизнь скрывается под коркой лицемерия, условности. Все делается двоящимся и полуправдивым. Над душами разливается инфернальный свет не от Солнца – Христа, а от фосфора человеческих мозгов и костей.

Вспоминаются большие ночные воздушные бомбардировки городов. Огромная фосфорическая пустыня мертвого света, нечеловеческих огней адских звуков и одновременно какой-то тишины, лунного безлюдья… Кто хотя бы раз видел нечто подобное, не забудет этого неживого света от «елок смерти», светящих над обреченным местом земли, блеска орудийных молний в зареве взрывов и пожаров. Таков свет мира, противосветящий Христову; это есть одновременно и суд над миром, экстериоризация его неистинных мыслей, желаний, – всех полуправд его жизни.

От многих душ в мире тянутся к небу темные струйки копоти страстей – гордости, алчности, злобы, зависти, вожделения. Эта копоть ежедневного бытия сливается над землей в огромное черное облако. Оно распростерто над человеческой жизнью и историей. От него идет по земле тень страха. Этой тени не видят только бесчувственные люди, опьяненные собою, или люди, объятые божественной любовью…

III

Главное страдание ушедшего от Бога человека есть самолюбие. Безблагодатное страдание рождается в кругу неосиянной Богом любви, пре-любви.

1) Любовь к неверной и ничтожной славе своей в мире, 2) любовь к неверным и быстро преходящим ценностям, 3) любовь к телесным наслаждениям и внешнему покою; эти три пре-любви человеческие, соединяясь в одном круге, откидывают в мир люциферианскую тень страха.

«Душа горделивая есть раба страха; будучи самоуверенной, она боится всякого шороха и даже теней» (Лествица, Сл. 21, гл. 4). «Боязливость есть уклонение от веры в ожидании неожиданностей» (гл. 2). – «Хотя все боязливые тщеславны, – говорит св. Иоанн Лествичник, – однако же не все небоязненные смиренномудры», «и разбойники, и гробокопатели не боятся» (гл. 6).

Первую пре-любовь окружает страх бесславия, бесчестия или неполучения от людей желаемой чести. Это боязнь увидеть невнимание к себе, к своим способностям, талантам, совершенствам. В этом состоянии, как пьяницы вина, люди ищут одобрения себе и признания со стороны других людей, даже тех, к которым они совершенно равнодушны. Художник или политический деятель, свысока относящийся к «толпе» (себя из нее выделяющий), в то же время жадно ищет у этой толпы себе признания и поклонения, боясь не найти этого. От мнения других людей человек часто ставит в зависимость свою жизнь. Здесь одна из тяжких цепей общего рабства. Как идолы, одни люди постоянно ищут себе от других людей признания, почета, внимания и уважения. Не заботящиеся о славе Божией, остро заботятся о своей славе и чести. Различны степени и виды этого общечеловеческого, а лучше сказать, бесчеловечного вожделения, и страхов, с ним связанных. У правителей и политиков они выражаются в одном, у людей искусства в другом. В то время как истинные художники, литераторы и музыканты боятся только солгать в своем искусстве, не выразить его последней правды (таков страх и настоящих ученых), поверхностные деятели искусства боятся только неблагоприятной оценки своих произведений, отсутствия похвал и покупателей. Не поверхностной критики они боятся, а всякой критики, воспринимая ее как намеренное унижение их личности. Опьяненный страстью самолюбия и славолюбия становится врагом самому ценному и умному критику. Лишь возвышенное, бескорыстное («аскетическое») отношение к искусству, обращение его на служение Богу, и Его правде в мире, сохраняет и спасает человеческую личность художника от разложения. Тончайшие ответвления славолюбия опускаются глубоко в подсознание человека, особенно находящегося, в силу своего дела, и наибольшей зависимости от мнения окружающих.

Всегда человек зависит, в той или иной степени, от жизни других людей; но задача и цель человека в мире состоит как раз в том, чтобы переходить из низшего плана зависимости от людей в высший. Человек призван быть в зависимости не от случайных взглядов, настроений и пристрастий человеческих, а от подлинной судьбы всякого человека, от той глубины его жизненного пути, которая только начинается на земле. На пути своем в вечность всякий человек может быть поддержан и укреплен другим. Здесь наша истинная круговая порука, цепь светлой нашей зависимости друг от друга.

Служение человеку (не его случайным мыслям, желаниям и слабостям) есть самая благородная и высшая форма зависимости от этого человека. Мы никогда не бываем независимыми в мире. Даже самая высшая форма презрения к окружающим, ницшеанская повесть о «сверхчеловеке», не появилась бы в мире, если бы не было этих «окружающих» автора и слушающих…

Зависеть от людей, служа им во всех формах и на всех путях жизни, есть путь подлинной славы человека, славы в Боге и вечности. «Не нам, не нам, а Имени Твоему, Господи, даждь славу!» (Пс. 113,9) – вот путь истинной человеческой славы. Чего тогда устрашится человек? Всякое неуважение к себе со стороны других, даже бесчестие, он примет с чистой и кроткой совестью на путях своего посильного и искреннего служения всем. Живя в мире, этот человек свободен от первого, главного соблазна – от любви к ничтожной, неистинной славе,

Искание этой славы змеится на многих устах и во многих глазах человеческих. Вдохновляют себя люди, на краткое время земной жизни, наркозом этой славы. «Пес, лижущий пилу, услаждается вкусом собственной крови, не понимая всего вреда, который он себе причиняет», – определяет св. Иоанн Лествичник тот вред, который люди приносят сами себе вожделевая неистинной славы в этом мире, забывая настоящую свою славу, приходящую только от Бога. И в области духовной, религиозной, человек не освобожден от искушения этой славы и страхов, с нею связанных. Здесь, в области самых высоких ценностей, дух славолюбия может приобрести особенно тонкое и неожиданно опасное выражение. Постоянное предупреждение, раздававшееся из уст Господа Иисуса Христа, книжникам и фарисеям, «садиться пониже» показывает, что в духовной области, не меньше, чем в другой, человек может легко найти пищу своему тщеславному «я», и устрашиться, что ненасытная природа этого «я» останется голодной и бедной. «Трубить пред собою», радоваться собою самим придуманной или миром подаренной славе, свойственно не только императорам, маршалам, политикам и художникам. Самая тонкая, по «гнилости» своей, слава подстерегает служителей Церкви, Божьих слуг, на их путях… Саломия, мать апостолов Иакова и Иоанна, устрашилась, что ее сыновья не получат в Царствии Божьем достаточно высокой (по-земному ею понимаемой) славы. Кланяясь Спасителю, она просила Его дать ее сыновьям место “по правую” и “по левую” Его сторону, когда придет Его Царство. «Не знаете, чего просите» (Мф. 20:22), – был ответ Спасителя, не только ей и своим ученикам, но и всем людям, боящимся не прославиться пред другими людьми этого мира.

Другая пре-любовь, порождающая демонический страх, есть страсть к богатству, деньгам, имениям, вещам… Корень всех зол есть сребролюбие», иначе сказать, ненасытное вожделение материального. Тут рождается один из самых острых страхов, терзающих человечество. Страх потерять или не приобрести. Они рождаются от убийственных для души чувств скупости и алчности. Скупые страшатся потерять то, что они имеют; оттого боятся поделиться кратковременным своим имуществом; алчные страшатся не воспользоваться возможностью, случаем и временем обогащения. «Время – деньги» – девиз алчного, написанный на его лице и на стене его конторы. Он не понимает, что не время является деньгами, а деньги являются сконденсированным, кристаллизированным временем, умножаемым в руках человека, для лучшего его посвящения Богу и ближнему. Через милостыню свою богатый умножает время своих молитв, своего добра, своей верности Богу. Чрез любовь материальная ценность становится и духовной ценностью. Время бесконечно дороже денег, и деньги имеют ценность лишь для знающего духовную тайну времени. Добро хотело бы все деньги обратить в любовь, умножить чрез это время любви. А зло хочет все земное время, данное людям для возрастания в Христовой любви, превратить в деньги. Оттого Промысел так устраивает в мире, что, когда денег, не обмененных людьми на добро и любовь, оказывается слишком много, они теряют свою ценность, и происходит так называемая «девальвация», сокращение денег, и время освобождается для любви. Но люди опять бросаются менять время на деньги, все снова и снова боясь «упустить время». Кружится, бежит, мечется человечество в погоне за деньгами, этими «призраками бытия», страшась не поспеть схватить наибольшее количество призраков… Войны в мире ведутся из-за наживы, из-за страха ее упустить или не приобрести. Войны – порождение этого страха. Война есть гораздо более дело страха, чем бесстрашия и мужества. Причины войн укоренены в метафизическом страхе народов, от которого они хотят закрыться мужеством войны. Страх настоящей или мнимой опасности так же ведет к пролитию крови, как страх отчаяния пред беспросветностью истории, лишенной света Вечности.

Древний «золотой телец», принимающий все более «жидкую», даже невидимую ныне «атомическую» форму, устрашает страны и континенты своей немилостью к ним и бросает их друг на друга.

Техника ускоряет производство материальных ценностей, ускоряя и процесс их уничтожения. Змея материального пожирает свой хвост. Хронос неблагодатного времени, обращаемого лишь в материальные ценности, уничтожает своих детей. Цивилизация, неуравновешенная и не скрепленная высшим смыслом жизни, ведет к гибели человечество, все более усложняет, затрудняет и разоряет свой собственный мир. Не желающее причащаться Тела и Крови Христовой, человечество пожирает свою собственную плоть и пьет свою кровь. Люди боятся истинных пророков, желающих оторвать его от этой автоантропофагии и призывают к себе ложных пророков и вождей, давая им всю власть над собой.

Богатые боятся обеднеть. Бедные – пропустить удобное время захвата имущества богатых. Если сокровища накоплены, человек боится, не зная, куда их спрятать, – дом может сгореть, земля быть отнята, акции обесцениться, банк обанкротиться, несгораемый ящик – быть взломанным. Нет нигде и ни в чем уверенности. Более того, всюду полная неуверенность или верная гибель… Как раненый зверь, мечется человечество под грохоты своих бомбардировок, в зареве своих пожаров…»

Все рушится и пропадает. Дом вещественный и дом душевный, построенные на песке безверия в Божественную Жизнь, обращаются в мусор…

«Мое только то, что я отдал» (Св. Максим Исповедник) – эта мудрость, открывающая бессмертие, чужда духу мира. Чрез уста своих «пророков» и «мудрецов» мир все говорит и говорит: «Мое только то, что я не отдал», или то, «что я взял у другого». И все по-новому, в каждом поколении, верят люди этой, непрестанно опровергаемой каждой смертью человека, «истине». Судорожно прячет человек свой хлам, свой сор, но вырывается у него из рук этот хлам, этот сор и уничтожается. Жизнь исходит пеплом, молью, ржавчиной, гниением, разложением, взрывами, распоряжениями суровых властей.

Получив полное удостоверение в жизненности и правдивости евангельской, многие люди все же не хотят ее видеть. Привыкнув к непрестанной потере всего, они заменяют бывшее свое имущество надеждой на будущее и живут, боясь расстаться с этой надеждой, с призраком призрака. Сребролюбец все продолжает в мире бояться «черного дня» и не страшится черной вечности.

«Боязливых же и неверных… участь в озере, горящем огнем и серою» (Об. 21:8). Пророчество это, произнесенное любимым учеником Небесной Любви, есть откровение и о современном мире и человеке. Этот мир, с его уничтожаемыми ценностями, войнами и пожарами, есть в сущности «озеро, горящее огнем и серою». И участь боязливых и неверных (боязливых, от своей неверности Богу, и неверных от боязливости своей) – не иметь выхода из этого озера. Ибо выход из его «огня и серы» дает лишь Сказавший: “Я – Дверь”(Ін. 10:7).

Любовь к плоти другого человека и к своей плоти, и поставление ее слепых, природных и ниже природных велений центром своих интересов, есть новый океан человеческой бессмысленности, из которого истекают новые реки человеческих страхов.

Любовь к себе и к своему телу, в истинном духе и разуме, не противоречит любви к Богу и к другому человеку. Мерилом любви к ближнему поставлена любовь человека к самому себе. Но человек утерял дух правильной любви к себе. Мало кто из людей любит себя по-настоящему, как храм Духа Святаго. Инстинкт борьбы за свое существование и наивысшее благо присущ не только всему организму человеческого тела, но и каждому из его чувств. Органы обоняния, осязания, зрения, слуха, вкуса – все чувства тела ищут приятного для себя плотского раздражения и опасаются раздражений неприятных. Эти процессы проходят в сознании и в подсознании человека.

Если «сокровенный сердца человек» (1Пет. 3:4) не принял еще в себя Жизни, не загорелся и не согрелся ее огнем, он всегда находится под непрестанным воздействием велений и страхов своей плоти и проникается специфической «плотской» мудростью «века сего», духа истины не имеющей. Не соглашающийся жить Христовой верой, по законам Евангелия, человек делается существом более низким и менее чистым, чем любое из животных. Данное для высоких целей умножения земного (и небесного) рода «сынов Божьих» родовое средство обращается у человека неверного в ненасытный очаг ложноострых, а на самом деле тупых, и никогда человека не насыщающих переживаний, оставляющих в глубине человеческого сердца осадок, болезненную оскомину, страх и страдание. Утончая свою чувственную плотскую радость, в жизни и искусстве, человек думает, что «утончает свою жизнь». Но волна новых страхов и страданий разрушает и обессиливает призрачное его счастье, построенное на плоти. Человек чувственный боится за свое счастье, предчувствуя его мимолетность, и сердце его страдальчески ловит плотское счастье, как воздух – рыба, выброшенная на песок. Бесчисленные болезни, слабости, несовершенства, долгий, сравнительно с животными, период младенчества, созревания, старости и умирания держит человека все время в русле плотских страхов, ущербности и страданий. Эти страхи, как маяки, призываются вести человека к той истине, что он не только житель земли. В уразумении этого состоит вся печальная наука человечности.

«Как нельзя раз навсегда наполнить чрево, так нельзя и преодолеть боязнь. По мере возрастающего плача удаляется она, а по мере оскудения плача мы делаемся боязливыми», – говорит св. Иоанн Лествичник, имея в виду, конечно, не плач от страха, а благодатный плач от любви к Богу и молитвенный плач о своей неверности Ему. «Кто стал рабом Господним, тот будет бояться одного своего Владыки, а кто еще не боится Его – часто приходит в страх и от тени своей».

Один из аргументов воинствующего неверия, созданный для опровержения религиозных переживаний, есть произведение религии от примитивных дикарских страхов. По этой теории, первобытный человек, пугаясь таинственных явлений природы, начал из чувства самосохранения обоготворять их и поклоняться этим явлениям, как богам; из таких дикарских страхов будто бы и родилась религия, обросшая потом классом жрецов-священников, начавших эксплуатировать религиозное чувство человечества, ради своего материального прибытка… Данная аргументация не только не объясняет религии, но она не объясняет и страха. Она объясняет только одно из примитивных переживаний человека в связи со страхом. Данное же явление метафизической порабощенности примитивного человека страхом свидетельствует не о том, что хочет из него вывести атеистическая теория, а о гораздо более глубоком явлении первобытной жизни человека; о нем была у нас речь в начале нашего исследования. В человеке существует целый ряд, целая клавиатура, пневматологически различных, между собой не схожих страхов. Начинаясь в сфере низкой, грубой, дисгармонической, душевное переживание, связанное со страхом, растворяется в высочайшей и тончайшей гармонии небесного мира.

О каком страхе, будто бы породившем религию, говорит безбожие? Оно говорит о страхе самом низком и примитивном. Не из этого, конечно, жалкого, тупого и темного страха создались и вышли высочайшие переживания человечества, его чистые, светлые религиозные созерцания, постижения и деяния. Только лжерелигия, как и само безбожие, выходит из темного страха, так же как и из мрачного тупого бесстрашия. Светлая религия, religio – связь человека с Творцом рождается из высокого, чистого страха Божия и вводит человека в высшее, светлое бесстрашие.

Беспокойство антирелигиозников пред одной только мыслью о Боге есть явление как раз того демонического страха, которым создавались и одухотворялись все ложные религии, сковывавшие чувства истинной человечности. Да, идолослужение двигалось таким страхом. Но не только темный страх создавал даже языческую религию. В некоторых формах и языческой религиозности можно найти, несомненно, начальные элементы и подлинно религиозного страха.

Страх матери, боящейся разбудить своего ребенка, страх мужа потревожить больную жену, страх человека предать своего друга, изменить своему слову, супружеству, выдать тайну другого, оказаться неверным своим собственным убеждениям – все эти, хотя и не религиозные, но уже этические страхи, востекают в религиозное сознание.

Подлинно религиозная жизнь человека всегда была и является подсознательным и сознательным раскрытием в человеке истины его великой недостаточности и неполноты пред Божественным Бытием. И религия, прежде всего, есть правдивое, горячее признание необходимости восполнения своей жизни Благом высшим и абсолютным.

Сущность и частичная правда всех древних, языческих религий, даже совсем примитивных и пневматологически темных, заключается не в их неверной философии, не в их наивных, частью детских и ложных, антропоцентрических и демоноцентрических представлениях о высшем бытии, и не в культовых переживаниях, с этими представлениями связанных, но – в обнаружении и утверждении в человеке чувства религиозной метафизической его зависимости от более высокого лучшего и могущественного бытия.

Развитие религиозного сознания в человечестве можно уподобить постепенному развитию отношений ребенка к азбуке; сначала ребенок ничего не видит в ней, кроме сливающихся темных пятен; потом начинает различать отдельные буквы, постигая и звуковой их смысл; после научается читать целые фразы, понимая их, и наконец, в одном акте познания, схватывает содержание целой книги, многих книг. Во всех религиозных переживаниях есть одна правда, без которой нет ни религии, ни даже псевдорелигии. Эта правда есть признание высшего мира и своей зависимости от него. В этом первичном смирении человеческой души – начало всех религий. Совершенство же религии зависит только от того, кого и что люди почитают выше себя, пред кем и чем преклоняются, пред какими истинами благоговейно смиряют свое сердце. Поклонение крокодилу, корове, быку, змее или планетам – не возвышает человека в Царство Божие. И оттого есть религии, которые не возвышают, а метафизически снижают, деградируют, духовно убивают человека… Оттого апостолы и проповедники Евангелия воюют не с неверием только, но и с ложной верой. И уравнение всех вер и истин есть признак омраченности сознания человеческого.

В религиях, как и в людях, различны бывают степени духовной чистоты и высоты.

Абсолютная Религия, апофеоз истины духа, есть вера в Бога Воплощенного Христа Иисуса, не ставящая никаких пределов совершенству. «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5:48).

Чем выше религия, тем с более высоким страхом она сопряжена. И потому утверждение, что религия порождена «страхом дикарей», есть дикарское понимание и религии, и страха.

IV

Духовно-истонченная душа способна остро трепетать, приближаясь к высшему миру. Демонический мир ей уже чужд, а ангельский еще не сроден, и близкая к небу душа способна испугаться ангелов, хотя отличие приближения ангелов от приближения демонов – именно в отсутствии страхов и нахождении на человека мира, смирения и любви.

«От присутствия невидимого духа приходит в страх тело; от присутствия Ангела душа смиренных радуется», – говорит св. Иоанн Лествичник. Ангелы вызывают высокий трепет, глубоко отличный по своему духу и последствиям от страха, вызванного демонами. Этот именно страх и можно назвать страхом несоответствия. «Не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя», – сказал отцу Предтечи ангел Господень, когда Захария, увидев его, «по правую сторону жертвенника кадильного, смутился и страх напал на него» (Лк. 1:11-13 ). «Не бойся, Мария», – сказал Ангел Пречистой Деве, являясь пред Ней (Лк. 1:30). Смиренные и чистые сердцем пастухи «убоялись страхом великим», увидев Ангела, но услышали от него: «Не бойтесь, я возвещаю вам… радость, которая будет всем людям» (Лк. 2:10).

Дух человеческий по-особому трепещет около мира выше естественного и по-иному страшится мира противоестественного. «Не бойтесь, это Я», – говорит Воскресший Господь Своим близким ученикам, чтоб успокоить их, страшащихся безмерной истины Воскресения.

Приближаясь к последней тайне – страданий и ужасаний Богочеловека, мы должны умолкнуть. Наш ум слишком ничтожен и слишком засорен низшими понятиями, выросшими из неведения, а сердце наше узко любовью. Мы не в силах, даже отвлеченно, коснуться той бездны ужаса, в которую искупительно для мира погрузил Себя, Свои последние часы земной жизни, Господь Иисус Христос. Евангелие говорит, что в Гефсиманском саду Он «тосковал и ужасался»… Его ужас был ужасом нашего отпадения от Небесного Отца и ужасом принятия на Себя нашей оторванности от Отца. Соединенный во всем с волею Отца, Господь пришел принять на Себя и исцелить все человеческие страдания, вышедшие из отпадения человека от Бога. Он взял все страдания человечества прошлых и будущих веков. Вся мука оторванности от Бога – осознанная и неосознанная людьми в мире – вошла в Его безгрешное естество, совершенно во всем соединенное с Отцом, Ужас Гефсиманский и Крестный был не только Его, Иисусовым ужасом, но и ужасом причисленности к ужасу отпадения от Бога и гибели всех людей, народов и веков… Это был ужас подъятия на Себя ужаса мира без Бога, и завершился он в последнем искупительно смертельном миге голгофской разорванности: «Боже мой, Боже мой, вскую Мя еси оставил!» Мф. 27:46). И ныне во Христе принимает всякий человек на себя отблеск этого самого ужасного и самого светлого в истории человечества мига – мучительную боль не своего греха…

Страх есть агония отлучаемой или себя от Бога отлучающей души. Страх есть агония одиночества. И всегда Пребывающему с Отцом надо было пережить непостижимое отлучение от Отца за всех нас, отлучивших себя от Бога – чрез грех. Безгрешный Иисус взял проклятие за грех, тяготевшее на всем человечестве, и уничтожил его, пронеся узкими вратами Своей жизни и смерти. Это проклятие отлученности от Отца, последнее одиночество всего и всех должно было сойти на Единого Безгрешного, вызвав невыразимый ужас Его искупительной муки… Неразделимое, нерассекаемое Богочеловечество нераздираемо раздиралось и нерассекаемо рассекалось в Нем, искупая, восполняя Собою нашу разделенность с Отцом… «Ранами Его мы исцелились» (Іс. 53:5).

Оттого всякий страх связан с одиночеством души, с ее сиротливостью, бездомностью и беспомощностью в мире. От оставленности человек страдает больше всего, и ее он мучительнее всего боится. Страх есть отрицательное выражение одиночества и оставленности. Положительное выражение того состояния есть вера в Бога и молитва.

Не верующий в Бога и к Богу не обращающийся не чувствует своей оставленности и не понимает своего ужасного одиночества в мире. Он слишком доверяет реальности всех своих материальных контактов с миром. Ему кажется, что ему «более ничего не нужно»; он доволен всем, а если и недоволен, то мелко, несущественно. Начало веры в Бога есть пробуждение существенного, метафизического недовольства собою, святого недовольства этою жизнью.«Не любите мира, ни того, что в мире» (1Ін. 2:15) – это есть отрицательно выраженный завет любить уже в этом мире «Новое небо и новую землю».

Одиночество дано человеку как высшее духовное общение, спасение от животности и стадности. Но одиночество человека должно быть так же спасено и освящено, как общение. Страх Божий – путь спасения и одиночества.

Избавить его «от страха нощнаго» просил на своей молитве бесстрашный победитель Голиафа, и еще более бесстрашный победитель своего греха, Давид; и услышал слова, которые передал всем векам и поколениям людей: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия» (Пс. 90:5-6). Этот «ночной страх» посещает не только спящих младенцев, но и бодрствующих ночью в пустыне подвижников, ничего, кроме неверности Богу, не боящихся.

«Мужайтесь», – ободрял Спаситель учеников Своих. «Мужайтесь, ибо Я победил мир» (Ін. 16:33). Мужайтесь, отгоняя свой страх, не пуская его в свое сердце; мужайтесь и в самом страхе своем, возрастая в терпении, неся мужественно страдание своего страха, как метафизического ожога души. Это страдание может быть тоже страданием за Христа.

Страх испытывали и апостолы; они все бежали после предания Господа. «Тогда все ученики, оставивши Его, бежали» (Мф. 26:56). У креста с Матерью Господа был только Иоанн. Человеческое воображение, управляемое чувствами, опытными лишь в земной реальности, служит часто страху человеческому. Ап. Петр сделал уже несколько шагов по бушующему морю навстречу своему Учителю, но был побежден своим воображением, построенным на ветхом опыте чувств, и стал тонуть; но был восстановлен в опыте чувств новых, сообразных всемогущей силе его Позвавшего.

«Ожог» страха в сердцах людей верующих – признак еще не полной их настроенности на звуки небесного мира, симптом еще существующего в них разлада меж «ветхим» и «новым» человеком, разлада, иногда оканчивающегося лишь в преддверии нового мира.

«Дано мне жало в плоть… чтобы я не превозносился» (2Кор. 12:7). «Жалом» этим, в жизни людей духовно одаренных, бывает и страх. Мучительно стыдно бывает христианину сознавать, что он еще чего-то страшится на земле, кроме своей неверности Господу. Но чрез этот-то смирительный, лекарственный страх он лучше понимает, что все доброе в нем – не от него.

Страх есть и проекция подсудности человека. Радостный, для всякого верного Богу человека, Суд Божий есть одновременно и Страшный Суд. Бездонная, невыразимая немощь человеческая трепещет от близости последней невыразимой Божьей Правды. Радует и ужасает человека эта Правда; радует силой спасительной своей любви, ужасает силой своего крестоношения в этом мире, а также своего совершенства.

«Ей гряди Господи Иисусе!» (Об. 22:20) – восклицают ученики Слова. Жажда торжества последней Правды сильнее в них страха пред своей немощью возможностью своего испепеления от встречи с этой Правдой. Но и другие звуки входят в гармонию последней богопреданности: «Господи, не готов я… освяти, очисти, укрепи». И это есть апостольское слово: «Отойди от меня, Господи, ибо я человек грешный»… Бывают прокаженные, которые простирают руки ко Христу, чтобы исцелиться навеки; и бывают прокаженные, также алчущие Его, но отходящие в сторону от Его путей и только плачущие от радости, что Он – в мире. Они страшатся замарать гноем своим песок под Его ногами. И это есть – любовь! Сквозь радостные слезы смотрят они, как Господь их исцеляет других и принимает в Свою Блаженную Церковь таких же измученных жизнью, как они, но они сладко страшатся подойти ко Господу, дохнуть на Него смрадным своим дыханием.

Много мелодий в музыке страха. В момент ухода из этого мира страшно бывает человеку, трудно бывает совлекаться, снимать с себя все «здешнее», телесное, мнимо внутреннее, «психологическое», все земные одежды души. Страшно обнажаться метафизически – до конца. Трепещет дух, слишком привыкший к своей страннической палатке, к этому своему телу, к плотским мыслям, чувствам и желаниям. Смерть – молниеносное разорение мира и обнищание. Готовился ли человек к этому? Здесь воспламеняется и дикий ужас людей, живших бездумно и бесстрашно, окаменело стоявших в этом мире пред вечностью и ее Солнцем, «не заходившим ни днем ни ночью».

Если на земле, при смене политических режимов, люди так страдают от своей связанности с «упавшим» режимом, и так часто трепещут, предчувствуя близкий над собой суд, – сколько более это происходит при падении всего «режима» этого мира в жизни человека… Ведь падение это не только предсказано Богом, но и удостоверяется опытом всех земных поколений.

Мы сейчас живем на земле, во всех странах при старом режиме. Идет, не замедлит прийти «новый режим», новый порядок, новая власть, власть абсолютных Божьих Законов. Дальновиден поверивший этой истине. Смена может произойти каждое мгновение – ночью, во сне, или днем на улице… Но лучшая смерть для человека – это, конечно, после подготовки, при ясном сознании умирания всех ценностей этого временного существования и рождения человека в мир духа. Надо заранее сдружиться каждому человеку с теми мудрыми и добрыми властями, которые придут на смену греховным эгоистическим властям этого мира, страстям этой временной жизни.

Слишком связанный со «старым режимом» этого века, человек оказывается виновником войны против Бога. То, что произошло на наших глазах с побежденными после мировой войны, и с их властями, – только притча того, что произойдет, когда весь этот мир богопротивления проиграет войну Богу.

Глубина личности нашей должна быть, в момент смерти, выявлена до конца. Все темное и нечистое должно быть нами снято, как негодная одежда. Метафизически обнаженными, нищими до ужаса, уничтоженными до последних пределов, до возможности блаженства только в Боге, должны мы встать пред правдой иного мира… «Вечери Твоей тайныя, днесь, Сыне Божий, причастника мя приими».

Страхи бывают лишь в Гефсимании, в претории, во дворце Каиафы. Последняя их минута – на Голгофе. После приходит Великая Суббота. Покой от всех страхов. И – Воскресение, незаходимый Свет.

Ни с чем не сравнимое блаженство свободы от страха получает верный Богу человек на смертном одре.

Молитвы Церкви открывают великие реальности. В чине «на исход души», от лица отходящего, Церковь просит утешения ему. Различны степени покоя, мира духовного отходящих людей. Получивший реальное удостоверение из иного мира о милости Божией к нему, приготовленный Покаянием и Причастием Св. Тайн к исходу из этого мира, слышащий иногда уже ангелов, в великой тишине, в бесконечном, возвышенном радовании о Господе, вступает умирающий, для этой земли, человек в страшную и невыразимо прекрасную вечность. Нельзя изобразить, сколь возвышен уход, из этого мира, очистившегося, оправдавшегося, все страхи перешедшего человека.

Вступившая на порог иного мира душа, приготовившаяся к последнему своему пути, не страшится потери себя – и всего – в Боге. С торжественной строгостью, и уже ангельским бесстрашием, она отстраняет от себя неуместную, в эту торжественную минуту, плотскую скорбь родственников, проявление их недостаточной любви к Богу и к ней. Она хочет от присутствующих, при ее исходе в иной мир, только молитвы, безмолвия и благоговения. Стоящая на грани нового, великого мира, она знает, что ничто человеческое уже не должно развлекать или удерживать ее.

Видимое мироздание переживает то, что и каждый человек: смерть и воскресение в вечность.

Господь сказал: «Люди будут издыхать от страха» (Лк. 21:26). По мере оскудения веры, надежды на Бога и любви к Богу люди, общества, народы будут все более и более друг друга страшиться и от этого все меньше и меньше друг друга любить. «Из-за умножения беззакония во многих охладеет любовь» (Мф. 24:12).

Но с новой силой откроется тогда в мире и жатва апостолов «последних времен». Свободные, усыновленные – «все водимые Духом… суть сыны Божий»(Рим. 8:14) – бесстрашные во Христе, готовые к последнему, они будут говорить и уже говорят миру последнюю правду.

Взирая на землю и ее дела глазами своего Учителя, они побеждают страх мира. “Любовь побеждает страх” (1Ін. 4:18). Бесстрашные своей любовью, крепкие любовью Божьей, ученики Слова будут светить миру даже в тот час, когда «солнце померкнет и луна не даст света своего» (Мф. 24:29).

* * *

2 Комплекс неполноценности (англ.) (прим. ред.)

Cемь слов о стране Гадаринской (Лк. 8,26-39)

Вижу ту страну Гадаринскую, куда приплыл Господь с учениками Своими после бури на Галилейском озере… Страна – малообитаемая. Горы, камень, песок. Со стороны Тивериады и Магдалы она представляется в легкой дымке – таинственной и суровой страной, даже под голубым небом, в ясное солнечное утро.

Господь вышел на берег. Его встретил гадаринский бесноватый, известный окрестным жителям; не одевавшийся в одежду, живший в гробах – маленьких пещерках в скалах. Мучительно внутренне терзаемый, он был недалеко от берега, вероятно, привлеченный к озеру неожиданно наступившей тишиной.

Как только светлый облик Господа коснулся его зрения, он вскричал. Безвольное орудие некоей внутренней силы, в нем жившей, он не мог жить с людьми. И люди не могли его принудить к жизни по человеческим законам. Он мучился непрестанно от самоубийственного духа, и был бессилен избавиться от него. Эти душевные мучения, повсюду наблюдаемые в мире, ужаснее всех физических страданий.

Увидев образ Господа, бесноватый кричит, но не убегает. Не убегает потому, что светлая сила неудержимо влечет его к себе. Кричит, потому что злая сила мучает его и понуждает бежать, но уже бессильна обратить его в бегство. Она уже связана одним видимым присутствием Господа Иисуса. И – бесноватый кричит: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Умоляю Тебя, не мучь меня» (Мк. 5:7). Демон себя скрывает и кричит от имени человека – будто сам человек не хочет видеть Иисуса; бес хочет представить, будто Иисус мучает человека. Бес пытается спасти себя, и окончательно погубить страдающую человеческую душу, отторгнув ее от единственного ее спасения.

Для человека неглубокого, неопытного или неверующего слышен на гадаринском берегу голос одного только человека; хотя даже для этого человека должно быть странным, что бессознательный бесноватый, никогда не видавший Господа и никем не наученный из людей, вдруг, с первого взгляда, узнает силу Всевышнего Бога в Человеке. Этого еще никто из людей не знал, но это уже знают бесы. Для их темного, но духовного мира уже ясно, что Господь не только человек. Но это не благодатная просвещенность истиной; это лишь опытное восприятие огня Божественного, жгущего темное естество. Языком несчастного человека бесноватого злой невидимый дух кричит, предчувствуя свое поражение и уже испытывая от близости Иисусовой огненное страдание.

Да, так должны кричать злые духи в присутствии Солнца Правды, Господа Иисуса Христа, опаляющего их… Но ведь так кричат и люди, изгоняющие Господа из своих домов, из своих государств, из своего сердца.

Одно присутствие Господа уже мучает нераскаянных. Тьма убивается светом… Вор не любит Солнца. Вот вся глубина психологии всякого неверия, всякой антирелигиозности. Высший Божественный свет связывает, кладет пределы своеволию, жжет нечистоту, огнем несжигающим, неугасимым… И, если сердце полно нечистоты, гордости и беззаконий, если воля устремлена ко тьме, то душа боится прикоснуться к Евангельской Истине, прячется от Христа. А если придется ей вдруг встретиться с Христом, она, мучимая Светом, режущим ее больные глаза, и опаляемая в своей греховности, кричит: «Что Тебе до меня, Иисус?»… «Не мучь меня!»… «Я не монах!»… «Я живу в миру и должен подчиняться миру»… «Я ношу плоть и должен следовать ее законам»… «Отойди от меня с Твоими заповедями полной правды, совершенной чистоты, истинной любви. Отойди от меня, Иисус… не мучь меня Своим Светом!»

Разве не так кричит мир? Да, так мы, люди, кричим. Или выражаем этот крик в безмолвном чувстве.

Зло одно и то же, в бесах и в людях. В бесах оно иногда открытее, прямее, при всем лукавстве бесов. Но непреложен закон духа: Божественный евангельский свет не всем освещает жизненную дорогу; не всех он утешающе согревает в холодном мире. Блаженный для праведных и смиренных душ, Огонь Любви Божьей есть мучительное пламя – нераскаянных.

Допуская в мире бесноватых и делая явным тайное действие темных сил, Господь предупреждает нас и учит.

Учит познаванию нашего противника. И учит познаванию нашего Спасителя. Мы часто своего Спасителя не знаем только потому, что не знаем своего противника. Не верим, что есть в мире смертельно страшное зло, от которого спастись можно силою Одного только Спасителя; зло, от которого надо всем нам спасаться.

Евангелие дано не только для небесного утешения! Оно нам дано и для испуга пред нашей человеческой греховностью. Погруженные в леность и косность, мы, люди, должны испугаться, пораниться злом. Только почувствовав реальную боль от зла и невыгоду его для себя, мы способны сердечно устремиться к добру, потянуться к добру, как к якорю своего спасения. И познать Спасителя как Источник и Солнце Добра.

Церковь на земле тоже не дана людям для одного только утешения их скорбящей души прекрасными гармониями образов и звуков, ведущих к небу. Храмы стоят на земле, и для того, чтобы имел человек место, где бы он, глубже всего, мог вздрогнуть над вечностью, вострепетать над своей душой. Вздрогнуть пред Богом, увидев, хотя бы на мгновение, ту страшную вечность, к которой всякий человек на земле так непостижимо близок.

Мы живем и мы приходим в свой храм для того, чтобы, узрев Свет Христов, потянуться к нему всею душою своей и вскричать Господу – не бесовские слова: «Что Тебе до меня, Иисус?», но человеческие слова: «Ты для меня пришел, Иисус!» Не бесовские слова: «Умоляю Тебя, не мучь меня», но благословенные слова: «Господи, очисти меня; как бы ни было больно мне, как бы ни мучилась моя сластолюбивая и грехолюбивая душа, – очисти, пережги меня Твоим спасительным и очистительным огнем!»

 

БОГАТСТВО В НАС

Всем людям даны таланты, способности, возможности… «Каждому по силе его». В Евангелии сказано о том, что люди делают со своими талантами. «Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; также и получивший два таланта, приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю» (Мф. 25:16-18)… «Талантом» считалась большая денежная единица, наивысшая весовая единица в таблице греческих мер. Что видно из евангельского слова? То, что некоторые люди проявляют, что называется «творческое отношение к жизни», умножая свои дары и способности, которые получили от Бога; а другие оказываются менее трудолюбивыми, третьи – даже совсем ленивыми, нерадивыми, практически неверующими в Того, Кто есть Источник всех ценностей и хочет умножения их в жизни.

Каждый человек имеет свои таланты – физические, душевные и духовные. Они даны. Но от нас зависит, что мы с этими талантами сделаем, на что употребим, зароем ли свои способности в землю, т. е. в свой эгоизм, или принесем добрый плод в жизни своей и других людей.

Человек призван ответить Богу жизнью на дар жизни. Ему надо разработать свой «участок», свою способность к истине, свое чувство добра, мира, справедливости, чистоты, любви, человеколюбия… Результат своей жизни каждый из нас увидит после ее окончания. Этот результат проявится на Божьем Суде… Некоторые люди легкомысленно думают, что бесследно исчезнут, после своей физической смерти и останутся в мире лишь, так сказать, не персонально: в воде, например, в виде химических элементов, или в шаткой земной памяти людей. Но оставаться человеку только в «каплях воды», в «пылинках серы», или в иных частицах материи, это значит нигде не оставаться. И земная память о человеке, такая же проходящая, как и вся земная жизнь, толстым слоем забвения покрыты слова и дела множества людей и народов прошлых эпох и цивилизаций!

Ценность человека – в высшем этаже. И, как бы незначителен ни был на земле человек, он таит чудесное начало вечности. И от него самого только зависит умножит ли он верою своей и нравственным действием добро в мире, или – нет. Мы все призваны быть добрыми, правдивыми, чистыми, верующими в Светлый Источник своей жизни – Бога Живого. Мы все призваны к активности в добре. И каждый является «кузнецом» своего счастья, если под счастьем понимать внутреннее благо добра и мира. Благо высшее каждому предложено. В каждого человека оно положено, как закваска… Ворота в Вечную Жизнь отворены для всех… А войдет в них только тот человек, который поверит в свое благо, поверит в свое высшее счастье. «Материал» для счастья ему дан в задачах и целях жизни. Но, чтобы «взрастить» в себе жизнь истинную, надо прежде всего человеку духовно прозреть, увидеть высший смысл своей жизни и истину Божественного Бытия. Часто люди сами не знают до какой степени они близки к своему высокому благу…

У русского поэта, Маргариты Алигер, есть краткое стихотворение: «Двое». Оно открывает верное понимание человека.

«Опять они поссорились в трамвае,

Не сдерживаясь, не стыдясь чужих…

Но, зависти невольно не скрывая,

Взволновано глядела я на них.

Они не знают, как они счастливы,

И некому им это подсказать.

Подумать только: рядом, оба живы,

И можно все исправить и понять».

Ссорящиеся (особенно, по пустякам) люди, в каком то отношении слепы: около них, в них – чудесная тайна жизни, но они ее не видят. Тайна человека в том, что он есть нравственное существо, бытие духовное, призванное к все более и более высокому самосознанию… И конечно мелкими житейскими обстоятельствами, их шелухой, нельзя определять свои отношения и к жизни, и к другим людям. Поэт увидел тайну людей «поссорившихся в трамвае». Надо человеку в себе и в других увидеть душу, огромные нравственные возможности и чудесную цель жизни. Этому и учит истинная религия. Не приниженности человека (как неверно думают некоторые) она учит, но открывает перед людьми высочайшую перспективу: быть «детьми Божьими». Это несравненно важнее, чем принадлежать к «аристократии» или к «пролетариату» (понятия жалкие и условные!). «Дети Божьи», это значит души живые, рожденные для совершенства и бессмертия… «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы называться и быть детьми Божьими… Возлюбленные! Мы теперь дети Божьи» (1Ін. 3:1-2).

Много есть на свете мудрецов и поэтов, которые, как этот русский поэт, хотели бы «подсказать» всем людям мелко ссорящимся в своих трамваях и квартирах, что они – братья, что они «дети Божьи» и пред ними путь высокого совершенства и слава бессмертия.

 

ТО, ЧТО НАДО ПОМНИТЬ

С. S. Lewis построил одну из своих книг на воображаемых «письмах старого диавола к своему племяннику». В этих «письмах» опытный диавол учит своего молодого и неопытного племянника анализировать проблемы современного человечества и вскрывать подсознательный мир людей, играя на их слабостях, пороках и недостатках. Книга Льюиса тонко показывает психологический процесс разложения людей злом. Старый диавол учит своего «племянника» отдалять людей от Бога всеми средствами и путями. Чтобы преуспеть в этом, он считает очень существенным непрестанно показывать людям призраки будущего, никогда не давая его; – манить людей миражами, убеждая их идти на преступления сегодня, ради – счастья завтра.

Блаженство души вне нравственной области, конечно, недостижимо; но, ради магического, только внешними средствами достигаемого, счастья человек способен сотни раз отречься от святыни и сотворить всякое зло, – отвергнуть Творца и предать брата… В этом направлении диавол и хочет «помогать» людям.

Творец дал человеку жизнь для достижения светлой вечности. Бог хочет, чтобы люди жили светлой вечностью в каждой точке своего земного времени, которая и есть единственное их «настоящее». Только мгновение настоящего есть точка соприкосновения человека с реальностью Вечного. Только настоящее, собственно и есть у человека, у его свободной воли. И Бог открыл нам, что мы, верою, можем получить от Него силу и благодать, для каждого настоящего мгновения. Оттого дело диавольское, в значительной мере, сводится к тому, чтобы отводить людей от Божьей благодати в настоящем мгновении. Злой дух заставляет людей жить всё время «будущим». То, что будущее скрыто от человека и не подлежит его планировке, этого человек не осознает. И трудясь только во имя материалистически понимаемого «будущего», люди, в сущности, живут вне реального бытия. Это нереальное, для души человека с материалистическим «будущим» и есть подлинный «опиум» души.

Понятие «будущего» менее всего похоже на «вечное» – говорит Льюис. «Будущее» есть самая «временная», самая нереальная часть времени человека.

Бог хочет, чтобы люди думали и о будущем, но лишь в меру подготовки настоящих дел добра и справедливости. Подготовка к вечному есть долг и настоящего мгновения. Бог хочет, чтобы, в служении Ему и другим людям, человек не отдавал всего своего сердца «будущему», а жил вечным в настоящем. Но этого, как раз, не хотят злые духи. Им нужно, чтобы человечество всегда «гналось за радугой, никогда не настигая ее»; им надо, чтобы в этой погоне люди забывали смысл и цель жизни, и драгоценность каждого своего мгновения, для дел добра и справедливости.

Диавол называет тишину «ужасной силой»; он призывает заполнять жизнь шумом. «Всякое мгновение человеческое должно быть заполнено великой динамикой, шумом, фанфарами, «возвещающими торжественность и беспощадность». Шум – единственная самозащита зла от голоса тихой человеческой совести, от тихого Слова Божьего… «Весь мир мы обратим в Шум»! – говорит диавол. «И мы достигли уже немалого в этом направлении, но (вынужден признать злой дух) силы злые еще недостаточно шумны в мире».

С большой проницательностью, Льюис показывает свойства социальных учений и утопий, культивирующих антибожеское начало, обманывающих людей призраком будущего.

У Леонида Леонова, в восьмой главе, второй части романа «Русский Лес», есть характерная беседа русской девушки идеалистки Поли с деятелем комсомола, Сапожковым. Высокими, манящими словами о будущем благоденствии народов в результате начавшихся строек Сапожков вскружил голову Поле… «Ну, а дальше что?», – спрашивает Поля Сапожкова. «В каком смысле… дальше?» – «Я хотела, – говорит девушка, – спросить, что дальше, через сто лет… когда всё необходимое будет построено, враги побиты и старый мир останется позади»? Такой простой вопрос девушки ставит Сапожкова в тупик, и он спешит окончить беседу с Полей. «Извини, Вихрова, временно не могу приоткрыть тебе этот секрет истории: это пока великая тайна! Заходи лет через сто… тогда на досуге обсудим планы на будущее»… Так отшутился материалист, вместо того, чтобы ответить на глубокий вопрос русской девушки. Но что мог он тут сказать? Свободное развитие идей ему не рекомендуется.

Призраком, манившим народы к счастливому будущему, прошел с фанфарами по Европе и исчез национал-социализм. И сколько миражей исчезло в истории! Но шествие в мир мифов, основанных на неверии в бессмертную душу человека, продолжается и при всё тех же фанфарах обоготворения будущего. Все гремят они, эти фанфары, заглушая человеческую совесть и веру человека в высший мир. Не в спокойном строительстве утверждается человеческий труд, а в совершении каких то исключительных дел, магических скачков в будущее количество и, механически будто бы идущее за ним, качество. Шумные лозунги ткут легенду «будущего»… Только о смерти своей забыл человек. И о зле своем забыл. Зло и смерть не истребятся никакими материальными средствами, никаким строительством, никакими космонавтами. И не закрыться от зла и смерти никаким шумом. Есть одно только спасение: Христос Воскресший.

 

О ЕВАНГЕЛЬСКИХ И НЕ ЕВАНГЕЛЬСКИХ ГРЕШНИКАХ

Когда смотришь на евангельских грешников, слушаешь их слова и видишь их поступки, невольно думаешь, какие эти грешники, в сущности, хорошие люди, по сравнению с нами, с людьми нашей эпохи.

Вот, разъяренная нарушением заповеди Божьей, толпа подходит к Спасителю. Она влечет женщину «взятую в прелюбодеянии» (Ін. 8:3) и готова ее за это побить камнями. Как благоговейно эта толпа выслушивает мудрый и кроткий ответ Спасителя на свой вопрос, и как сильно, живо говорит в это время совесть человеческая в каждом из этой толпы… Разве нечто такое возможно теперь? Безмолвные, обличаемые внутренним судом совети, эти грешники рассеиваются… Разве это могло бы произойти теперь? Трудно, во-первых, предположить, что люди наших лет, столь искренно и так религиозно стали бы возмущаться прелюбодеянием; этот грех теперь приукрашен, обвит всеми бумажными лентами литературы, театра, фильма. Это область бесчисленных подражаний, особого тщеславия и своей героики. Разве возможно сейчас проявление такого религиозного отношения ко греху, как у этой еврейской и языческой иерусалимской толпы? Трудно себе представить, чтобы люди в каком-либо социальном современном коллективе, могли так огненно ревновать об исполнении Божьего закона и так божественно-глубоко стыдиться при обличениях тихого и кроткого голоса духовного учителя… Смотрите, как начали все эти люди, один за другим, уходить «обличаемые совестью» своей! Не многие общественные обвинители ближнего могли бы сейчас проявить такую нравственную чуткость.

А грешный евангельский блудный сын… Как поражает он сознание наше тонкостью и глубиной своего покаяния. Удивительная душа, смиренностью своих чувств: «Отец, я не достоин называться твоим сыном, прими меня, как одного из наемников твоих» (Лк. 15:18-19).

Встают перед нами и великие евангельские преступники, солгавшие Духу Святому, Анания и Сапфира… Внезапно они умирают от своего греха, утаив часть ими же самими добровольно отданного Богу имения. По сравнению с духовными лицемерами наших дней, не младенцы ли даже они? Сколько христиан и пастырей, в наши дни, обещают Господу Богу отдать всю свою жизнь, а отдают лишь ничтожную ее часть, утаивая прочее для своих эгоистических целей.

А мытари, современные Господу Иисусу Христу, эти сборщики налогов, нечестные чиновники первого века, которых так гнушался палестинский народ, не дети ли и они, по сравнению со многими чиновниками наших дней, во всех странах и народах мира?

Даже классический, вспоминаемый человечеством постоянно разбойник Варавва, освобожденный Пилатом вместо Христа, и несомненно убивший кого нибудь на дороге, – как можно определить его преступление, по сравнению с методическим и сознательно-беспощадным умерщвлением, «ради государственной пользы», в наши дни, миллионов невинных жертв, с их женами и детьми?

Посмотрите на Закхея-мытаря, – как он горячо устремляется к дереву, чтобы взобраться на него и – увидеть Спасителя! Как он хочет увидеть Спасителя! Как он радуется, что увидит Спасителя… Евангелие учит нас не только своими праведниками; оно нас ведет к покаянию, к Богу и образами своих грешников, их человечностью, их чуткостью к добру.

Вот они несут драгоценный алавастровый сосуд с миром и разбивают его, чтоб помазать тело Иисусово; вот они горько плачут после своего отречения; вот они останавливаются на дороге, как Савл, пораженные небесным видением… Все они изменяют свою жизнь, или, осуждая себя, на кресте своем, просят Господа «помянуть их».

Где наше миро, где наши слезы, где чуткость нашей совести, обличающей нас? Ничего этого не видно. Мы предаемся своим планам, проэктам, чувствам, страстям и забываем кроткую, любящую нас истину Христову. Мы ушли далеко, не только от Евангелия, но даже от евангельских грешников!

Великую силу Господь вложил в Свое Слово. Древние грешники удивляют нас своей человечностью и смиренностью, светящейся сквозь их грех. Образами этих грешников, лишенных черт нашего бесконечного самодовольства и самолюбования, Господь хотел вразумить нас и утешить, – ведь и мы тоже можем стать такими же человечными грешниками, если невозможна для нас большая любовь к Богу.

Господь хотел, может быть, вызвать в нас не слезы, а целые потоки слез, при сравнении наших чувств с переживаниями этих евангельских грешников. Мы видим ясно, что такое – грешники Евангелия и, что мы собою представляем, с нашей цивилизованностью.

Хвалящий себя в храме Иерусалима, древний фарисей, конечно, – дитя, по сравнению с открытой и прикрытой саморекламой многих общественных, политических, даже церковных деятелей нашего мира.

Евангельская греховность это «пастушеская свирель», по сравнению с назойливой, оглушительной и бесстыдной музыкой греха наших дней. Не только единично, но и коллективно восстают люди нашего века против – Духа Божия. Белое так настойчиво называется в мире черным, и черное – белым. «Горы падите на нас и холмы покройте нас» (Лк. 23:30)!

Кто имеет в наши дни силу шептать смиренную молитву мытаря? Мы все считаем себя благополучными мытарями, а ближних своих – фарисеями.

Мы не раскаиваемся, как Петр, и не отдаем нищим «пол имения», как Закхей, от одного только взгляда Иисусова… Если бы мы могли только забыть елей, как неразумные евангельские девы! Или только закопать талант в печальную землю, ничего греховного не приобретая на него. Если бы, отвращая взор от Самой Истины, мы могли бы заниматься только своими семейными делами, или благодушно испытывать своих волов.. Но мы участвуем в преступлениях входящих в мир, под видом особой заботы о людях и народах.

Даже самый великий грешник Евангелия – Иуда, среди отчаяния своего, осознал свой грех; и, если не раскаялся в нем истинно, пред Богом, то все же бросил свои преступные деньги, 30 серебренников, цену своего предательства и, терзаемый совестью своей, сказал: «предал я кровь неповинную» (Мф. 27:4). А разве не строится в наши дни, на невинных страданиях многих, мнимое благополучие людей и народов?

Вглядываясь в греховность нам открытую в Евангелии и всматриваясь в жизнь человечества, нельзя не видеть, что стоит уже «при дверях» Суд последний над миром. Сияя нам праведностью своих праведников, Евангелие учит нас и образами своих грешников. Чтобы мы, ни в чем не видя своей правды, всю надежду возложили на Правду Христову. И, милостью Господа, вошли в нее.

 

НЕ КРАДИ

Каково должно быть истинное, религиозное отношение к собственности, к имуществу? Следуя слову своего Учителя и Господа, Христовы ученики все в мире считали Божьим, а не своим. Да, кроме нашего зла, которое принадлежит действительно нам, людям, все в мире есть собственность Божия! Тот, кто сотворил мир, тот в высшем смысле владеет всем. Верующий не может иначе мыслить. Все в мире – Божье, все – Христово. И человек сам принадлежит не себе, а Богу, – предназначен к вечной жизни в Боге. Но человек создан не как робот, а как сын. И призван свободно, сыновне принять волю Божью, найдя в ней высшую жизнь и радость.

Любовь создает общность и единство. Все, что имеет Отец, имеет и сын. Любовь стирает границу между «моим» и «твоим»; любовь соединяет людей и их имущество; а злоба, эгоизм, и тем более разбойническое насилие все время разрушают в мире любовь и границы между собственностью человека и – его личностью. Посягая на собственность человека, посягают на его личность. Эгоизм понуждает человека отнимать чужое и не отдавать своего. А любовь влечет человека беречь чужое и свое отдавать другим. Оттого идея материализма, как чуждая нравственного понимания мира и человека, не может создать настоящей общности между людьми; идея материализма противоположна самой сути духовной настоящей общности людей и углубляет разделение человеческое. Общность создается только чрез духовную область, область любви, доверия, веры, чрез дух любви, чрез живую веру и реальность Божьего и своего высшего бытия. Общность людей неосуществима через идею материализма.

На горе Синае людям был дан Божий Закон и дана была заповедь: “Не кради”. Эта заповедь такая же ясная и понятная, как и заповеди: “Не убивай”«не прелюбодействуй»«почитай отца своего и мать» (Вих. 20:12-15). Десятой заповедью своей Божественный Закон запрещает даже чего-либо желать чужого и завидовать имуществу ближнего. Злом является все, что нарушает любовь к Богу и к человеку. Таким образом, заповедь Божья кладет основы настоящей человеческой культуры и открывает путь к высшей социальности и человечности. Философски говоря, всякая «собственность» ценна не сама по себе, а лишь как проекция – выражение и отражение – личности человека.

Потому никто из людей и не имеет права самовольно отнимать жизнь или имущество у своего ближнего. Человек имеет право только отдавать свою жизнь и свое имущество другим; отнимать же имущество человек имеет право лишь у самого себя. Образ такого, духом высокого человечества Христос показал в притче о Милосердном Самарянине. Милосердный Самарянин своей заботой и жертвенностью спас жизнь израненному разбойниками, лежавшему на дороге незнакомому человеку. Если свойства разбойников отнимать и свободу, и собственность, и жизнь других людей, то свойство истинного человека – помогать другим людям и делиться с ними своим имуществом и своими лучшими душевными чувствами, укрепляя и утешая жизнь окружающих людей. Таков путь настоящей человечности.

И наилучшая социальная возможность проявления высших человеческих чувств и дел создается в том обществе, где каждому человеку представляется возможность, не вредя другим, не унижая, не насилуя никого, свободно проявлять свои таланты на пользу окружающих, своего народа и всего мира. Только на этих принципах может создаться высшее единство людей, детей Единого Отца Небесного, Бога; создается личность на этих основах, здоровая семья, мирное общество свободных людей и мирное общение народов.

Эгоизм же – во всех его формах – разрушителен. Самый же худший эгоизм – это организованный эгоизм, когда люди специально соединяются друг с другом, чтобы проявлять эгоизм коллективно. Если один эгоист плох, то миллионы объединенных эгоистов будут в миллионы раз хуже и зловреднее. Оттого в правовом обществе ограничиваются законами и усмиряются не только отдельные личности, но и целые организованные коллективы людей.

Несправедливость в отношении хотя бы одного человека гибельно отражается на всех, потому что человечество есть один организм. Рабовладельческое общество было гибельно не только для рабов, но еще более – для самих рабовладельцев. Антирелигиозная мысль неверно говорит о том, что христианство будто бы оправдывало рабовладельчество или господство богатых. Все Священное Писание полно обличением неправедного и немилосердного богатства, эгоизма и хищничества людей. Имущественный достаток человека может быть благословением, только если он сопровождается милосердием и справедливостью. Пророки и апостолы учат человечество высшему братству, высшей общности. Все люди братья в Боге, т. к. сотворены одним Небесным Отцом; и во Христе, в евангельском духе, это братство осуществляется. Христова любовь и милосердие – единственно реальная сила настоящего (не фиктивного) единения людей.

В Первом своем Послании апостол Петр говорит верующим людям: «Если злословят вас за Имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух славы, Дух Божий, почивает на вас… Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или…посягающий на чужое» (1Пет. 4:14-15).

Конечно, бывали в истории люди, называвшие себя «верующими», даже «пастырями», которые не были верны Христу, а льстили, угождали богатым, потворствовали сильным и не помогали бедным, не спасали порабощенных; но в этом они ярко шли против учения Церкви и Христовой веры. Истинные представители Христовой Церкви и веры в истории бывали всегда и служителями евангельской правды.

Русский проповедник тринадцатого века, епископ Серапион, так обличал нравы сильных людей своего времени, говоря им, что они «как зверье… несытством имения порабощали, не миловали сирот, не знали человеческого естества»… В рукописи пятнадцатого века «Измарагд» церковный проповедник обращается к немилосердным богачам, говоря: «Богач! Ты зажег на светильниках Церкви свои свечи. Но вот сюда пришли обидимые тобою рабы, сироты и вдовы с воздыханиями на тебя. Они слезами погасят твою свечу»… Архиепископ Великого Новгорода Ефрем запрещал священникам принимать дары для храма от людей немилосердных, которые «налагают работу не по силе… морят голодом, томят наготою…» Исторические памятники говорят об истинных пастырях всякого времени: «Должникам освобождение подавал, и сам отпускал долги; обидимым от насилующих и немилостивых судей заступник был».

Пророки, апостолы, пастыри, ученики Христовы, во всех народах, следуя Слову своего Учителя и Господа, возвещают духовную, т. е. самую глубокую революцию человечества. Ведь какие бы социальные реформы ни совершались и какие революции ни производились бы в мире – они ни к чему счастливому не приведут человечество, если сам человек будет оставаться эгоистом и в нем не будет совершаться духовный процесс борьбы за добро, за правду и любовь – т.е. та истинная революция мира, революция истины и любви, правды и добра, которую принес на землю Свет мира – Христос и, по вере человека, совершает ее в человеке.

 

ПЕЧАТЬ ИСТИНЫ

Однажды в доме, куда Он был приглашен, Христос увидел, как «званные выбирали первые места». Заметив эту житейскую деталь, Господь, для Которого ничего не было в нравственном мире второстепенного, сказал слова, которые остались звучать над миром: «Когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званных им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подошедши, не сказал тебе: «Уступи ему место»; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. Но, когда зван будешь, пришедши садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подошедши, сказал: «Друг! Пересядь выше»; тогда будет тебе честь перед сидящими с тобою. Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится» (Лк. 14:8-11).

Проявление человеческого самолюбия совершается чаще всего именно в житейской обстановке, в гостях, в гостиной, в столовой. Как и в древние времена, современный гость тоже хочет сесть на место более почетное. Такое местничество сильно было в ходу у бояр Московской Руси, которые (никак не являя в этом православного духа!) стремились Друг Друга «пересидеть» за царским столом; но, конечно, кроме трапез самых бедных людей, во всех странах мира идет, хотя и незаметное, соревнование в честолюбии. Скромность – трудная форма добра! Человек, болезненно думающий о том, как бы в чем не поставить себя ниже другого и как бы поставить себя выше другого, не способен к созидательному труду. Тем более к высшему, духовному. Это может быть более всего относится к нам, пастырям. Тщеславие есть признак не только нравственного, но и умственного застоя.

В мудрых и спокойных словах Христос открыл нам, людям, эту истину. Но перед тем как остро обличить человечество, Он выявил Свое Божественное милосердие, исцелив больного. Это было в доме «одного из начальников фарисейских» и случилось в субботу, в праздничный день, когда запрещалась всякая работа. Как в нашу эпоху, не понимали многие и тогда – в чем дух настоящего религиозного праздника, не понимали того, что он состоит не в мертвой букве внешнего «выполнения предписания», но истинный праздник религиозный есть день послушания Богу в духе и истине и выявлении милосердия.

И вот, не понимавшие этого религиозного смысла праздника люди сочли исцеление Христом больного в праздник нарушением заповеди о покое седьмого дня. Такова слепота людей. Но Господь пришел для спасения слепых… В тот день, когда Христос был у фарисеев в гостях, «предстал пред Него человек, страждущий водяною болезнью… Иисус спросил законников и фарисеев: позволительно ли врачевать в субботу? Они молчали. И, прикоснувшись, исцелил его и отпустил. При сем сказал им: если у кого из вас осел или вол упадет в колодезь, не тот час ли вытащит его и в субботу? И не могли отвечать Ему на это» (Лк. 14:2-6).

Дело человека – творить добро и помогать людям-братьям всегда и особенно – в религиозные праздники. Всякий день – день Божий, и есть добро Божье, и создан для добра. И праздник веры – это милосердие Божье и человеческое.

И, уча этой истине, Спаситель указал, что явлению милосердия более всего мешает человеческое самолюбие, и оттого, желая исцеления всем людям, Он сказал: «Всякий, возвышающий себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится».

Многие в мире не знают духовных законов. Но эти законы существуют и опровергают неверие в духовный мир. Жалкое, отталкивающее впечатление производит на всех, – даже не религиозных – людей, человек, который сам себя хвалит. И чем больше человек собою похваляется и себя превозносит, тем более он кажется жалким для окружающих. Таково действие духовного закона. И чем человек скромнее, тем он приятнее для всех. Скромных все любят; тщеславные всех отталкивают. Мы ясно видим, что действует – даже в неверующих людях – непреложный закон. Неверующие тоже подчинены этому закону. И если они не ценят скромности в себе, они всегда ценят ее в других людях.

Мы не ошибемся, признав скромность одной из самых утешительных черт человеческой личности. Скромность, безусловно, равна милосердию, так как в силу одной своей скромности человек уже милосерд к другим людям – не надоедает им своими претензиями, не мучает их своим посягательством на какую-то значительность. Вольно и невольно, скромный всегда отдает честь, во первых, Богу, а потом и людям, которые все имеют от Бога свои дары.

Скромный оттого никогда в жизни не проигрывает; его таланты и достоинства не унижаются его скромностью, наоборот, еще больше вырастают. И скромность отнюдь также не означает слабости, как думают некоторые, опасаясь скромности; нет, она, только она, есть сила и доблесть духа. И в жизни обществ и народов «гордыня идет перед погибелью». Уровень культуры – прямо пропорционален скромности общественной и международной. И оттого Слово, создавшее миры, приняло на Себя жизнь скромного Человека и прошло страдальческим путем жизни, показывая дух скромности, как свет, ведущий в бесконечную славу Небесного Царства. Смирение Христа Иисуса стало печатью истины в человеке.

 

ПОХВАЛА СПРАВЕДЛИВОСТИ

Мы, люди, очень быстро подмечаем всякую несправедливость в отношении себя. На всех окружающих и даже на самого Господа Бога некоторые обижаются, если что не так у них в жизни получается, как они бы хотели. Но несправедливость, которую мы сами, люди, совершаем в мире, нам менее ясна. Мы даже ее вообще затрудняемся признавать.

Справедливость – какое прекрасное слово. Есть что-то божественное в нем. Оно вдохновляет, укоряет и мучает. Свято нас мучает, когда мы боремся за справедливость в отношении других людей, и в тоску ввергает нас, когда мы добиваемся полной справедливости, и часто в сущих пустяках, в отношении себя со стороны других.

Сама справедливость нас все время толкает и понуждает быть выше справедливости и никогда не быть ниже ее. И мы чувствуем в душе своей мир и радость, когда совершаем справедливость, и особенно когда становимся в своих чувствах выше справедливости. Стать над справедливостью – это значит войти уже в Царство Христовой любви.

Есть в нас, людях, чувства, которые можно назвать щедрыми, богатыми, например – любовь, великодушие, бескорыстие, самоотверженность. Но есть в нас и чувства более скромные, но в повседневной жизни, может быть, еще более для нас нужные – без которых жизнь в мире становится совсем невозможной. К этим скромным и тихим чувствам и относится справедливость. Она регулирует основы человеческой жизни и личной, и общественно-социальной, и государственной. К понятию этой справедливости следует отнести и простую честность, правдивость, уважение к другому человеку, к его жизни, к его слову, к его свободе. Свобода есть самая главная часть жизни другого человека. Свободу нужно охранять справедливостью. Справедливость формулируется заповедями, данными Богом человечеству на Синае. Все они говорят о справедливом Законе Божьем, данном человеку. И 10-я, последняя заповедь говорит о том, что несправедливость к другому человеку нельзя допускать даже в своих сокровенных желаниях. Нельзя желать ничего, что может нарушить жизнь и права другого.

Я назвал любовь щедрым, «богатым» чувством. Конечно, это относится не ко всякой любви, а лишь к самоотверженной и справедливой. Например, если родители, усыновившие ребенка, относятся к нему хуже, чем к своему родному, они в этом проявляют несправедливость. Так справедливость контролирует даже любовь.

Что говорит Библия о справедливости? Книга Иова говорит о Иове с похвалой: «Был человек этот непорочен, справедлив» (Йов. 1:1). Псалом 118 говорит о Боге: «Праведен Ты… и справедливы суды Твои» (Пс. 118:137). Из этого следует, что если мы не ощущаем Божественной справедливости в отношении себя, то совесть наша, значит, отстает от времени и от Истины Божьей.

Недавно один молодой человек рассказал мне о случившейся с ним неприятности. В связи с ограблением бензоколонки он, случайно находившийся вблизи этого места, был задержан. Пока выяснялись обстоятельства этого дела, он провел некоторое время в заключении. Меня удивила и порадовала реакция этого человека на такое событие, которое было несправедливостью в отношении его. Он сказал: попав в эту историю, я стал размышлять о случившемся и пришел к заключению, что в этом происшествии была своя нравственная закономерность, и я увидел в нем высшую справедливость. Дело в том, что я совершил однажды неморальный поступок, и он мне сошел с рук. И я должен был претерпеть какое-то страдание сейчас. Это справедливо… Я удивился такому нравственно-чистому, религиозному проникновению в суть жизни этого молодого человека, «Такова истинная вера в Бога», – подумал я.

Совесть, как чувство глобальной справедливости, врождено человеку (человек – «образ Божий»). У детей и молодых людей совесть бывает иногда более чуткой, чем у людей поживших и как бы придышавшихся к несправедливости этого мира. Идя в своей жизни путем нравственных компромиссов, человек постепенно опустошается душой и перестает чувствовать, когда бывает несправедлив к другому человеку, остро чувствуя, однако, всякую несправедливость других в отношении себя.

Милосердие к бедным псалом 81 называет не милосердием, а справедливостью; и это, конечно, справедливо. «Нищему оказывайте справедливость» (Пс. 81:3), – говорит Библия. Если у тебя два куска хлеба или две рубашки, а у человека, который рядом с тобой, нет хлеба и даже одной рубашки, то это даже не любовь, не милосердие, а просто справедливость, если ты отдашь один кусок и одну рубашку нуждающемуся. Говоря в послании к Ефесянам об уважении детей к родителям, апостол Павел называет уважение к родителям не подвигом и не самопожертвованием, а всего лишь справедливостью. Заповедь, данная Богом человеку: «Чти отца твоего и мать твою, да благо тебе будет и да долголетен будешь на земле» (Вих. 20:12) (единственная заповедь с обещанием) указывает на путь справедливости. Неуважение и невнимание к тем людям, которые для нас такое огромное дело сделали, родив нас в мир, были избраны Самим Богом стать нашим отцом и матерью, неуважение к родителям – есть глубокая, кричащая несправедливость. Далеко не все это чувствуют. Но когда сами испытают эту же несправедливость в отношении себя, со стороны своих детей, лучше понимают свой грех.

Благоразумный разбойник, вися на Голгофе рядом со Спасителем мира, останавливая другого, тоже распятого, но озлобленного разбойника, высказал мысль, показывающую ясность и честность его нравственного сознания и высокую его справедливость. Он так сказал своему, тоже распятому и умиравшему на кресте, товарищу: «мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он (т. е. Христос) ничего худого не сделал» (Лк. 23:41). Ясно видно здесь двоякое явление справедливости: это признание человеком своей вины – признание невиновности другого человека. Вот пример честного, неэгоцентрического сознания. Оно может открыться и в очень грешном человеке. Это иллюстрация к тому, что сказал Ф. М. Достоевский о человеке вообще и о русском человеке в своей книге «Записки из Мертвого дома». Достоевский увидел, что на дне души даже самого закоренелого преступника таится искра той человечности, в которой именно и проявляется Божий образ в человеке. Тут источник всей мировой справедливости. Свет идет от Бога чрез человека, протершего зеркальце своей души, снявшего с совести пыль и отражающего Божий Свет. Великое утешение мы испытываем в мире от явления всякой справедливости, независимо даже от того, имеет или не имеет она отношение лично к нам. Справедливость есть свет сам по себе. И когда мы к ней прикасаемся, мы переживаем чувство полноты жизни и радости. Бог тогда с нами. Это понял разбойник на Голгофском кресте. И оттого он вошел со Христом в Рай.

Самое великое торжество справедливости совершится на последнем Суде, когда Бог «отрет всякую слезу» с глаз человека. Все тогда будет названо своим подлинным именем, падет всякое ложное величие, и правда займет свое место. Это будет апофеоз всемирной справедливости и высшей любви.

Увидеть справедливость окружающих нас, испытать и свою справедливость в отношении людей – это большое счастье, так как высшая справедливость – выше справедливости, и имя ей любовь.

 

ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ

Существует выражение: «закричать не своим голосом». Этот крик есть выпадение человека в дочеловеческую безличную стихию. Несмотря на весь технический прогресс нашего времени (а, отчасти, и благодаря ему), не мало людей в наши дни, кричат «не своим голосом» – от страха, страдания, недоумения, или возмущения жестокостью других. Но, может быть, еще более характерной чертой нашего времени является то, что многие люди в мире говорят не своим голосом. Личность человека стандартизируется, обобщается, стирается.

Удивительно то, что каждый из трех миллиардов людей земли обладает единственным, неповторимым и незабываемым голосом. Бессмертная личность запечатлена в каждом человеке и отражается в неповторимых чертах и выражениях его лица, во взгляде его, голосе и даже в особых линиях кожи его на пальцах… Птиц мы узнаем по общим их голосам, а человека – по личному, неповторимому, единственному, незабываемому голосу, взгляду и почерку. Не есть ли это яркое свидетельство бессмертной личности человеческой? Конечно.

Когда люди духовно отдаляются от своего Творца (тем более, когда – борются против Него) они этим уходят и от самих себя. А возвращаясь к Богу, веруя в Бога, человек возвращается к самому себе, к своей душе. Это и говорит притча Евангелия о блудном сыне, ушедшем от отца, а потом вернувшемся к нему. Таков закон духа: забывая Бога, человек забывает свое собственное лицо, деперсонализирует себя. Теряя истину, человек теряет с нею и жизнь. И все трудности и все неудачи человеческие (особенно в брачной и семейной жизни) связаны с этим.

К. И. Чуковский верно писал о стиле, обезличивающем человека и назвал этот стиль канцеляритом. «Канцелярит», не только область канцелярий, а и общественной жизни. Он есть одно из проявлений не своего голоса в человеке.

Этому способствует техническая цивилизация, если она не побеждена светлым духом человека, не уравновешена культурой. Человек гордо и тщеславно покоряет землю и планеты, но – так редко и так недостаточно он царствует над своей душой, над своим словом, над искренностью своего слова и сердца… Оттого в мире так много людей кричат или говорят «не своим голосом». Не только отдельные личности, но и целые коллективы говорят стандартно, вопиют штампованной мыслью, на копейку правильной, на рубль ложной…

Ушедший от Бога, уходит и от самого себя. Развивается в человечестве мыслительная и волевая мимикрия, словесное и эмоциональное звукоподражание. Личности призваны быть неповторимыми, дополнять друг друга, служить друг другу своими особыми дарами и талантами. Но сколько в мире слов, в которых ничего, или почти ничего нет, кроме звукоподражания. «Не своими», какими то чужими голосами люди вступают друг с другом в спор и даже диалог и растворяют друг друга в отвлеченностях, покрывая друг друга мертвыми лозунгами, стандартными квалификациями. Тут главная драма человечества. Только личный голос человека отражает правду, заложенную в самую глубину творения, в сущность человека.

В марксизме есть ходкая мысль о том, – что надо не столько думать и философствовать о мире, сколько изменять мир. За два тысячелетия до Маркса, эта мысль была высказана в Священном Писании, в гораздо более глубокой форме: «Вера без дел мертва», – вера человека «оправдывается от дел». А задолго и до этих апостольских слов, человеку было открыто, что он призван Богом возделывать землю своим творческим трудом и изменять ее, трудясь на ней «в поте лица своего». Но если человек будет пытаться «изменять мир», без осознания основного смысла жизни этого мира и своей жизни, руководствуясь только абстрактной мыслью о каком то титаническом изменении земли», то – ничего не получится из этого, кроме страдания и хаоса. К 70-м годам XX века мы уже хорошо знаем об этом. Оттого и знаменитая формула Маркса о необходимости не философствовать о мире, а «изменять мир» ничего сама по себе не означает. Цель, качество и средства такого «изменения» мира должны доказать свою благодатность. Народная мудрость остепеняет поверхностных активистов: «семь раз отмерь, один раз отрежь». Только посмотрев в святцы надо «бухать в колокол». Даже самое энергичное «изменение» чего либо, без светлого разума и духа, бессмысленно и бесчеловечно. И Исаак Сирин сказал, что даже любовь, высшее добро мира – несовершенна без мудрости. И идея «изменения мира» без глубинного понимания мира и человека, есть сила развязывающая зло.

Осмысливая историю, с ее тьмой и светом, постигая бессмертную глубину и высокую цель человеческой жизни, нельзя не прийти к выводу, что человеку, прежде всего, надо стать настоящим человеком, чтоб начать в лучшую сторону изменять мир. А когда нравственно слепые люди «изменяют мир», они его изменяют в худшую сторону. Они хотят «изменить» мир, не зная этого мира, не веря в нравственную сущность ни его, ни человека. Как улучшить мир не улучшив человеческого сердца? Океан крови пролился и продолжает проливаться ради отвлеченных проектов будущего. Оттого Священное Писание, открывая Лицо Божие, призывает не к просто действию ради действия или изменению ради изменения, но к слушанию Истины и к послушанию ей, в силе Духа, и исполнения воли Того, Кто сотворил все и дал всему путь. Им даны человеку пути истинного изменения мира, пути очищения, прощения, возвышения, освящения и преображения человека. И только встретив Отца своего, услышав Его голос, мы начинаем понимать себя и мир. И видим тогда, что надо в себе улучшить и в мире изменить.

 

ПСИХОЛОГИЯ ОБИДЫ

Все мы знаем, что такое обида потому, что обижали и обижались. Сами того не сознавая, всякий обижающий и всякий обижающийся ранят себя, так как лишают себя солнца любви. Обидчик ранит, не только свою душу, но и тело: злые эмоции рождают в человеке болезненное напряжение тела, что отражается на его физическом обмене веществ и нарушает жизнь. Обидчик обижает, прежде всего, себя. Но и обижающийся поступает неразумно, сам себя ранит. Надо себя закрывать светлым щитом от обид, не обращать на них внимания. А что еще выше, это противопоставить обиде – любовь, кротость, великодушие. «Научитесь от Меня, – сказал Христос Спаситель, – ибо Я кроток и смирен сердцем. И найдете покой душам вашим» (Мф. 11:29). Вот простая дорога к счастью, о котором часто думает человек, не зная путей к нему.

Обида может быть бессознательной. Нанесение обиды идет от гордости, желающей унизить человека, от мстительности, злобы. Обижают люди и от алчности, зависти, тщеславия, эгоизма и – просто от душевной нечуткости и нравственной невнимательности.

Предприниматель (индивидуальный или коллективный, как государство, партия) обижает людей наиболее беззастенчиво, эксплуатируя их не только экономически, но и нравствено. Эксплуатация есть многоликая форма несправедливости. История человечества полна этим грехом, до наших времен. Но сейчас не феодальные бароны и не только денежные мешки эксплуатируют бедняков, – сами эти бывшие бедняки, ставшие администраторами, партийцами, представителями пролетариата, жестоко эксплуатируют бедняков (колхозных крестьян, рабочих), прикрывая, однако, эту эксплуатацию очень лестными для себя, но пустыми словами.

Эксплуатация ближнего может и не быть выражением каких-либо лично-неприязненных чувств; она бывает нравственным бесчувствием, исканием выгоды личной, партийной, государственной. Высокими мотивами пытаются оправдывать эксплуатацию – материальную и духовную – в наши дни. Целью революции для блага всех, оправдываются великие обиды людям. Гуманными фразами оперируют бездушные планировщики, не видящие живого человека. Смертельно обиден для человека и человечества утилитарный материалистический подход к бессмертной человеческой душе.

Но чувства справедливости и сострадания могут рождаться и в материалисте, вопреки его материалистической теории. Как человек, материалист может быть нравственно-чутким. И бывает, что сердце верующего в Бога (вопреки духу этой веры) наполняется алчностью, бессердечностью. Как у материалиста «неверие» может быть лишь на кончике его языка, так и «вера в Бога» бывает иногда лишь на кончике языка у верующего человека. (Вера в Бога – не теоретическая декларация).

В наши дни люди обижают даже веру в Бога (принуждая писать великое святое Имя Бог с маленькой буквы). Но Бога человек еще менее может «обидеть», чем созвездие Ориона или Лебедя. Неверующие наносят обиду только своей жизни.

Человека обижает человек своей злой (или недостаточно доброй) волей. И все эти бесчисленные «молекулярные» в мире обиды, все наше личное и общее зло, рождают в мире те черные грозовые тучи конфликтов, войн и душегубства, от которых содрогается человечество. И может быть истреблено.

Раньше в истории, во имя веры в Бога, цари и вожди народов обижали неверующих людей (или не так верующих, как они сами). Теперь, в целом ряде стран, неверующие обижают верующих.

Сказано человеку: «Знаешь заповеди: не прелюбодействуй; не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй; не обижай» (Мк. 10:19).

Но если обида случилась, ей надо противопоставить не обидчивость. В преодоление зла, входит и преодоление обидчивости. Мы, люди, так легко друг друга обижаем. И еще легче – обижаемся. Даже если нас никто не обижает, мы и тогда обижаемся. Нам иногда хочется почувствовать себя «обиженными» и в этом проявляется дурная человеческая инфантильность. Ребенок иногда хочет зарыдать не потому, что его обидела мать, а потому, что ему вдруг сладко захотелось почувствовать себя (и, главное, показать себя!) обиженным. Это незрелость души.

«Активный эгоист» обижает, «пассивный» обижается. Обиды активных и обидчивость пассивных эгоистов очень мешают жизни. И выход из этих состояний только один – к свободе духа – никого не обижать и ни на кого не обижаться.

 

ЦЕННОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ

Есть ценности, в отношении которых трудно человеку себя признать бедным. Мы, все, люди, богаты воздухом, его много, и он принадлежит всем. Но больной, в последней стадии туберкулеза, беден и в воздухе. Никто не бывает нищим в отношении стакана воды, но странник в безводной пустыне все сокровища мира отдаст за стакан воды. Мы видим, что, в отношении одного, мы очень бедны в мире, а в отношении другого очень богаты.

Если не актуально, то потенциально, все богаты искренностью и добрыми чувствами, но не всякий об этом знает и, тем более, не всякий пользуется таким своим богатством, и оттого столько несчастных в мире. Можно сказать, что в отношении многих вещей, мы все умны, чутки, зрячи, а в отношении других удивительно слепы, неразумны и зависим от других.

Окруженные большой зависимостью от других людей, мы недостаточно осознаем это и еще реже делаем поводом к своей скромности. Но во всем, что мы осуществляем, чем питаемся и что носим на себе и в себе, участвуют люди многих поколений. Справедливо один мудрец кланялся каждый вечер на все четыре стороны. Благодаря Бога и людей, он говорил, что все, что он имеет, он имеет от Бога и людей.

Да, в чем то мы проявляем знание, умение и разум, а в другом обнаруживаем свое крайнее неразумие… Земля, на которой мы живем и над которой на вершок взлетаем, несется в космическом пространстве, среди своей солнечной системы. А система эта несется среди других, более грандиозных систем. И они в свою очередь несутся среди еще больших, уже невообразимых для нас квазаров.

Оттого наши жалкие подпрыгивания к луне не могут конечно быть поводом для какой либо гордости. Эти дистанции буквально комарины. И земля, которая столь терпеливо и кротко держит нас на себе, есть огненное яблоко, на тончайшей кожице которого мы так самоуверенно живем и даже дерзко разглагольствуем и хвалимся устроиться без Бога и столь безвкусно похваляемся своими «достижениями».

А внутри нашего человеческого тела, хрупкого как паутина, но сложнейшего и удивительного, в своей гармонии, живут миллиарды невидимых нашему глазу существ. Не всегда они вредят нам, а только когда это им бывает позволено Хозяином. Есть Хозяин жизни. Его величие открывается в природе и в духе, в нравственных ценностях в нас вложенных и нам свойственных. Жизнь человека зависит от малейших и таинственных обстоятельств. Наука, открывающая тайны мироздания, все более показывает нам, как слаба и хрупка наша плоть и земная жизнь, и как мало в сущности мы знаем.

Мир духовный втекает в нас и обтекает нас. Он говорит нам своими таинственными знаками и стучит к нам: «Се стою у двери и стучу» (Об. 3:20) и если, кто отворит Мне (в глубинах совести послушается зова), то приду к нему. Быстр отклик Духа Божия на человеческую молитву. «Стою и стучу», первое действие Благодати в душе. И, «кто отворит» сердце, – условие следующего действия благодати в человеке. Чудесная свобода человеческая есть прежде всего свобода возможности для нашего правильного, нравственного отношения ко всему окружающему и внутри нас являющемуся. Мы не вольны избежать того что нам дается независимо от нашей воли; но мы всегда свободны всякое жизненное событие и слово претворить в свет, сделать нужным для себя и других. В этом дело нашей свободы. Чрез все события, все горести и радости человек имеет и власть и счастье идти к Божьей правде, которой нет конца. Мы окружены великой Заботой… Нет «рока», нет «слепой судьбы». Есть Недреманное Око Божией любви и наша свобода быть в ней.

 

ПРИЗНАК ЛЮБВИ

Один из признаков любви – «не раздражаться». Кто может, действительно, себе представить мать, раздражающуюся на своего грудного ребенка? Матери дается чувство особой любви, когда ее ребенок беспомощен. Но сколько есть матерей, которые и потом, когда дети их вырастут, тоже «не раздражаются» на них. В доброте, покрывающей человеческую слабость, является более всего образ Божий в человеке. Конечно и гнев – против зла (а не человека) – может быть святым; но это есть нечто совсем другое, чем эгоистическое раздражение людей друг против друга, которое так отяжеляет жизнь и тех, на кого раздражаются, и тех, кто раздражается. Священное Писание дает совет: «гневаясь, не согрешайте». Иначе сказать: люди, гневайтесь только на зло, а не на страдающего от своего зла человека. “Любящие Бога, ненавидьте зло»! (Пс. 96:10).

Гнев на зло (особенно – на свое зло!) может вылечить от зла, если этот гнев исходит из любви. Но беда в том, что темная гневливость, раздражительность, как паутина, висит в мире над народами, семьями и сердцами. И эта раздражительность человеческая, иногда вызванная пустяком, отравляет жизнь.

Верно сказал один человек: «Сварливость, вечные жалобы на судьбу и знакомых, это, пожалуй, еще хуже, так как недостатки эти продолжительные… Лучше уж вспыльчивость: вспылил, наговорил и – потом отошел. Но как трудны обидчивые люди; они злопамятны. Обидчивого человека все раздражает. Если он даже получит желаемое, то (так как в глубине души ему совестно) он ищет нового предлога – вспылить. Всего печальнее, что от нашей раздражительности и вспыльчивости страдают особенно те, кто нас больше всех любит и больше всех для нас делает. Какие несправедливые, злые замечания приходится иногда самым близким нашим выслушивать от нас! И мы это себе позволяем, зная, что они-то не рассердятся; если же и посердятся, то простят и не порвут с нами отношений, так как любят нас…»

В основе вспыльчивости и раздражительности лежат злоба, ненависть, гордость, жестокость и несправедливость. Болото легко превращается в бушующий океан. От одной спички может сгореть город. От одной, будто бы безобидной страстишки, загорается душа и в муках сгорает. Какой нужен самоконтроль людям, какая трезвость и осторожность. Ни один порок, – ни пристрастие к деньгам, ни страсть к удовольствиям; даже вино – губитель многих – так не губит добрый дух семьи, как раздражительный и несдержанный человек. Он расстраивает общественную работу, отравляет жизнь детей и семьи. В обществе мы еще стесняемся по самолюбию, проявлять свою душевную низость, Мы ищем доброго в обществе о себе мнения. Но дома, при «своих», мы распоясываемся, даем волю своему внутреннему злу… «Человек гневливый заводит ссору, а вспыльчивый много грешит», – говорит Соломон в Притчах (Притч. 29:22).

Человек бывает так низок и мелкотравчат, что обижается даже на Самого Господа Бога, Великого своего Творца! Человек ропщет на Им данную жизнь… Разве вы никогда не роптали на погоду, почему она не такая, как хотелось бы вам? Разве вы никогда не жаловались на свое положение в жизни, на свои обстоятельства? Разве вы никогда не тяготились путем, по которому промыслительно вела и ведет вас Рука Господня?

Есть в душе человеческой великое средство для преодоления самолюбия, вспыльчивости и раздражительности. Это – благоговейная вера в близость Божью. «Господь близ». Над человеком распростерта Любовь. Только ее надо уметь увидеть внутренними глазами. Это и есть вера. Нам не всегда понятны исцеляющие пути Любви. Но, поверив в эту любовь над собой и миром, человек видит духовными глазами жизнь, в свете высшего ее назначения. То, что раньше казалось непонятным, предстает человеческой светлой вере, как нечто необходимое и важное. Так зреет мудрость в душе и открывается вечность.

Свобода наша, есть не только свободное высказывание всего, что мы думаем; и не только возможность делать то, что мы хотим. Самая глубокая свобода наша есть свобода от зла, которым мы мучаем себя и других. К этому состоянию свободы духа в добре и ведет нас путь веры. Вера есть вхождение в высшую реальность.

 

ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНИЕ

Несовершенство души человеческой проявляется в том, что она забывает важное и помнит суетное. Забывает то, что не надо забывать, и помнит то, что нужно забыть.

Применяя к этому известное изречение, можно было бы спрашивать всякого человека: «Скажи мне, что ты забываешь и что ты помнишь, и я тебе скажу – кто ты».

Начнем же спрашивать самих себя, что мы, люди, а особенно мы, верующие, помним и что забываем. Помним ли мы всегда о Том, Кто дал нам жизнь? Не забывает ли наша душа Бога? Сильна ли, глубока ли, живительна ли наша память об этой истине О реальности высочайшей? Помним ли мы то, что Сотворивший нас всегда с нами пребывает, хотя мы и не всегда бываем с Ним? Помним ли мы, что Дух Святой проникает во все наши помыслы, читает наши мысли и судит намерения? Помним ли мы, что Живой Христос, пребывающий в мире, есть величайшая Святыня, Чистота, Правда и Любовь? Удержала ли наша память Его Заповеди и законы, которые дал Господь для нашей жизни и ее спасения в вечности? Остаются ли в нашей душе слова Христовы, слова такой силы любви и доверия к нам, что Он называет нас детьми и братьями, а не наемниками, а тем более – не врагами своими, хотя мы, делая зло, более похожи на Его врагов. Помним ли мы, что Слово Божие вочеловечилось и стало рядом с нами, заговорило на нашем языке и научило нас видеть в себе и в других внутреннего, духовного, человека друга Богу? И еще, помним ли, как был отвергнут Христос, как мало было у Него защитников, как не нашлось Ему места на земле ни в первую Его земную, ни в последнюю Его минуту? Но, словно молния, «блистающая от востока до запада» (Мф. 24:27), чудно, таинственно, неопровержимо воскрес Христос, встал из Своего гроба и явился ближайшим ученикам, 12-ти, и 70-ти, и пятистам, и – Его, Воскресшего, узнавали, и – Он давал безмерную надежду людям; как Он после взошел на небо, скрылся в невидимый мир, чтобы стать еще ближе к каждой душе на земле, еще совершеннее встать у порога каждого человеческого дома. Помним ли мы, что ангелы и духи святых окружают людей и особенно близки к призывающим их?

Сохраняет ли наша память, где бы мы ни были, ту истину, что земная, краткая наша жизнь всегда лишь на волосок отстоит на земле от великого незримого мира, и каждую минуту мы можем быть позваны в другой мир, на последний суд Правды Небесной?… Помним ли это всегда, а особенно тогда, когда давящая душу тяжесть входит в нас и какой то внутренний голос шепчет льстивые, темные слова, и наша душа начинает колебаться и склоняться ко злу? Помним ли мы тогда о Боге, взываем ли к Богу? Помним ли мы, после своего греха, что Милостив Господь и дал нам путь восстановления духовного в покаянии. Помним ли мы, в минуты уныния, что Господь Долготерпелив, а в минуту искушения злом – что Господь Праведен? И, глядя на окружающих нас людей, помним ли мы, что наш Господь – есть и их Господь; наш Небесный Отец есть и их Отец; их Судья и наш Судья? Помним ли мы, что оправдывается или осуждается человек только «от дел своих», но что «без веры невозможно угодить Богу»?… Такие духовные сокровища истины и бессмертия может хранить наша память, наша жизнь. Хранит ли она это сияние? Блажен тот, который знает истину Божественной любви к нам. Ни на что другое не умея надеяться, он надеется на Любовь Божью и живет любовью Господа своего.

Не о всем, а о самом главном я спросил человеческую совесть и память. И теперь я хочу допросить человеческое забвение.

Забвение, поглотило ли ты все обиды моей жизни, все горести и все боли, все страхи жизни? Поглотило ли ты, забвение, суету прошедшей жизни, все ее ничтожные переживания, недоразумения, пустые слова, ненужные споры и волнения?… Лишь на поле, очищенном забвением суеты, вырастает мудрость.

Забвение смелое, ты, как вода чистого родника, уносишь прах земли и топишь его в себе, не теряя своей сверкающей чистоты. И человеком может быть лишь тот, кто мудро забывает себя, помня о Боге и Его правоте.

Святым забвением своим и светлой памятью мы входим в настоящую жизнь.

Источник: Апокалипсис мелкого греха / Архиепископ Иоанн (Шаховской). – М.: Изд. Сретенский монастырь, 2011. – 224 с. (Духовное наследие Русского зарубежья).

Знайшли помилку